Прокофий Иваныч (падая в ноги). Батюшка! Прости ты меня! Согрубил, власти твоей великой родительской не послушал!
Живоедова. Поздно спохватился, почтенный!
Баев. Блажен муж иже и скоты милует, сударыня!
Иван Прокофьич. Я, Прокофий, ничего… Я зла на тебе не помню… только чего же ты теперь от меня хочешь?.. да ты встань!
Баев. Ничего, сударь, и поползает перед родителем!
Прокофий Иваныч (стоя на коленях). Я, батюшка, ничего не желаю… я прошу вас, как вы немощны, так позвольте только почаще навещать вас… (Кланяется в ноги.)
Настасья Ивановна. Это вы, братец, не худо выдумали.
Иван Прокофьич. Я, брат, не знаю… у меня и в голове что-то мешаться стало… что ж, кажется, это можно? (Смотрит на присутствующих.)
Живоедова. При твоих, сударь, немощах да чужой человек… да он тебя, сударь, из себя только выводить станет!
Иван Прокофьич. Только ты, брат, не часто… я нонче уж не тот, брат… скоро вот умирать начну!
Баев. Что ж, Иван Прокофьич! не чужой человек! Если что и непригожее увидит, как сын простит.
Иван Прокофьич. Да ты встань, брат!
Прокофий Иваныч. Мне, батюшка, не вставать, а помереть бы у ног ваших следовало за все мои грубости!
Иван Прокофьич. Ничего… это дело прошлое! вставай!
Прокофий Иваныч встает.
Настасья Ивановна. Позвольте, братец, посмотреть на вас, как вы изменились!.. сестрица Мавра Гарасимовна, я думаю, вне себя от удовольствия… Вы из Петербурга, конечно, платье свое выписывали?
Баев. Экая ты заноза, сударыня!
Прокофий Иваныч (кланяясь). И не того достоин я, Прохорыч, за мои прегрешения! (Кланяется отцу.) Как я в окаянстве своем родительскую волю презрел…
Лобастов (треплет Прокофья Иваныча по плечу). Это ты хорошо сделал, что очувствовался… Поцелуемся, брат.
Прокофий Иваныч. Покорно благодарим, ваше превосходительство!
Целуются.
Живновский (подходя с рюмкой водки). За ваше здоровье, Прокофий Иваныч! (Пьет.)
Иван Прокофьич. Ну, что нового в городу делается?
Прокофий Иваныч. Мы, батюшка, люди слепенькие, если что и делается, так, можно сказать, мимо нас все проходит… в опчествах больших не бываем… (Кланяется.)
Иван Прокофьич. Ну, как торги?
Прокофий Иваныч. Какие наши торги-с! Конечно, по милости вашей, насущный хлеб иметь можем-с… платочков да ситчиков рублика на три в день продашь, и будет целковичек на пропитанье.
Иван Прокофьич. С малых делов к большим привыкают. Я и сам по крупицам, брат, собирал.
Прокофий Иваныч. Это конечно-с.
Иван Прокофьич. Как малым доволен будешь, так с большим совладать не мудрость… это первое правило!
Прокофий Иваныч. Мы вашими милостями много довольны, батюшка… по грехам своим и не того еще заслуживаем!
Баев. Кланяйся, сударь!
Иван Прокофьич. Не нужно! Я, брат, этого не люблю; это все мужицкая привычка… Ну, как Мавра Гарасимовна?
Прокофий Иваныч. Слава богу-с. Сокрушается только, батюшка.
Иван Прокофьич. Ну приведи ее как-нибудь… сумеречками… посмотрю я на нее.
Настасья Ивановна (язвительно). И к нам, братец, уж приезжайте… сделайте ваше одолжение! Нам так приятно будет познакомиться с сестрицей… мы слышали, она такая милая!
Баев (Ивану Прокофьичу.) За красоту, сударь, и взял ее!
Живновский (в сторону). Да, бабенка лакомая! черт их знает, как эти расколки делают, а прехорошенькие!
Иван Прокофьич. Слышал, брат, слышал.
Прокофий Иваныч. Помилуйте, батюшка, какая у неё красота! Конечно, для нас, худых что называется, по Сеньке и шапка… (Кланяется.)
Живоедова (Ивану Прокофьичу). Только где ты, сударь, эту Сенькину шапку принимать будешь? Ведь к тебе, сударь, господа хорошие ездят, а она поди в телогрее ходит, да и платка-то у ней носового еще не заведено! Ну, как кто ее в хороших-то горницах увидит: «А это, скажет, что, мол, за панёвщица!» — «А это, мол, дочка моя!..» Полно, сударь! только страмиться на старости лет!
Живновский. Это ничего, сударыня. Древние российские царицы завсегда в телогреях ходили…
Живоедова. Так то, сударь, царицы! Ты вот только без ума перебиваешь меня завсегда… (Ивану Прокофьичу.) Воля, сударь, твоя, а я ее дальше кухни не пушу!
Иван Прокофьич. Ты, Прокофий, приводи ее сумеречками… (Вздыхая.) Я, брат, человек невольный…
Лобастов. А ну, Прокофий Иваныч, выпьем-ка, брат, на радости! (Подносит ему рюмку водки.)
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше превосходительство, мы много довольны… (Кланяется и не берет.)
Живновский. А что, видно, претит хлебное! вот она где познается искренность-то!
Живоедова (с иронией). Уж где ему хлебное вино пить!
Иван Прокофьич. Пей, братец!
Баев. Пей, сударь! Вот и я тоже християнин, а пью же.
Прокофий Иваныч дрожащими руками берет рюмку и выпивает.
Живоедова. Поди, чай, он, отсюда домой пришедши, в баню сходит, чтоб только грех-то с себя этот смыть, что в таком поганом месте был.
Живновский (Лобастову). А это именно доложу я вашему превосходительству, что водка во многих случаях пробный камень. У меня был приятель исправник, так он, бывало, даже для шутки мне показывал: «А хочешь, говорит, посмотреть, который в вере тверд?» — и подзовет к себе да нальет ему рюмку водки: «Выпей, брат!..» Так ни за что не выпьет, хоть вы на куски его режьте!
Те же и Фурначев.
При виде его Прокофий Иваныч отходит несколько в сторону.
Фурначев. Папеньке честь имею свидетельствовать мое глубочайшее почтение! (Целует у него руку.) Как изволите в здоровье своем находиться? Генерал! как поживаете!
Настасья Ивановна (указывая на Прокофья Иваныча). Не видишь, что ли? посмотри!
Фурначев. А! и вы, братец, здесь? (К Ивану Прокофьичу.) Вам, конечно, неизвестно, папенька, что вчера Прокофий Иваныч вас за полтораста тысяч продавал!
Баев. Полно, сударь, врать-то!
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородье!
Иван Прокофьич. Как продавал?
Фурначев. Точно так-с. Пришел вчерась ко мне и говорит: «Устройте, говорит, так, чтоб тятенька — извините, папенька, это его собственное выражение — духовной не оставлял, так я, говорит, вам полтораста тысяч отдам». Право-с! Я еще с ним поторговался немного, а то бы за сто тысяч продал!
Все смеются.
Иван Прокофьич. Так вот, брат, ты как!
Прокофий Иваныч (падая в ноги к старику). Помилуйте, батюшка, этого никогда не бывало!
Фурначев. Мне, папенька, лгать не из чего-с. Я в этих ихних дрязгах по наследству вмешательства не имею. Меня чем бог самого благословил, тем я и доволен, потому что знаю, что ничто так жизнь человеческую не сокращает, как завистливый взгляд на чужое достояние. Что папеньке будет угодно, по милости своей, мне назначить, я всем буду доволен, а если и ничего не назначат, и тут роптать не стану, а пролию печаль мою ко господу, потому что на это власть их родительская… Только мне вот что обидно будет, если, помимо людей достойных, достанется все тебе, который, кроме черной неблагодарности, ничем другим не заплатил за все благодеяния…
Иван Прокофьич. Это ты справедливо, Семен, говоришь.
Фурначев. Кто тебя родил? Кто тебя воспитал? Кто тебя человеком на свет пустил? И чем же ты заплатил за это? тем, что родителя своего готов на площади с аукционного торга продать? Нет, воля ваша, папенька, а я не могу, не могу его видеть!
Баев. Ах, Прокофий Иваныч, Прокофий Иваныч! как же ты это так родителя-то своего за грошик отдать хотел!
Прокофий Иваныч. Не было этого, батюшка!
Фурначев. Ты говоришь: не было… А кого я вчерашнего числа при Станиславе Фаддеиче уличал? Кого я вчера при собственном твоем сыне страмил? Настасья Ивановна! говори, сударыня! при тебе это было?
Настасья Ивановна. А кто тебя знает? Кабы ты говорил понятнее, так точно я могла бы знать, а то все околесицу такую плетешь… Ругался — это я помню, что ругался!
Иван Прокофьич (иронически). Так ты, значит, отца своего продать захотел!
Прокофий Иваныч стоит склонивши голову.
Так зачем же ты сюда пришел? Если ты в наследники втереться хотел, так ведь это умеючи надо сделать… глуп, брат, ты!
Живоедова. Злость-то в сердце велика, да ума-то вот нет!
Лобастов. Нехорошо, брат Прокофий Иваныч! не ждал я этого от тебя!
Фурначев. Ведь вы то возьмите, ваше превосходительство, что и дикие — и те к отцам своим уважение имеют!
Лобастов (указывая на Живновского). Вот он сказывал, что сам собственноручно отцу своему лоб забрил!
Настасья Ивановна. Что это, Андрей Николаич, вы все какие небылицы рассказываете!
Иван Прокофьич. Господи! да неужто ж и в самом деле вы, как праздника светлого, ждете не дождетесь, пока я издохну! Откупаться мне, что ли, от вас надобно, чтоб вы в глаза-то мне не смотрели да над душой у меня не сидели! Ведь вы, чай, и умереть-то мне порядком не дадите, так тут и передеретесь все… (Задыхающимся голосом.) Да отстаньте, отстаньте вы от меня, черти этакие!
