- Отберете билет? - продолжала Даша. - Ваша воля. Только я его получу обратно, потому что я тоже за Ленина. Я ведь в сторону не ухожу и буду бороться за нашу власть. - Она еще прикрутила фитиль, лампа опять начала коптить, должно быть, в ней было мало керосина. - А теперь послушайте насчет церкви. Я хочу, чтоб меня уважали на селе, потому что трудно бороться, не пользуясь уважением людей. А если я стану жить с мужем невенчанная, бабы начнут называть меня гулящей, в деревне не привыкли, чтоб мужик с бабой сходились просто так, без обряда. Вот потому-то и я... Моя бабка венчалась, мать венчалась, и я обвенчаюсь в церкви. Не потому, что верю, а чтоб люди видели, что я не для баловства иду замуж, а всерьез. Может, через двадцать лет я сама не пущу свою дочь в церковь, да она и не пойдет за ненадобностью, а сейчас это надо, потому что если какая-нибудь баба не окрестит сейчас ребенка в церкви, вся деревня будет дразнить его выблядком...
Грубое слово, оно не прозвучало в ее устах грубо, оно лишь выражало тревогу за себя, за будущих своих детей, за уважение людей, которое она не хотела терять.
Слава был не согласен с ней, и все-таки в чем-то она была права.
- Но ведь мы же должны, пойми ты это, должны строить новое общество, с отчаянием выкрикнул он.
- Должны-то должны, только я не знаю, какое оно еще будет, это новое общество, - сказала Даша. - Вот намедни была я в городе, зашла в женотдел, дали мне там штук десять книжонок - какая семья должна быть в коммунистическом обществе, велели раздать девчатам, а я прочла и ни одной не раздала - такой в ней стыд, разве что отдам ребятам на курево.
Обращенье к книжкам всегда укрепляло позиции Славы, он сразу ухватился за повод перевести спор на книжные рельсы.
- Что за книжка? - деловито осведомился он. - Раз дали, так не ошиблись, знали, что давать.
- Не запомнила названия, - сказала Даша. - Только там говорится, что семью надо разрушать, детей воспитывать в интернатах, а мужчинам и женщинам жить в свободной любви.
Слава так и не понял, о какой книжке толкует Даша, ему не верилось, что такая книжка существует, похоже, Даша чего-то напутала.
- А я с этим несогласная, - сказала Даша с внезапно прорвавшейся горячностью. - Я мужа менять не собираюсь и сама буду растить своих детей, хоть бы вы выгнали меня за это из комсомола.
- Пойми, это невозможно, чтоб комсомолка пошла венчаться в церковь, повторил Слава. - Это ослабляет наши позиции.
- А разве я смогу остаться на комсомольской работе, если меня будут называть гулящей и все девки будут держаться от меня в стороне? - возразила Даша. - На гору, Вячеслав Николаевич, не всегда поднимешься по прямой, иногда и кругаля приходится дать, чтобы подняться!
Она возражала с такой убежденностью, что до Славы наконец дошло, что ему не удастся ее уговорить.
- В таком случае придется тебя исключить, - упрямо повторил он.
- Ваша воля, - повторила, в свой черед, Даша, но покорности в ее голосе не прозвучало.
Оба молчали, говорить больше как будто не о чем.
Даша натянула на голову платок и заговорила другим, более естественным и даже веселым голосом:
- Я свое обещание помнила, и вы свое не забыли, спасибо и на том, только вы, должно быть, на мою свадьбу не останетесь?
Слава развел руками...
- Я понимаю, - согласилась Даша. - Вам-то уж никак нельзя на мою свадьбу остаться... А ночевать-то где будете? Ни у меня, ни у жениха... Она вдруг нашлась: - Подождите здесь, пришлю сейчас Кузьмина, он вас устроит. Вы не беспокойтесь, он хорошо вас устроит, он у нас дошлый.
- Только мне бы уехать пораньше, - предупредил ее Слава. - До света. Так лучше.
- И это понимаю, - согласилась Даша. - Кузьмин вам и лошадь подаст.
Поправила платок, застегнула жакет, протянула Славе руку.
- Попрощаемся или... - На мгновение запнулась и со смешочком спросила: - Или погребуете?
Слава пожал ей руку, несмотря на упрямство, она внушала к себе уважение.
- Ну, пока, не обижайтесь.
Даша исчезла. Лампа коптила. На душе было паршиво, миссия его провалилась, пережитки прошлого оказались сильнее его доводов.
Слава вышел на лестницу. В замочной скважине торчал ключ. Слава запер дверь, внизу, в канцелярии, никого уже не было, одна сторожиха, бабка с очками в железной оправе, сидела у грубки и вязала чулок. Слава отдал ей ключ, сел рядом.
- Вы к Даше приезжали? - спросила сторожиха.
- К Чевыревой, - подтвердил Слава.
- Сурьезная девушка, - сказала сторожиха. - Не поддалась?
- А вы откуда знаете? - удивился Слава.
- По вас видно, - сказала сторожиха. - Ведь вы ей начальство?
- Допустим, - согласился Слава.
- А то зачем бы вам приезжать? - сказала сторожиха. - Обламывать, чтоб не уклонилась.
Слава промолчал.
- А она уклонилась, - продолжала сторожиха. - Потому ей здесь жить.
Их беседу прервал Кузьмин.
Он улыбался, глаза блестели, родинка возле носа набухла, должно быть, успел уже выпить стакан-другой первача.
- Пошли, Вячеслав Миколаич, - позвал он Славу. - Устроил я вам ночку что надо!
Вышли на улицу. Мороз. Поздний вечер. Мигают звезды, одна голубей другой. Хрустит снег. Лают псы. Несмотря на мороз, на позднее время, доносятся взвизги гармошки, может быть даже от избы Чевыревой. Село еще не спит, слышны голоса, попадаются навстречу прохожие.
- Хорошо, Вячеслав Миколаич? - спрашивает Кузьмин.
- Что - хорошо?
- Жить хорошо. - Кузьмин удовлетворенно усмехается. - Мороз, а нам тепло, и покушать найдется что...
- Мы куда? - спрашивает Слава.
- Куда надо. Да вы не беспокойтесь, в плохое место не отведу.
- А все-таки?
- Есть тут одна вдова - самое подходящее место.
Идут некоторое время молча.
- Погоди-ка, Кузьмин, а это не за тебя Даша выходит? - вдруг спрашивает Слава.
- Да вы что? - Кузьмин даже как будто обижается. - Пойдет она за меня!
- А чего ж ты у нее на побегушках?
- При чем тут побегушки? - Обида уже явственно звучит в его голосе. Первый помощник я у Дарьи Ивановны.
- По какой же это линии?
- По комсомольской!
Очень уж беспечен Кузьмин для комсомольского работника.
- Ты кем в волкоме?
- Экправ.
Экономическо-правовой отдел... Та же должность, какую занимал Саплин в Успенском.
"Не везет нам с экправами, - думает Слава. - В Успенском Саплин, здесь Кузьмин. Несерьезный какой-то!" Впрочем, никаких грехов за Кузьминым Слава не знает. Разве только что приехал звать его на церковную свадьбу...
- Батраков-то у вас не очень прижимают? - осведомляется Слава по долгу службы, хотя вопрос этот совсем не ко времени, да и без ответа Кузьмина он знает, что с охраной интересов молодых батраков у Чевыревой все в порядке.
Кузьмин вздыхает.
- Говорил я вам, что не поддастся наша Дарья Ивановна. Коли что решит, ее уже не свернуть.
- А мы тоже решим, - жестко говорит Слава. - Исключим за такое дело из комсомола.
- И глупо, - говорит Кузьмин. - У нас, знаете, как ее слушают? И бабы, и даже старики, вся в батьку.
- А идет на поводу у отсталых элементов?
- А она не идет, - объясняет Кузьмин. - Только в деревне гражданский брак еще преждевременное дело, сойдись она просто так, народ от нее сразу отшатнется.
Вот и Кузьмин рассуждает так же, как Даша. Ее влияние, что ли? Идиотизм деревенской жизни.
- Пришли, - объявляет Кузьмин.
Аккуратный бревенчатый дом в два окна, на окнах занавески, за занавесками свет.
- Кто такая? - спрашивает Слава.
- Да есть тут одна, - неопределенно отвечает Кузьмин. - Мужа в войну убили, детей нет, живет помаленьку.
Несильно стучит по стеклу.
Гремит щеколда, приоткрывается дверь, звонкий голос:
- Заходите, заходите!
Их ждали, в избе тепло, светло, чистенько, стол накрыт рушником, тарелки с капустой, с мочеными яблоками, с накрошенным салом, зеленая склянка...
- Вам будет здесь хорошо, - говорит Кузьмин. - Раздевайтесь.
Да уж чего лучше!
Все прибрано, все на месте, на окнах ситцевые занавески с цветочками, в углу над столом иконы, веселые, цветастые, на стене картинка, опять же цветочки, и портрет Луначарского.
Но лучше всего сама хозяйка. Может, и вдова, но такую вдову всякий мужик любой девке предпочтет. Молода, красива, приветлива. Лет двадцать пять ей, ну, может, на год, на два больше.
Кузьмин тоже раздевается.
Хозяйка подает гостю сложенную лодочкой ладонь.
- Будем знакомы.
Кузьмин перехватывает взгляд Славы.
- Аграфена Дементьевна, - называет он хозяйку.
- Груша, - поправляет хозяйка. - Закусите...
Достает из печки миску, щи заранее налиты и поставлены в печь, чтобы не остыли, наливает в тарелку, ставит перед гостем.
- Горяченького, с морозцу.
- С морозцу и покрепче пойдет!
Кузьмин разливает самогон, и хозяйка без ломанья берет свою стопку.
Слава свою отодвигает.
- Я не пью.
Хозяйка тянется со стопкой к Славе.
- Со знакомством?
- Нет, нет, не пью, - решительно повторяет Слава.
