— У вас там какое-то было предложение к Арону Моисеевичу? — вкрадчиво сказал Вася.
— Дык, Арон Моисеевич… Какое там предложение!.. Василий всегда скажет!.. Проще пареной репы. Вы должны семь тысяч. Так?
— Так, так! — Вася попытался ускорить ход событий.
— Ты, Арон Моисеевич, отдаешь мне своего «Москвича», и мы в расчете. А со своими ребятками я сам расплачусь. Лады?
— А кто будет государству платить семь процентов комиссионных? — спросил Арон.
— А государство пусть лапу пососет, — рассудительно сказал Федор Николаевич. — Будя нас грабить-то! Счас поедем к моей дочке — она у меня нотариус, оформишь на мое имя доверенность с правом продажи, и не за полста рублей, как лицу постороннему, а за два с полтиной, как ближайшему родственнику. А то «государству»! Мы лучше сегодня эти семь процентов пропьем за милую душу! Возьмем Марксена Ивановича и «Шаланды полные кефали…»
Как военно-воздушные силы сегодня служат делу мира
— …«в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил…» — пел здоровенный детина в белых лаковых полуботиночках и белом костюме с красной «бабочкой».
Оглушительно гремел ресторанный оркестр.
Прифранченные Федор Николаевич, Марксен Иванович, Арон и Вася сидели за столиком. Все, кроме Муравича, пили водку. Перед Марксеном Ивановичем стоял стограммовый графинчик с коньяком. Он осторожно прихлебывал из крохотной рюмочки и говорил:
— Нет, нет и нет! Бред сивой кобылы! Вы что? Это вам не швербот какой-нибудь! Это большая крейсерская яхта! И при поворотах поезда, крайние точки — нос и корма – будут выходить в стороны!.. А четыре метра по высоте в кильблоках — это вам что?! Как вы думаете проходить туннели? Забудьте о железной дороге! Только на барже по Волге-Балту! Скажи им, Федя!..
Федор Николаевич икнул от неожиданности, опрокинул в рот большого рюмаша, понюхал корочку и почти трезво сказал:
— Ты, Моисеич, и ты, Василий, — не маленькие. Сами понимать должны: ваша бандура — груз негабаритный. Только Волга-Балтом!
— Но вы же сами говорили, что на барже до Одессы нужно не меньше месяца чапать! — простонал Василий.
Федор Николаевич хотел было ответить Василию, но в эту секунду мимо него стал протискиваться официант с блюдом свежих помидоров, зелени, севрюги и зернистой икры.
Федор Николаевич охнул и ухватил официанта сзади за смокинг:
— Ты ж говорил, что помидоров и икры у вас нет?! А это что?!
— Помидоры и икра только на конвертируемую валюту! Пустите сейчас же, а то милицию вызову, — огрызнулся официант.
— О, бля… Дожили. Перестроились… — только и смог сказать Федор Николаевич.
За соседним столиком трое военных летчиков — подполковник, майор и капитан, пили из фужеров шампанское пополам с коньяком. Пьяными и блудливыми глазами они в упор разглядывали чужих женщин, время от времени подполковник протягивал капитану двадцатипятирублевку и хрипло говорил:
— Отнеси. Пусть еще споет за Одессу!..
Белоснежный детина с ловкостью фокусника принимал «четвертак», делал знак оркестру и, выждав четыре такта вступления, начинал:
— «В тумане скрылась милая Одесса, золотые огоньки…»
Что бы ни пел детина — все танцевали только фокстрот.
— Ну, так мы придем в Одессу на месяц позже! — кричал Марксен Иванович. — Вася! Закусывай сейчас же!.. Арон! Куда ты смотришь? Положи Васе ветчинки… Вы столько лет ждали этого момента. Так подождите еще месяц — ничего страшного. На барже отдохнете, наберетесь сил и в Одессу придете готовыми ко всему…
— Шо я слышу? — прохрипел подполковник и с полным фужером, качаясь, подошел к Марксену Квановичу. — Не, шо я слышу?! Сплошной разговор за Одессу!.. В этом городе трех, мать их за ногу, революций, в этой, извиняюсь, обосранной колыбели, люди говорят за мою милую, родную Одессу?! Разрешите представиться — военный летчик первого класса подполковник Ничипорук…
Подполковник даже попытался щелкнуть каблуками, но пошатнулся, и если бы Арон вовремя не подхватил его, на Вооруженные силы могло бы лечь пятно позора.
— Вы лучше присаживайтесь, товарищ подполковник, — сказал ему Арон.
— Зови меня просто — Леха, — прохрипел Ничипорук.
Этой ночью «москвич» снова стоял у кильблоков «Опричника». Но теперь в нем, на правах полновластного хозяина, спал мертвецки пьяный Федор Николаевич, и в такт его булькающему, рыдающему храпу в стареньком «Москвиче» что-то ритмично дребезжало и позвякивало…
В уже почти обжитой каюте «Опричника» при полном электрическом свете (украденном с соседнего фонарного столба) гуляли «под большое декольте» Арон, Вася, подполковник Леха, майор Аркаша и капитан Митя.
Во главе стола сидел улыбающийся и единственно трезвый Марксен Иванович и прихлебывал обжигающий чай, держа большую фаянсовую кружку двумя руками.
— Нет, Леха!.. Ты чего-то явно не понимаешь! — кричал Вася. – Она только длины — семнадцать метров!!!
В ответ все три летчика оскорбительно захохотали.
— И в высоту, с кильблоками — четыре!.. — добавил Арон, чем вызвал еще больший взрыв веселья со стороны представителей военно-воздушных сил.
— Ой, я сейчас умру!.. — хрипел Леха. — Митя! Наливай!..
— А то, что она весит тринадцать тонн, это ты понять можешь?! — в отчаянии прокричал Вася. — Да еще центнер консервов, крупа, инструменты!.. Наши собственные шмотки, наконец!
— Ой, ой… — заходился Леха. – Не, чижики, вы слышите?! Если я счас не выпью, я просто не знаю, что будет!!!
— Васенька! Арончик!.. — сквозь смех и слезы прокричал капитан Митя. – Вас на сцену — Мише Жванецкому делать нечего!.. Скажи, Аркаша?
— Жуткий, повальный успех! — подтвердил майор. — Они всех комиков по миру пустят, да, командир?
— А то! — прохрипел подполковник Леха.
Арон и Василий были откровенно растеряны. Марксен Иванович тоже пребывал в легком недоумении.
— Подождите, ребятки… Леша, Аркадий, Митя! Вы, что, серьезно это? — спросил Марксен Иванович.
— Не, Марксен Иванович, — отрицательно качнул головой подполковник Леха. — Пока это было не серьезно. Пока что это был чисто одесский треп. А теперь, ша!
И за столом стало тихо.
— У всех налито? — спросил Леха, оглядел стол и сам себе ответил: — У всех. Тогда три минуты попробуем быть серьезными. У меня экипаж — восемь чижиков. Классные чижики! Где сейчас остальные пять, меня не колышит. Лишь бы они к сроку были на базе у самолета. Если я что скажу не так — мой второй летчик Аркаша и мой штурманец Митя меня поправят. Я разрешаю. Несколько лет мы с чижиками каждый день летали в Афган. Мы возили туда живых мальчиков, а обратно привозили мертвых. И за это мы получали чеки Внешторгбанка и ордена… Теперь все иначе. Теперь мы перестроились и перековали мечи на орала. Теперь мы играем в конверсию. Теперь мы возим тихие мирные грузы. Хотя, что может быть более тихим и мирным, чем двести гробов с мертвыми мальчиками? Неужели тот двухэтажный разобранный дом с ваннами и туалетами, всего на восемь комнат и гаражом на две машины, который мы сегодня приволокли из Одессы в Ленинград от нашего одесского жулика-генерала — вашему ленинградскому жулику-генералу, чтобы вашего не обвинили, что он построил себе дачу, используя служебное положение. А называется наш рейс — Советская Армия помогает народному хозяйству! Так неужели после всего этого дерьма мы не можем запихать вашу паршивую лодочку… семнадцать метров!.. тринадцать тонн!.. Тьфу!!! в наш замечательный аэроплан, со всеми вашими бебихами, и через три часа вы увидите нашу Одессу, а еще через пару дней выйдете в открытое море и поплывете навстречу своей судьбе… И не волнуйтесь, Арончик и Вася. И вы, Марксен Иванович, умоляю, не нервничайте. После погрузки вашей яхты в нашем самолетике еще найдется место для пары пульмановских вагонов.
Как яхта по небу летала
Нет, не хвастал пьяный подполковник Леха! Не напрасно ржали над Ароном и Васей майор Аркаша и капитан Митя!..
Когда «Опричника» в родных кильблоках, установленных на какие-то огромные салазки, трактор-тягач по аппарели втаскивал в гигантское чрево Лехиного самолета, казалось, что сказочный кит с распахнутой пастью заглатывает маленькую, робкую сардинку!
Таких невероятных самолетов, с печально опушенными концами крыльев, с четырьмя циклопическими двигателями, висящими на пилонах у самой земли, ни Арон, ни Вася, ни даже Марксен Иванович никогда не видели.
Они стояли с раскрытыми ртами, а командир этого фантастического летающего сооружения — уже не в кителе, а в аккуратной кожаной куртке, абсолютно трезвый и чисто выбритый Леха Ничипорук горделиво усмехался и говорил:
— Это же не аппарат, это же чудо! А, Марксен Иванович?
И Марксен Иванович мог в ответ только потрясенно развести руками…
Потом это чудовищное, до уродливости пузатое дитя суперсовременной авиационной техники взревело всеми двигателями, коротко пробежалось по взлетной полосе и вдруг круто взмыло в серое ленинградское небо, с каждой секундой становясь все изящнее, стремительней и прекрасней…
