Александра Македонского, вся великая империя которого была создана из чужих, захваченных им, земель. Мы помним Чингисхана, владычество которого назвали «монгольским игом», а его самого в то же время – «Великим монголом».
Властители России более 300 лет пытались отвоевать у турок выход к Черному морю. Не счесть было войн и баталий, и сухопутных, и морских. И только в царствование Екатерины II мечта осуществилась – Россия получила полуостров Крым и еще маленькую турецкую крепость Ени-Дунья, на развалинах которой и родилась наша Одесса. Но никто, заметьте, не называл матушку Екатерину «агрессором», да и нашего красавца де Рибаса, штурмом взявшую эту крепость, «агрессором» не называл.
Просто потому, наверное, что и понятия такого «агрессор» не было.
Не было «агрессоров» – были «герои».
Воевали все: императоры, ханы, короли и даже пушкинский славный царь Додон – «смолоду был грозен он и соседям то и дело наносил обиды смело».
Но если в XVIII–XIX веках войны велись небольшими профессиональными армиями и человеческие потери были незначительными, то XX век стал поистине кровавым.
«Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки», – напишет когда-нибудь сын ХХ века Осип Мандельштам.
Уже первая, вспыхнувшая в ХХ веке Мировая война, унесла из жизни 9 миллионов и стала триггером для создания Лиги Наций, поставившей агрессию вне закона.
Нет, нет, конечно, не подумайте – агрессии не прекратились!
Агрессоры просто стали камуфлировать ее – создавать «алиби».
Самым распространенным «алиби» стал «ответный удар».
Так, агрессию против Польши 1 сентября 1939-го Гитлер закамуфлировал под ответный удар по наглым полякам, совершившим нападение на немецкую радиостанцию в Глейвице.
Все было сделано профессионально, и иностранные журналисты могли увидеть своими глазами и «поле боя», и трупы этих самых «наглых поляков», напавших на эту никому не нужную радиостанцию.
Все, что увидели журналисты, было подделкой, все, кроме трупов.
Трупы переодетых в польскую форму евреев были настоящими.
Инсценировка удалась, но эйфория, охватившая Гитлера, сменилась отчаяньем, когда уже 3 сентября 1939-го в войну вступила Британия, и он воззвал к тогдашнему своему союзнику Сталину.
ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ № 253
Берлин, 3 сентября 1939 г., 18:50
Очень срочно! Лично послу! Совершенно секретно!
Не посчитает ли Советский Союз возможным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил…
Сталин, конечно, «не выступил»!
Не мог он «выступить», даже если бы и желал – у него не было «алиби».
Ну посудите сами, не мог же он объявить во всеуслышание, что несчастная Польша вдруг «внезапно и вероломно» напала на Советский Союз?
И хотя Гитлер продолжал «давить» и в Москву продолжали поступать телеграммы, требовавшие «осуществить вторжение», он этого не сделал. Не желая прослыть агрессором, он дождался пока Гитлер добьет Польшу и только тогда ввел свои войска под флагом «оказания помощи украинским и белорусским братьям».
Красиво и в соответствии со всеми международными правилами.
«Помощь братьям» – и никакой агрессии!
Но не все операции Сталина проходили так гладко.
Вот с Финляндией, например, «номер не вышел», и в ноябре 1939-го за «агрессию против Финляндии» СССР исключили из Лиги Наций.
Теперь общественность все чаще ставила знак равенства между Сталиным и Гитлером, а в английских газетах появилась даже карикатура «Два сапога – пара».
Но грянул 1941-й, и «Два сапога – пара» вдруг оказались друг против друга.
И каждому из них теперь требовалось «алиби», причем «алиби» одного автоматически становилось «клеймом агрессора» для другого.
Сталин по опыту знал, что Гитлер позаботится об «алиби». Устроит что-нибудь «а-ля Глейвице», скажем, «нападение русских» на немецких пограничников и назовет свою агрессию против СССР «ответным ударом».
Он мог бы и сам воспользоваться аналогичным «алиби».
Поводов для этого у него в эти дни было предостаточно – ведь марш на Восток германской военной машины видел весь мир.
Сталин мог воспользоваться этим «алиби» и напасть на Гитлера!
Но он этого не сделал.
Почему?
Косвенный ответ на этот вопрос содержится в материале, подготовленном перед войной германскими генштабистами – генерал-майором Марксом и подполковником Лоссбергом. Оба они считали, что «русские не окажут нам услуги своим нападением на нас».
А Молотов после смерти Сталина говорит уже не стесняясь: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать…»
Ну вот, как видите, Сталин не мог напасть, но в то же время вполне мог быть обвинен в «агрессии» и в этом случае остаться без союзников и проиграть войну.
Вот тогда-то и возник этот сталинский сценарий, этот гениальный «Блеф», заключавшийся в том, что Сталин «не верил».
Сталин, якобы, не верил в возможность агрессии Германии и, следовательно, якобы не готовился к войне. Приказывал не стрелять по нарушающим границы германским самолетам, не вводить затемнение в приграничных городах и даже не приводить в боевую готовность войска.
И… оставил Гитлера без «алиби».
Германия осуществила «внезапное и вероломное» нападение на миролюбивую, ничего не подозревавшую страну и в глазах всего человечества стала агрессором.
А Советский Союз, оказавшись жертвой агрессии, приобрел союзников, помощь которых помогла ему выстоять и победить.
Война закончилась…
И вот ведь какой парадокс – именно теперь, когда имелись как будто бы неопровержимые доказательства «внезапного» нападения Германии, Сталин снова в глазах мировой общественности стал почему-то «агрессором».
Сталин и Гитлер снова стали «Два сапога – пара».
Сталина стали обвинять в том, что он, именно он, дал возможность Гитлеру развязать Вторую мировую войну.
При этом речь шла о некоем секретном протоколе, предопределившим раздел Польши, а еще…
А еще об «уступке» Бессарабии и Северной Буковины, которая по сути была «агрессией» против Румынии и, как будто бы, снимала ответственность с Антонеску.
Все эти обвинения имели, конечно, свои особые причины – мы не будем сейчас их обсуждать, а скажем только, что вопрос об «агрессии» стал самым важным вопросом на Нюрнбергском процессе.
Это было неожиданно и очень опасно!
Война, вообще, дело грязное и все страны, участвовавшие в этой войне, были, в той или иной мере, «запачканы агрессией» и многое, очень многое из содеянного и происшедшего «вспоминать» не хотели.
Зачем, например, было Черчиллю вспоминать о Мюнхенском соглашении?
Зачем было Рузвельту вспоминать о том, как тесно сотрудничали с Гитлером американские фирмы Форда, Рокфеллера, или как знаменитая IBM помогала уничтожать евреев Европы?
Говорят, что, желая предотвратить превращение Процесса в «судилище» над собой, страны-победительницы подписали некий «секретный протокол», прилагавшийся к Уставу и включавший список тем, которые следовало обсуждать и… такой же список тем, о которых следовало умалчивать.
Мы будем называть этот секретный протокол «Соглашением о табу».
«Соглашение о табу» следовало
