А Хасай гнал и гнал скакуна, и усталость ему нипочем.
- Все согласились со мной, и Гейбат, и Ага, даже наш Мамиш, хотя помощи моей по-настоящему еще не по-знал, но даст бог!..- Хасай по-родственному подмиг-нул ему. Улыбка красила его лицо, оно вызывало до-верие. И хоть Мамиш не проронил, как Гюльбала, ни слова,- весь вечер говорил лишь Хасай, а братья под-дакивали,- в ряду других имен Хасай назвал Мамиша для весомости, чтоб оттенить, может быть, следующую мысль: - Но вот я смотрю на вас и думаю про себя: от-чего молчит мой сын Гюльбала? Неужели ему сказать нечего? Уж кто-кто, а первым должен был удесяте-рить силу моих слов именно он! - И Гюльбала ви-новат отец, кто его тянул за язык? - был вынужден сказать:
"А я тогда дал себе твердое слово: что бы ни говори-ли - молчать". И он молчал. Даже тогда, когда речь зашла о родной матери. Попробуй кто другой при нем недобро отозваться о матери, такую звонкую пощечи-ну влепит, что весь город услышит!.. Но нет, не дали Гюльбале спокойно усидеть на месте, до конца сдер-жать слово. Кто тянул Хасая за язык? Если бы, ко-нечно, Хасай знал, что ответит сын, разве стал бы при-ставать к нему.
- Пусть льстят твои братья! - сказал Гюльбала.- Противно угождать тебе!
Мамиш насторожился: взгляд у Гюльбалы был точь-в-точь как в те далекие годы... "Я доказал тебе, что ты мразь, и могу делать с тобой все, что захочу! Так?" - "Так",- сказали другие. И Гюльбала стал разрезать бритвой шелковую рубашку Селима из Кре-пости. А потом тот шел и лентами на ветру развева-лась рубашка, "...доказал, что ты мразь!"
- Вот вам и благодарность моего любимого сына! - Дерзость Гюльбалы воспринималась Бахтияровыми привычно: он рос, чувствуя за спиной силу отца, и все переносили на сына свое почтительное отношение к Хасаю. Даже теперь младший Хасаевич - Октай - го-ворил с дядьями требовательно, но к этому примешива-лась и капризность, вызванная тем, что Октай был сыном любимой жены, занимавшей привилегированное положение в семье Бахтияровых.
- Я не виню его, мир так устроен. Одному чем боль-ше помогаешь, тем ненасытнее делается, думает, так и должно быть: ты помогаешь, а он принимает, да еще дуется на тебя, чем-то недоволен. А начнешь злое лицо показывать, льстит, пушинку с тебя сдуть спе-шит, слово в мед макает, чтоб слаще было. Не смотри на меня с такой ненавистью, Гюльбала, я же не враг тебе! И не о тебе речь.
Вошла Рена. Она слышала Хасая. Разве мог умолчать Гюльбала?
- А есть такие: мелют, что на ум взбредет, и филосо-фами ходят!
а ну дай ему еще!
Хасай вот-вот взорвется, Рена к Гюльбале, а не к Ха-саю, с ним управиться легче:
- Прошу, не спорь!
- А что ему спорить? Опустеют карманы, снова к от-цу придет,- заметил Ага.
- Не быть мне Гюльбалой!
- Да ну? Лотерейный выиграл? Клад открыл? Тогда магарыч с меня! Везу всех за город в шашлычную Али-Аббаса!
Кормят быстро и вкусно, сколько бы ни приехало на-роду. С утра и до поздней ночи. Are не подотчетна, хо-тя он и любит иногда посидеть здесь с важным гостем.
- Довольно, Хасай Гюльбалаевич, сколько можно бить по башке "я" да "я"!
За Хасая тут же братья заступились: "Тебе бы радо-ваться, что такого отца имеешь" и "Ай-ай-ай!". Это Ага. Надо же, даже Мамиш повернул к Гюльбале лицо, мол, брось!
а ты меня не слушай, врежь ему! Гюльбала удивленно посмотрел на Мамиша.
- И ты? - И резко отвернулся от Мамиша.
- Не видишь, выпил,- шепнула Рена Хасаю.- О Теймуре говори!
- Ах, Теймур!..- и такая боль, что все умолкли.- Ес-ли и был кто из нашего рода самородком, так это Тей-мур. Весь в покойную мать. Чистый, как горный снег! Как скажет, так и сделает. Лучшим учеником в школе был!
что ж ты умолк?! встань, скажи!
Будто для Гюльбалы говорил, в назидание.
- Сколько книг прочел!..
А Гюльбала всю библиотеку прадеда прочел, все сидя-щие столько не прочли.
- Ушел бы в сорок первом - молчал бы, но в сорок третьем!.. Когда сабля моя резала и острием и ребром!.. Одного моего слова было достаточно, чтоб Теймура оставили. Но все мы, Бахтияровы, упрямы, упрямство и погубило его. "Теймур,- сказал я ему,- ты изъявил желание пойти добровольцем, и баста! Считай, что вы-полнил свой гражданский долг, а теперь отойди в сто-рону и поручи свое дело мне. Сам видел,- говорю ему,- Гейбат без ноги лежит в госпитале, в бывшей твоей школе, и неизвестно, выживет или нет. Ага про-пал без вести, мать больна, уйдешь, сердце ее разо-рвется". И разорвалось, как только пришла черная весть о смерти. И что, вы думаете, он ответил мне? "Нет,-говорит,-у меня денег, чтобы взятку тебе дать, зря не старайся!" Я подумал, что он шутит, рас-хохотался, а он, вижу, всерьез, побелел даже.
- Молодец! Так я и ожидал!,
- Несчастный!..- Ага с сожалением глядел на Гюльбалу, и неизвестно было, к кому относятся его слова - к Теймуру или племяннику. Оказалось, что к Гюльба-ле: - Имеешь ли ты хоть понятие о том, куда шел Теймур? На верную смерть шел! Уцелели ведь чу-дом!
тебе виднее, пророк! в плен - и спасся!
шкуру сохранил!
- "Молодец!" - передразнил он Гюльбалу.- Пороху не нюхал!
Хасай будто не слышал ни сына, ни брата.
- А я смеюсь: "О какой взятке говоришь?" Он молчит, только в глазах, как вот сейчас у Гюльбалы, огонь горит. Кто-то завистливый наговорил, настроил против меня. "Ну зачем ты так, Теймур? - говорю ему.- Ма-му нашу пожалей!" Но скрывать не буду, приносили, умоляли: "Да прикоснусь устами к земле, по которой ступали твои ноги!"-и развязывали полные мешки, высыпали на кровать красные шуршащие тридцатки. И что выгадал Теймур?!
- Ты все выгодой меришь.
И чего в бой лез Гюльбала?
А Хасай не поддавался - сын, чужих нет, пусть себе тешится; да и станет он сердце перегружать, спорить на ночь глядя.
- Чем же мерить, светик мой? - Не хотел, а сказал.
- Теймур тебе говорил.
- А ты свидетелем был? - Снова не хотел, но выпа-лил.
- И не я один!
- Ай какой ты умница!
- Ну что вы спорите? Что вы не остановите их? Ага?
Гейбат? Хоть ты, Мамиш?
и не подумаю! пусть влепит ему, отцу род-ному!
А Хасай дразнил:
- Так чем же?
- Сам знаешь!
- А еще говорят, сын у меня неудачник! Да я такого сына на дюжину иных умников не променяю! Люблю, когда сын о совести толкует: и нас воспитывает, и сам воспитывается!
- Вот-вот! - Гейбат повернул могучий затылок к Гюльбале, будто не ему говорил: - Любителю таких пламенных речей не пристало с помощью отца коопе-ративную квартиру строить, это раз, пышную свадьбу играть за его же счет...
но первым женился все же Хасай!
"Отец породниться хотел с большим человеком, вот и сосватал мне его дочку, а потом локти кусал, когда то-го с треском сняли..." Гейбат методично - какая па-мять! - перечисляет:
- ...устраиваться на новую работу, когда гонят со ста-рой, опять же с помощью отца! - Гейбат доволен, то на Хасая смотрит, то на Агу, а те и без Гейбата все это знают.
- Точка! Теперь точка!
На Гюльбалу даже непохоже - чего кипит?
Ага зевнул.
- Когда сыт, и пошуметь можно, даже полезно.
- Что вы три брата на одного набросились? Ведь правду Гюльбала говорит!
Ренины слова - сигнал к прекращению: "Видите же, человек выпил, оставьте его в покое!"
- Я молчу, Рена-ханум!
- И я на кизил перехожу! - Ага придвинул к себе ва-зу на высокой тонкой ножке.
Рена дружит с женой Гюльбалы, и тесть его еще в си-ле, никому и не приснится, что придет день, и Хуснийэ позовет Мамиша: "Мамиш! Мамиш!"
Вытираясь полотенцем, Мамиш спешит к Хуснийэ-ха-нум.
"Что случилось?" А Хуснийэ держит газету. "Вот!" "Что?"
"Здесь же о тесте Гюльбалы! Не знаешь?! Вчера на пленуме говорили, Хасай рассказывал! - Раньше был "наш родной брат", а теперь "тесть Гюльбалы"! Най-ди это место!" - Взяла у него полотенце, сунула в ру-ки газету. И Мамиш пробегает ее, шепчете "...прирост промышленного производства... ускорение темпов нефтяного... повышение эффективности... при активной поддержке..."
"Не здесь, не здесь! - Хуснийэ надела очки и тычет в середину газеты.Здесь ищи!"
"...усилить борьбу с проявлениями собственничества и мелкобуржуазного индивидуализма..." "Дальше, дальше!"
"...сигналы трудящихся о злоупотреблениях..." "Вот, вот!"
читала ведь сама, чего же меня заставляешь!
"...и лично..." "Это о тесте!"
"...в деле подбора и расстановки кадров... бесконтроль-ность..."
"Говорила я ему!"
"...беспринципность, порождающая обстановку безот-ветственности..." "Так, так", "...безнаказанность..." "А ну-ка покажи! - Мамиш показывает, и она вчитывается: - "Без-на-ка-зан-ность". Ай-ай-ай! И мы по-роднились с ним! Я такие подарки им понесла на обру-чение!..- Смотрит на Мамиша, и за стеклами удивлен-ные глаза.- Ай-ай-ай!" Но это было потом...
А Хасаю, раз Рена говорит, что Гюльбала прав, ей вид-нее, чего ради портить кровь на ночь глядя? Сын ведь, не чужой, поспорили, и хватит!
- Я расскажу вам занятную историю о красных три-дцатках! Однажды в разгар веселья, это было в том же сорок третьем, к нам постучались. Смотрю, стоит щупленький мужчина, а в руках незачехленный тар держит, весь инкрустированный перламутром. Вспо-минаю, что где-то до войны слушал его игру, мастер-виртуоз, бедняга умер недавно... Пришел, говорит, уве-селить вашу компанию! Я его приглашаю, радуясь удаче... Но Гюльбала вскочил.
