тебя не жалко! – сказал торжественно, с металлом в голосе, явно упиваясь тем, что видел ее подавленной и присмиревшей.
Алла досадливо возмутилась, но без злых огоньков в глазах:
– Разве ты когда-нибудь кого-то жалел, Константин? Не припомню. И я в твоей жалости не нуждаюсь. – Перепалка с Аспенским начинала утомлять ее.
– Больно падать с высоты! – продолжал с издевкой Константин. – Не стоило забираться так высоко, Алла, каждый сверчок должен знать свой шесток. Это не твоя высота. Ты занимала не свое место, Истровская.
– Почему ты говоришь в прошедшем времени? – Алла приподняла брови, вглядываясь в каменное холодное лицо Аспенского. – Я все еще занимаю это место.
– Надеюсь, очень скоро на этом месте будет другой человек, – Константин не улыбался, говорил серьезно, с неумолимой уверенностью в правоте своих слов.
– Интересно, кого бы ты хотел видеть в моем кресле? – Истровская прижалась к спинке стула, в ее голове вдруг молнией сверкнула догадка. – Уж не себя ли?
– Почему бы нет? Я всегда настойчиво иду к своей цели! – императивно выдал Аспенский. Он смотрел на нее торжествующе, как на пустое место.
Аллу задело это. Но больше обратила внимание на последние слова Константина. Выпрямила худое тело, на мгновение сжала красивые губы, а затем напряженно спросила:
– Что все это значит, Аспенский? Как тебя понять?
– Понимай, как хочешь! – отрезал Константин, он мог бы много чего ответить, но осознавал, что всякое лишнее слово способно сейчас сослужить ему плохую службу, потому просто смотрел, не отрывая тяжелого взгляда от ее глаз.
Однако Истровская давно знала Аспенского и умела разгадывать его загадки, за что, впрочем, он тоже ненавидел ее. Алла на короткий миг замерла, потом привстала с места и выдохнула:
– Уж не ты ли все организовал, Константин?
Догадка Истровской мгновенно испортила настроение Аспенскому, и он жестко бросил:
– Дура! Ты всегда была дурой, Алла! Так ею и подохнешь! – Он надеялся, что его слова заставят Истровскую забыть о своей догадке.
Между тем Алла после его вспышки утвердилась в своем предположении. И внутри нее появился протест. Пробил пот от мысли, что она проиграла Константину, однако фактов не было, а догадку к делу не пришьешь, ни с какого боку к Аспенскому не подступишься. И все же она сделала выпад в его сторону:
– А мошенников-то поймали, Константин. Ты еще не знаешь об этом? Надеюсь, они расскажут все. Ты не боишься, Аспенский? Может быть, тебе есть, чего бояться?
Константину и правда ничего не было известно об их поимке, но он даже глазом не моргнул, все тем же тоном, так же резко повторил:
– Я же говорил, что ты дура, Алла! – Между тем на душе заскребли кошки.
Истровская испытующе смотрела на Аспенского, но ничего нового для себя не находила, ее догадка повисла в воздухе вопросом. Слова Константина унижали и хлестали, как пощечины. Он хотел добить Аллу, оставить от нее мокрое место, увидеть, как она превратится ни во что. Но ей даже не захотелось уколоть его. Как он жалок и беспомощен, думала она. Никогда прежде Алла не сдавала своих позиций Аспенскому, билась до последнего, а теперь ей было все равно, что он говорил и что полагал. Жалкий человек, думала, он не ее унижал, себя унижал, опускаясь до желчи. Спросила:
– Ты пришел затем, чтобы сказать мне все это? – Подождала ответа, но видя, как тот с ухмылкой держит длинную паузу, продолжила: – Ты не удивил меня, ибо я знаю твое отношение ко мне, надеюсь, и ты не забыл, как я отношусь к тебе. Ничего не изменилось, Константин. И не изменится.
Аспенский радовался, что Алла больше не выпускала своих коготков против него, значит, почувствовала, как он опасен и беспощаден и как она бессильна перед ним. Несколько потревожила новость об аресте мошенников, но эта тревога быстро улеглась, ибо ни Пекрасову, ни Зибирову совершенно невыгодно накручивать себе лишний срок. Ведь одно дело любовное мошенничество и совсем другое – исполнение заказа. Поразмыслив, Константин окончательно успокоился. И даже восхитился собой. Ведь он вернул Аллу на то место, которое всегда отводил для нее. Проделал чужими руками. А окончательную точку поставит Хавин. Жирную точку на судьбе Истровской. Будет вынужден поставить. У него нет другого выбора.
В бизнесе жесткие правила, бизнес не терпит слабых решений, бизнес выбрасывает тех, кто не способен принимать сильных решений. Хавин в бизнесе умел принимать такие решения, Константин это знал. С Аллой все покончено.
Аспенский ни минуты не колебался, что именно так будет, недаром Павел сам приехал для разборки. Константин кайфовал. Ведь, по сути, в этой истории Хавин вынужден играть по его правилам, он как бы управлял действиями Павла. Наступил момент истины! Так Аспенский мстил Хавину за все.
На слова Аллы брезгливо поморщился и поднялся с места. Его фигура выражала каменную прочность. На какое-то мгновение она показалась Истровской черной и отталкивающей.
Как горько осознавать, вздохнула Алла, что тебя никогда никто не понимал и не любил, зато многие пользовались тобой и ненавидели. Вообще, в жизни человек живет сам по себе, у него нет другой опоры, кроме него самого, и если он сломается, его никто не поддержит, но каждый с радостью или с равнодушием подтолкнет к пропасти.
Алла наблюдала, как покатые плечи и мощные бедра Константина в серой рубахе и серых брюках неторопливо скрылись за дверью. Нехотя ковырнула блюда вилкой, аппетит пропал, отложила ее, поднялась со стула и села на другое место сбоку так, чтобы не видеть дверь и не вспоминать тяжелую фигуру Аспенского в проеме.
Официант удивился, что она переменила место за столом, но быстро переставил блюда по-новому. Алла попросила принести еще один бокал соку. Голос Константина все еще стоял у нее в ушах. В чем-то Аспенский был прав, жизнь свою она прожила, как дура, и начни сейчас все сначала, она бы изменила ее в корне.
Наверно, бывают люди, которые хотели бы прожить свою жизнь заново точно так же, как уже один раз прожили, но Алла не относилась к тем людям. Прожить одинаково две жизни это нелепость.
Поздно вечером ревизоры закончили работу и направились в кабинет к Истровской, но тот был пуст. Бухгалтер Аллы пожал плечами. Позвонили Хавину и поехали в офис к Адаевскому, где собралась вся комиссия. В кабинете Анатолия Павел принимал доклады о проделанной работе. Задавал вопросы по ходу выступлений, делал пометки в записной книжке и определенные выводы.
Общая картина складывалась не очень радужная, но вместе с тем и
