землю чемодан и мешок; в конце концов она сбила шляпу с его головы. Тогда Герман увидел блестящую лысину и красное, словно подернутое ржавчиной лицо незнакомца. Герман опешил. Не может быть! Да ведь это Рыжий!
Да, это был Рыжий. Он снова здесь! Амнистия, объявил он, его помиловали. Слава Иисусу Христу! Он снова здесь.
Он поправился на десять фунтов, стал толстым и круглым, как отшлифованная колонна. Одежду, которая была на Рыжем, ему подарил начальник тюрьмы, а в мешке была рассада — флоксы, рыцарские шпоры, плющ, розы, черенки и клубни всех сортов. Весь мешок был набит ими, все для его садоводства. И через два месяца приедет Эльзхен с маленьким Робертом!
Рыжий! Какая радость для всего Борна!
— Ах, Рыжий! — воскликнула Бабетта и всплакнула. — Я же все время говорила, что они его скоро выпустят, что это просто ошибка. Разве я не говорила?
Все, все Бабетта предсказывала заранее — прямо ни дать ни взять прорицательница!
Рыжий оглядывался по сторонам, он кого-то искал.
— А где Тетушка? — спросил он.
Тетушка? Бабетта потупилась. Ах, Тетушка утонула!
— Утонула? Утка — и вдруг утонула?
Ну, она не совсем правильно выразилась. Утка забралась в бочку для воды, которую Рыжий врыл в землю на своем огороде, и не смогла оттуда выбраться. Бабетта нашла ее там на следующий день, когда она уже сдохла, выбившись из сил.
Гм! О белочке Рыжий не спросил; но как только остался один, пошел в лес и долго бродил там, посвистывая время от времени тихо и жалобно. Однако в верхушках деревьев никто не шевелился.
Его камни лежали на месте, жерди и бревна тоже, не тронута была и яма с известью. На следующий день он замесил известь и принялся класть стены. Он сопел от волнения. Герман и Карл помогали ему — Рыжий очень спешил. Через неделю домик был уже покрыт. Антон — у него все еще были ввалившиеся глаза — подкатил на тачке двери и окна, давно лежавшие наготове в сарае. Ему часто приходилось останавливать тачку — он был еще слаб, но орал почти так же громко, как прежде.
Рыжий перетащил в домик две железные кровати — свою и Ганса, — стол и пару табуреток и выкрасил все это в голубой цвет. Затем купил у Шпангенберга небольшую плиту и привез ее к себе на ручной тележке Бабетты. Он вытирал пот на затылке.
Ну что ж, теперь они, пожалуй, могут приезжать, Эльзхен и маленький Роберт, — он готов!
Христина получила письмо от одной приятельницы из города. Но, прочитав письмо до середины, поняла, что оно, в сущности, от Александера, — приятельница согласилась пойти на обман. Александер просил ей передать, что получил в городском театре место второго капельмейстера, заключил контракт <на три года и просит ее вернуться. Она уронила письмо на пол.
Как может мужчина быть таким наивным? Как будто ничего не случилось! Он все еще не понимал, что все кончено, ушло безвозвратно.
Вошла Бабетта: письмо обеспокоило ее.
— Надеюсь, ничего плохого, Христина? — спросила она.
Христина сидела в постели, занимаясь вязаньем; она была немного задумчива, по спокойна.
— Вот лежит письмо. Можешь его прочесть.
Бабетта надела очки и прочла.
— А ты? — спросила она. — У тебя, наверное, нет желания возвращаться?
Христина ничего не ответила, только удивленно взглянула и продолжала вязать.
— Завтра я, должно быть, поднимусь, Бабетта! — сказала она.
Христина стала наконец снова похожа на ту Христину, какой Бабетта ее помнила. Странный шафранно-желтый оттенок лица исчез, исчезли и болезненные желтые пятна. Она выглядела как раньше, только немного похудела и была бледнее обычного. Мерцающие глаза казались почти черными на побледневшем лице, их выражение стало еще более кротким и неуверенным. Загадочная улыбка снова играла на губах. В Христине появилось пугающее сходство с матерью, когда та была тяжело больна, — даже руки стали такими же узкими и прозрачными.
— Тебе лучше обождать, пока станет немного теплее, Христина, — сказала Бабетта, — ты еще так сильно кашляешь по ночам.
Разумеется, Христина еще кашляет, но небольшой кашель у нее всегда был, и доктора в городе сказали, что ничего страшного в этом нет. Иногда у нее бывает небольшая температура, но, в общем, она чувствует себя гораздо лучше. Ей легче, она уже не смотрит на жизнь так безнадежно и воспрянула духом.
Днем маленькое оконце каморки бывало открыто. Христина видела квадратный кусок голубого неба, в каморку вливался свежий воздух. В нем все еще чувствовался запах снега, в глубине леса еще лежал, должно быть, снег, но уже пахло и черной землей и корой деревьев, по стволам которых тянутся вверх соки. В оконце заглядывала желтая ветка ивы, покрытая мелкими листочками; ива начинала пахнуть медом, когда солнце ее нагревало. Воздух был непрерывно наполнен птичьим гомоном, манящими призывами и бодрыми криками, а в один прекрасный день — о чудо! — на подоконнике появилась маленькая птичка с желтым хохолком на голове и начала призывно щебетать, потом внезапно вспорхнула и улетела. Ивовая ветка сильно раскачивалась из стороны в сторону.
Да, Христина вновь воспрянула духом!
Потом начались дожди. Ну что ж, «нужны и дожди! В каморке пахло известкой, стены отсырели и стали напоминать разведенную синьку. Капля за каплей просачивались сквозь соломенную кровлю. Христина вдыхала запах слежавшейся соломы. Капли падали на утрамбованный глиняный пол, и вот теперь она чувствовала запах глины. В эти дни Христине нездоровилось, она сильно кашляла, и Бабетта была в отчаянии.
— Что же нам делать? — говорила она. — Домик у нас ветхий, я отдала бы тебе нашу комнату, но и она не лучше.
Бабетта топила печь, но суше от этого не становилось.
— Ах, ничего страшного нет, — говорила Христина, — скоро станет теплее.
По всему было заметно, что весна близка. К Бабетте чаще стали заглядывать гости. Христина слышала их голоса и громкий смех. Однажды она узнала кроткий, смиренный голос вдовы Шальке.
Шальке пришла попрощаться. Она наконец собралась в путь. Но прежде, заявила она, она хочет расплатиться с долгами. Шальке долго звенела серебряными монетами и под конец вынуждена была вывернуть наизнанку свой кошелек, чтобы наскрести нужную сумму.
— Вот видишь, Бабетта, — захихикала она, — я целую неделю потратила на то, чтобы собрать долги, — и что же у меня после всего осталось? Едва хватит на билет. Но это не беда — когда я приеду в город, платить за все будет Екель, у него есть деньги.
— С каких это пор у него завелись деньги? — спросила Бабетта. — Ты ведь все время
