я.
— Не сваливай на меня ответственность.
— И свалю, если решу, что так надо, — говорит Рита тоном, не терпящим возражений. — А теперь возвращайся к своим мониторам и организуй нам отступление.
Она снова поворачивается ко мне, а я смотрю, как человек убегает обратно через двойные стеклянные двери.
— Шагай передо мной, — приказывает Рита таким тоном, как будто она приставила пистолет к моему виску. Но ей не нужен пистолет — у нее моя мама на носилках. — Не отходи от меня дальше чем на двадцать дюймов. Посмотри на меня. — Я смотрю ей в глаза. — Ты знаешь, сколько это — двадцать дюймов? — Я киваю. — Вот и славно, тогда иди.
Она делает паузу и добавляет:
— Похоже, у тебя неплохие инстинкты, так что, если заметишь что-нибудь подозрительное, кричи, не стесняйся.
Она разворачивает меня за плечо и толкает к двери. На холодном стекле остаются ржавые отпечатки рук. Мамина кровь сохнет, запекаясь в трещинах и складках моих ладоней.
За спиной я слышу гудок мобильного телефона: Рита кому-то звонит. Трубку берут после первого же гудка.
— Домашний, — голос на другом конце провода слабый, но я достаточно близко, чтобы расслышать слова.
— Кролик у меня, — говорит Рита.
— А волк?
Я резко вздрагиваю.
Волк.
Волк, который похитил мою сестру?
Рита колеблется и только потом отвечает, и в ее голосе я слышу то, чего не слышал от нее до сих пор, то, что знакомо мне лучше любого другого чувства, — страх.
— Ищи ветра в поле.
Пальцы ног поджались, зарываясь в мокрый мох на самом краю стены, холодный и скользкий, как водоросли. Мои школьные туфли — с носками, аккуратно засунутыми внутрь, — парой одиноких кавычек лежали внизу, на ковре из опавших листьев. Высота склона здесь была не больше трех метров, но я ощущал себя на краю утеса.
Бел ела яблоко, прислонившись к стене. Она постоянно ела яблоки, не только мякоть, но и сердцевину, хвостики, и даже косточки. Знаю, что вы думаете: яблочные косточки = цианид = мгновенная, но мучительная смерть. Но я все выяснил: ей понадобится съесть больше трех тысяч яблок, чтобы в организм попала среднестатистическая летальная доза. Деревья, загораживающие от нас школу, полыхали осенью, и клочья бурых листьев цеплялись к ее волосам и школьным колготкам. Эта небольшая полянка всегда была нашей: нашим местом, нашей тайной. Больше никто сюда не приходил. Впереди простирался лес, убегая вдаль, вверх по склону холма. Когда мы были помладше, мы играли в этом лесу в прятки. Теперь я с тоской вспоминал все его укромные уголки.
— Ну давай, — сказала она. — Это так же просто, как с бревна упасть.
— Упасть со стены, — поправил я.
Я могу быть таким упертым буквалистом, особенно когда мне страшно (это, конечно, все равно что рыбке сказать «особенно когда я мокрая», но все же…).
Научи меня. Я попросил ее научить меня, и сейчас мы были на ее уроке. Бесстрашие для начинающих: основные принципы само-не-защиты. Она уже шесть раз прыгала, чтобы продемонстрировать мне наглядно, легко приземлялась и перекатывалась, взметая бурю листьев, хохоча без остановки, и все это — не надев никакой защиты, кроме форменного джемпера. На моей черепушке был велосипедный шлем, к животу и спине скотчем приклеены подушки, украденные из комнаты отдыха, а я все никак не мог заставить себя оттолкнуться ногами от кирпича.
Бел втянула ноздрями воздух и выдохнула с напускной театральностью.
— Ну давай же, Пит.
— Все-таки ты самая нетерпеливая девчонка на свете.
— Много ты знаешь девчонок, которым приходилось учить младших братьев прыгать со стен?
— Да нет, обычно это в отцовской юрисдикции.
Мы немного помолчали. Живот свело внезапной тошнотой — так всегда бывало, когда я думал о папе, — как будто ешь креветку и некстати вспоминаешь об очень тяжелом отравлении в прошлом.
— Ты… — нерешительно начал я, тыча пальцем в рану. — Ты когда-нибудь задумываешься, что будет?
— Что будет?
— Если мама снова начнет с кем-то встречаться?
— Ты… этого хочешь?
— Боже упаси, — поспешно ответил я.
— Думаешь, такое возможно?
Снова долгое молчание.
— Нет, — отозвался я наконец. — После прошлого раза точно нет.
— Ага.
Она разделяла мое облегчение. Втроем нам было лучше. Безопаснее.
— Интересно было бы увидеть человека, который мог бы быть с ней на равных, — добавил я. — Ему придется шесть докторских диссертаций защитить, чтобы получить хотя бы шанс.
— Точно, — усмехнулась Бел. — А знаешь, для чего не нужно защищать диссертаций? Чтобы прыгнуть со стены. Хватит тянуть резину, мелкий. За дело.
Я взглянул вниз. У меня закружилась голова, закрутило живот. Руки трепыхались под порывами ветра. Да и вообще все части тела ходили ходуном, и только ноги не шевелились. Они, как клеем, оставались приклеены к кирпичам.
Бел снова вздохнула.
— А впрочем…
Крепко прикусив яблоко, она подпрыгнула, ухватилась за верхнюю часть стены и вскарабкалась наверх. Выпрямившись, она откусила сочный кусок и поймала фрукт в ладонь. На кислотно-зеленой кожуре зияла белая рана.
— Попробуем сделать это по-твоему, — предложила она, задумчиво жуя. Она вытянула руку с яблоком над пустотой.
— Что будет, если я разожму пальцы?
— Яблоко упадет.
— Благодарю за такие потрясающие откровения, профессор Эйнштейн. С какой скоростью оно будет падать?
Я вздохнул.
— Оно приобретет ускорение в девять целых восемь десятых метра в секунду и затормозит до нуля, когда коснется земли. Довольно забавно, кстати, что ты выбрала Эйнштейна для иллюстрации ньютоновских законов, хотя…
— А с какой скоростью будешь падать ты? — перебила меня она.
— С такой же, — ответил я. — Для силы тяжести размер не имеет значения, она работает всегда одинаково.
— Как сильно ты ударишься?
Я прищурился, разглядывая жухлую листву.
— Четыре килоньютона, — нехотя пробурчал я. — Плюс-минус…
— И это… — подсказала она, размахивая недоеденным яблоком. Я ничего не ответил, — …совершенно не смертельно, — закончила она за меня. — Верно? Сам знаешь, что верно.
— Не уверен, знаю ли я это…
— Ну, Питти, тебе ли не знать, падение с какой высоты не грозит тебе катастрофой. Ты все о таких вещах знаешь, — она снова кусает яблоко. — Могу поспорить, ты даже выяснил, сколько яблок я могу съесть, прежде чем отравиться.
— Ничего подобного!
— Ну-ну. Слушай, даже если забыть о том, что ты миллион раз видел, как это делаю я, подумай об этом с точки зрения математики. Даже твои драгоценные цифры дают тебе зеленый свет, так чего же ты боишься?
Чего же ты боишься? Мне на секунду кажется, что я вижу Бена Ригби, произносящего эти слова.
— Ну же, Питти, — пробормотал я.
Я кое-как собрался с духом. Бросил
