- Да есть у меня костюм и не один. Джинсов три штуки.
- Неправда. Ты из всего уже брюхом вырос. Не знаю, как питаешься, но не похудел. Тебе же надо на работу устраиваться. А сейчас, как и всегда, впрочем, встречают по одежке. Никто тебя на приличную должность в таком виде, как ты сейчас передо мной, не возьмет. И не отмахивайся, пожалуйста. Послушай мать, она худого не скажет. Да-да. Я знаю, что говорю. Но денег я тебе не дам и не проси, все равно пропьешь или на книги истратишь. Завтра поедем вместе и подберем подходящую пару или "тройку", ты жилетку ещё не отвык носить?
- Да нет, только не надо мне ничего.
- Не будем пререкаться. Может, последний раз видимся.
Я притих. Возражать против очевидного было бессмысленно. Вообще перед ликом Костлявой как-то замирают слова на языке. Конечно, я мог бы снова говорить о несправедливости общественного устройства, о спившемся президенте, воровливых чиновниках, безжалостных "новых русских" или "новых казахах", но, увидев старую больную женщину, давшую мне жизнь в самом конце страшной войны, по-своему желавшую мне счастья и пытавшуюся направить меня на путь истинный, принял единственно верное решение: молчать и не усугублять.
Теща сидела в своей комнате, как сыч, истово смотрела телевизор, ослепленная шумом и блеском виртуальной реальности. А Маши дома не было, она моталась по столице, устраивая последние дела, готовясь к отъезду во Францию.
XII
Мое терпение не прошло даром. Купленный матерью костюм принес мне долгожданную удачу. Меня приняли на работу в педагогический колледж № 13 преподавателем литературы, не скрою, по протекции моей бывшей жены, и я сейчас регулярно веду факультативные занятия, соловьем заливаюсь, рассказывая о поэтах и прозаиках моего любимого "серебряного" века и также регулярно получаю около миллиона рублей. На книги этого чрезвычайно мало, но на жизнь с грехом пополам хватает. Да и кому сегодня хватает на жизнь?
Маша сейчас за границей, в Париже. Недавно дочь с зятем её навещали, сказывали, она необычайно похорошела. По отдельным плохо скрываемым намекам я понял, что она собирается замуж. Новый её избранник, француз, служит аудитором в банке и владеет помимо шикарной квартиры на площади Этуаль наследственным замком в местечке Батон-Руж.
Наша давняя встреча, наше супружество оказались только эпизодом в жизни этой замечательной, необыкновенно живой, щедро одаренной чувствами женщины. Что ж, и я как извозчик подвез её от одного увлечения к другому, более выгодному и красивому, как выразился по такому же поводу любимый классик, к сожалению, эпизод этот явно затянулся. На тридцать лет, между прочим.
Моя давняя мечта, моя единственная настоящая любовь уехала далеко, она не может меня сейчас слышать, но я все равно кричу ей через мили, километры и версты, через тысячи лье:
- Моя милая Маша, я все понял, пусть поздно, но я исправился, пожалуйста, вернись ко мне. Не будет больше дурацких споров о преимуществе физического труда перед умственным или наоборот, о приоритете чувств перед разумом, о животном, скрывающемся под личиной каждого человека, стоит лишь поскрести его наманикюренным ноготком.
Маша, я хочу говорить с тобой о цветах и звездах, о море и лунной дорожке, на которой когда-то нам так легко было договориться плыть в невесомости.
Маша, наша дочь и зять иногда со мной видятся, видимо, по твоей же просьбе, я ведь понимаю, что вряд ли их может интересовать судьба неудачника. Кстати, зять купил новую машину и если бы не карты, в которые он все чаще играет с друзьями ночи напролет, он был бы примером добродетельного поведения.
И только город не изменился в твое отсутствие ни на йоту. Вечный город, ему в этом году исполняется восемьсот пятьдесят лет, думаю, даже больше, и следующий мэр найдет, пожалуй, с помощью новых доброхотов-ученых признаки полного тысячелетия. У нас любят ускорять и увеличивать юбилеи, чтобы начальство могло запечатлеть себя ещё и на фоне грандиозного народного празднества. Отцы-благодетели, волк их задери! За последние сто лет город стал ещё краше, Антон Павлович Чехов только бы порадовался, увидев его: новые стройные здания, мосты и виадуки, просторные улицы, красивые памятники и метро, достойное отдельной восторженной поэмы.
Маша, возвращайся, потому что без тебя эта красота ничего не стоит, она моментально блекнет, стены зданий покрываются проказой ветшания, металлоконструкции уже наполовину изъедены ржей, лавки и казино заполняются подонками обоего пола, и ханжи и лицемеры, закатывая торжественно глаза, твердят по телевидению о своей неустанной заботе и постоянно растущем благосостоянии народа, причем благостные кадры все равно тасуются с картинами зверских убийств и растлений. Вавилонская яма вполне может скоро оказаться на месте вавилонской башни нашей мечты и любви.
Я кричу, но не получаю ответа. Впрочем, я недавно получил-таки письмо из Парижа. В красивом конверте с экзотической маркой находилась открытка со старой гравюрой, изображающей Бастилию, и несколько торопливых строк на обороте: "Не забудь поздравить дочь с днем рождения". Что ж, может быть это хороший знак, признак возвращающейся памяти, может быть, Маша опамятовалась... А я ничего не забываю; я помню дни наших первых встреч в библиотеке и на вечеринке у подруги; мощный, чуть ли не торосовый лед на великой русской реке, по которому мы гуляли поздно ночью после знакомства; снег тогда пах молодым арбузом, а звезды смотрели на нас во все глаза и луна была необыкновенно величественной и добродушной.
Иван Черпаков работает руководителем творческого семинара в Литинституте и собирается баллотироваться на должность ректора, через месяц там перевыборы. Наташевич пишет остросюжетный роман из жизни Клеопатры, а Корольков сочинил очередную радио-пьесу из жизни отечественных трансвеститов "Голубые как яйца дрозда", которую уже поставили в далекой и знойной Аргентине и заплатили ему то ли дуро, то ли эскудо, причем наличными, которые он никак не может поменять ни в одном столичном банке.
Мать моя живет на Западной Украине у моей сестры, а племянник открыл частный стоматологический кабинет во Львове и женился-таки на дочери антироссийски-настроенного профессора. Я вполне мог бы пополнить ряды его пациентов, если бы ехать было поближе и у меня был бы заграничный паспорт, который я так и не удосужился оформить.
Турсынхан Жамишева находится второй год под следствием, её обвинили в присвоении государственных бюджетных средств и мошенничестве. Журнал "Третий Рим" так и не вышел в свет, ни одного номера. Издатель-террорист "Карлос" бежал вместе со своей секретаршей в Израиль и сейчас там разыскивается по линии Интерпола. Глядишь, и он будет выдан российским властям, не такая уж он крупная сошка. Каждый получил по заслугам.
У кривой палки, как ни крути, не бывает прямой тени.
1 июня 1997
ГОРДИЕВ УЗЕЛ
Бывает ли проза беззвучная, но это литература, многие пишущие думают в уме, что они-то и отлично дописались! Проза это не то. Это когда звук с третьей страницы слившись с четыреста семьдесят шестой образуют вдвоем цвет вчера птице-пестрый. Дождь дует, брызжет, сорока сидит в трубе, оттуда стрекот, ну и дела, идиллические, я не помню, у кого из народов черные губы? Сейчас девушки ходят с золотыми щеками и надо мыться хоть лопни, хотя б лицо вымыть насухо, я не встречал за последние 30 лет девушки, которая б на ночь вымыла ноги.
Виктор Соснора. Охота на масонок
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Интересные бывают совпадения, прямо-таки мистические. Чувствовал, чувствовал Владимир Михайлович приближающийся гнев небес. Очередной виток судьбы требовал развязки: то ли должен он был поскользнуться на гнилой шкурке эквадорского банана, валяющейся на столичной мостовой, то ли кирпич вполне мог упасть на его лысеющую голову, но упрямое видение предстоящего узилища со стальной дверью с решетчатым или сейфовым оконцем продолжало преследовать его во время сочинения своих прозаических шедевров. А ведь знал, знал, что нельзя давать волю воображению, своим пуская и скромным телепатическим способностям, пророчествовать, писатель хренов, и вот накаркал.
Трудный и смешливый сквозь чеховские слезы день начинался вполне заурядно. Утром Гордин погулял с собакой, золотистым американским коккер-спаниэлем, вынес мусор, помог Марианне Петровне отнести одеяла и подушки на балкон к подружке-соседке, жившей на восьмом этаже с выводком пушистых персидских котов и, собственно, за их счет, и поехал в книжный дом "Ракурс" проверить реализацию продукции издательства, в котором как бы служил. Редкий случай, он никуда не спешил, никуда не опаздывал, не бежал, высунув язык и трагикомически задыхаясь, за автобусом или троллейбусом. Добром это редкостное добродушие кончиться не могло. До 15 часов, на которые была назначена встреча с руководителем издательства, генеральным директором Борисом Владимировичем Безъязычным, была просто уйма времени.
