Лоренс.
Он пытался «остудить» зарвавшегося докладчика – прерывал его, просил «опустить детали», «передать документ своими словами».
Но Зоря как будто не слышал его.
Терпенье Лоренса, видимо, кончилось, и он весьма настойчиво потребовал от Зори перейти к вопросу о Венгрии.
Но Зоря… вы не поверите!.. мельком упомянув о Венгрии, представил еще две записи бесед Антонеску и его телеграмму Кейтелю.
Эта телеграмма была 14-м румынским документом, и сэр Лоренс, едва сдерживая себя, «просит» не зачитывать, а «просуммировать» телеграмму.
Зоря пересказывает телеграмму своими словами и… предъявляет суду еще один румынский документ – 15-й по счету!
Невероятно!
Трудно понять поведение Зори.
Устал он, что ли? Очумел от количества информации?
Обратите внимание!
Представление румынских документов заняло два заседания Трибунала – вечернее 12 февраля и утреннее – 13 февраля.
Все это время, упоминая десятки раз фамилию Антонеску, Зоря называет его «агрессором», а говоря о его связи с Гитлером, употребляет выражение «два агрессора».
Он как будто нарочно выводит Антонеску на авансцену, ставит его рядом с Гитлером, делает их обоих, почти в равной мере, виновниками «агрессии».
Но ведь Антонеску почти невозможно обвинить в «агрессии»!
Мы же знаем – у него есть «алиби» – пресловутая «уступка» Бессарабии!
И это «алиби» как раз один из тех вопросов, которые Сталин не хочет поднимать.
Мы не станем сейчас разбираться, был ли прав Сталин, требуя от Румынии «уступить» ему Бессарабию, и кому из двух стран изначально принадлежала Северная Буковина.
Скажем только, что Антонеску всегда утверждал, что принял участие в войне против Советского Союза только для того, чтобы возвратить незаконно отторгнутые от Румынии земли.
И Зоря даже процитировал абзац из его аффидевита: «Гитлер подчеркнул, что Румыния не должна стоять вне этой войны, так как для возвращения Бессарабии и Северной Буковины она не имеет другого пути, как только воевать на стороне Германии».
Да что же это такое?!
Зоря не только выводит Антонеску на авансцену!
Он еще как будто бы противоречит себе – признается, что совершенно напрасно называет Антонеску агрессором.
Это поняли, к сожалению, все присутствовавшие в тот день во Дворце Правосудия.
Это понял сэр Джеффри Лоренс, много раз пытавшийся «вразумить» упрямого советского обвинителя.
Это понял прокурор Руденко, приказавший даже в какой-то момент отключить микрофоны в кабинах переводчиков.
Но самое главное – это поняли подсудимые и их адвокаты.
В опубликованных в СССР «отрецензированных» стенограммах Нюрнбергского процесса мы не нашли упоминаний о том, что немецкие адвокаты требовали привода Антонеску в зал судебного заседания.
Но трудно себе представить, что они этого не сделали.
Напомним, что главных военных преступников защищали более 29 адвокатов.
Все они были опытными юристами, профессорами юриспруденции, а в прошлом, видимо, и членами нацистской партии.
Все они горели желанием избавить своих подопечных от заслуженной кары и большую часть своего времени как раз уделяли вопросу «агрессии». Они делали все возможное, чтобы снять «вину за агрессию» с Германии и возложить ее на СССР.
Сражаясь с немецкими адвокатами, Трибунал, надо прямо сказать, часто использовал и «запрещенные приемы»: отказывал в приеме документов, в вызове свидетелей защиты, в приводе свидетелей обвинения в суд для перекрестных допросов.
Так что после «румынской эскапады» Зори немецкие адвокаты наверняка потребовали привода Антонеску в суд – и это могло действительно изменить весь ход Процесса.
Да что Процесса!
Появление Антонеску в Нюрнберге могло изменить весь ход Истории!
Но Антонеску в Нюрнберге не появился…
Сэр Джеффри Лоренс, видимо, отказался выполнить требование адвокатов.
Но вернемся к «Соглашению о табу».
Было подписано нечто подобное или не было, неизвестно, но факт остается фактом – все участники Нюрнбергского процесса неукоснительно соблюдали «табу» на «опасные» темы.
Так, например, на одном из судебных заседаний Рудольф Гесс, симулировавший амнезию, вдруг вскочил и совершенно осмысленно произнес: «Весной 1941 года я…»
Это было неожиданно, и многие в зале уже ожидали «разоблачений».
Но ничего не произошло – сэр Лоренс не дал ему возможности продолжать – полет Гесса в Англию весной 1941 года мог бросить тень на английский королевский дом, а посему был «табу» для Лондона.
И еще – на утреннем заседании Трибунала, 11 декабря 1945 года, помощник главного обвинителя от США, майор Уильям Уолш, представил аффидевит штурмбаннфюрера Хеттля, содержащий сенсационные сведения о шести миллионах уничтоженных евреев.
Эта невероятная цифра, «шесть миллионов», была озвучена впервые и потрясла всех присутствующих в зале.
Шум поднялся такой, что сэр Джеффри Лоренс объявил перерыв.
А после перерыва адвокат Кальтенбруннера, доктор Кауфман, потребовал вызова свидетеля в суд.
Но штурмбаннфюрер Вильгельм Хеттль в зале судебного заседания не появился, поскольку перекрестный допрос его мог обнажить преступную связь главы американской разведки Аллена Даллеса с гитлеровским РСХА.
«Соглашение о табу», как видите, прекрасно работало!
Так что Процесс шел своим чередом.
Выступали американские, английские, французские и советские обвинители, вызывались свидетели обвинения и защиты, шли перекрестные допросы, демонстрировались леденящие душу кинохроники.
Процесс шел своим чередом, и многие уже даже как-то потеряли к нему интерес.
Наступил март…
Запахло весной, гостевая галерея поредела, и даже журналисты все чаще пропускали судебные заседания, находя для себя в Нюрнберге другие, более «приятные» дела.
И вдруг неожиданно 5 марта 1946-го на весь мир прогремела фултонская речь Черчилля!
Речи Черчилля всегда «гремели».
Мы помним речь Черчилля в 1920-м о «бандах большевиков, которые сигают и скачут среди трупов своих бесчисленных жертв», во многом определившую отрицательное отношение мировой общественности к молодому советскому государству, и совершенно противоположную ей судьбоносную речь 1941-го, заклеймившую Германию, как «агрессора, внезапно и вероломно напавшего на Советский Союз».
И вот теперь снова речь Черчилля.
И снова поворот!
Теперь он говорит о непомерных «амбициях» России, о ее жажде использовать «плоды войны» в своих захватнических целях, о «железном занавесе, который опустился поперек Европы».
Речь Черчилля была ужасающей…
Но еще более ужасающей была ответная речь Сталина.
Сталин в последние годы выступал редко, но на этот раз, видимо, не смог сдержать себя. Он выступил в Большом театре и произнес одну из своих самых гневных и искренних речей.
И если Черчилль все же как-то пытался «смягчить» обвинения и говорил о «боевой дружбе» и о своем якобы «уважении к великому вождю советского народа», то Сталин сбросил личину Дядюшки Джо, которую носил всю войну, и, не стесняясь, сравнил Черчилля с Гитлером и обвинил его в попытке развязать новую войну.
Слухи о приближении «новой войны» разнеслись, как пожар.
Газеты всех стран на первых
