сама за себя говорит.
Людмила усмехнулась и, поглаживая пальцами столешницу, переключилась на собственное житье-бытье, изначально заметив, что никто не знает формулу собственного счастья. Даже те из людей, кому дано заглядывать в будущее и предвидеть судьбы других, не могут познать до конца собственного бытия.
Все завершилось на оптимистической ноте.
Провожая Хавина, Людмила недоумевала, что могло не устраивать женщин в Павле и что в женщинах не устраивало его. Впрочем, она хорошо осознавала, не бывает так, что виновата одна сторона, всегда причина кроется глубже, и в ней участвуют обе стороны.
Алла внутренне собралась и приняла ревизоров с достоинством, предоставила всю необходимую документацию. Правда, крайне смутил приезд самого Хавина. Но, помыслив, решила, что так, наверно, даже лучше. По крайней мере, сразу станет известно, какие меры он намерен предпринять к ней. Хотя она хорошо представляла, что особенного выбора у Павла нет. Мошенников поймали, но найдутся ли деньги и будут ли они возвращены, неизвестно. Надеяться на лучшее не приходилось.
Ревизоры затребовали всю бухгалтерию. Алла разумела, что они пытались найти возможные пути покрытия убытков. Но была уверена, что таких путей практически нет, ибо все имущество отдано в залог под кредит банка. Правда, можно продать собственную квартиру, ювелирные изделия, еще какие-нибудь вещи, но это не решит проблему.
Ревизия продолжалась до конца рабочего дня. Алла терпеливо ждала. Не пыталась связаться с Хавиным, не сомневаясь, что тот сам свяжется с нею после проверки. И наперед сожалея, что взгляд на проблему с ее колокольни наверняка не будет совпадать с взглядом Павла. Но при любых взглядах ее положение было не просто шатким, оно было безнадежным. Вот так вдруг она со своей проблемой осталась один на один. Понимания и поддержки нет ни от кого и вряд ли от кого-то будет.
Именно в такие моменты открыто проявляется отношение окружающих к тебе. Когда ты в силе, на высоте и при власти, все твердят тебе в лицо восторги, поют дифирамбы, прячут в улыбках и пригибаниях свое истинное отношение. Но стоит стулу под тобой пошатнуться, как наружу вырываются язвительность и злорадство, и оказывается, что друзей-то у тебя не было и нет, да и приятелей особенных не видно, и все твои прошлые связи эфемерны. Ты остаешься наедине с собой, и нужна сила воли, чтобы достойно выйти из трудного положения.
А еще жалко становится тех людей, которые отворачиваются от тебя, ибо они даже не подозревают, что придет и их черед и им также предстоит пережить подобное. От них тоже отвернутся те, которые сейчас окружают их и превозносят. И совсем неправда, что собственный локоть не укусишь, эти люди будут кусать собственные локти, они поймут порочность своего прежнего бездумья, но поймут поздно.
Истровская с грустью наблюдала за ними. Ведь стул под нею только пошатнулся, а они уже шарахаются, как от чумной. Но как же они все завопят от радости, когда этот стул опрокинется. Она чувствовала себя раздавленной.
Между тем, чему сама удивлялась, в этом состоянии ее темперамент, буйная ярость заметно остепенились. Алла не дергалась импульсивно и не взвизгивала разъяренно, она осмысливала свое положение спокойно, без злого огонька в глазах. Все произошедшее с нею сильно встряхнуло ее, заставило очнуться, словно от глубокого похмелья, в котором пребывала довольно долгое время. Теперь Алла глубоко задумалась над своей жизнью. Несмотря на то, что впереди была еще долгая дорога и подводить итоги рано, однако теперь очевидно, что периоду тридцатипятилетнего сумасбродства пришел конец. Тридцать пять лет безумства. Это больно осознавать. Но вечная погоня за страстью не могла закончиться ничем иным.
Алла медленно приучала себя к мысли, что кабинет, в котором сидела, очень скоро может быть занят другим человеком, а ее будущее где-то за порогом и в полном тумане. Тем более что она все отчетливее осознавала, что сказать ей в свое оправдание Павлу нечего. Да и не станет она оправдываться перед Хавиным, ибо уже достаточно унижена мошенниками и не может позволить себе унижаться больше. Собственная гордость и женское самолюбие не дадут повернуться ее языку. А если так, то зачем встречаться с Павлом? Она хорошо понимает, что бизнес всегда строится на расчете, а все, что не подпадает под расчетные категории, к бизнесу не имеет никакого отношения. Ведь не глупа ж настолько, чтобы не осознавать, что не может быть речи о ее прощении. Тогда чего она здесь сидит и ждет, коли давно все понятно?
Алла поднялась из рабочего кресла, провела рассеянным взглядом по кабинету, как будто прощалась с ним, взяла сумочку и пошла к двери. Тупое равнодушие к тому, что может произойти с нею, разлилось по всему телу. С одной стороны, ей не хотелось никого видеть, но, с другой стороны, именно сейчас она не желала оставаться одна.
Вышла на улицу, села в машину и поехала куда глядят глаза. Остановилась у ресторана. Вздохнула. Идти в ресторан не хотелось, но ехать домой не хотелось еще сильнее. Долго не выходила из авто, смотрела, как двери ресторана впускали посетителей, словно целиком глотали их. Мужчин наблюдала равнодушно и даже с раздражением. Больше не воспринимала их как добычу. Вышла из машины нехотя.
В ресторане села за дальний стол и долго листала страницы меню, смотрела текст, но не видела слов, буквы перед глазами расплывались. Наконец сделала заказ. Настроения не было, наблюдать за людьми неинтересно, сосредоточилась на стакане с соком. Потягивала его через трубочку и старалась ни о чем не думать. И вдруг, как черт из коробочки, перед нею возник Аспенский. Подняв глаза, она оторопела. Этого мужлана тут сейчас ей еще не хватало.
В уголках губ Константина мелькнула полуулыбка, как насмешка:
– Плохое настроение, Алла! – жестко утвердительно проговорил он.
– Тебе какое дело до моего настроения? – недовольно поморщилась Истровская без привычной ярости, которую обычно метала в лицо Аспенскому.
Константин сразу отметил изменение в поведении Аллы и порадовался, ибо увидал в этом ее надлом. Ее презрение и экспрессия, как он понял, загнаны в дальний угол, из которого она теперь просто тявкала побитой собачонкой. Вот и дождался, чего хотел, и скоро от этой дряни не останется ничего. Можно будет от души насладиться видом раздавленной Аллы.
Плотный, крепкий, с покатыми плечами и мощными бедрами, Аспенский, не спрашивая разрешения, по-хозяйски уселся напротив Истровской:
– Я знал, что так все закончится.
– Что все и как – так? – вяло переспросила Алла.
– Ты авантюристка, Истровская, и поделом тебе, – ухмыльнулся Константин. – Мне
