дружить она не умела.
Дома вкусно пахло жареной картошкой – мама ждала ее к ужину. – Ну, как съездила, дочка, удачно? Нашла что-нибудь подходящее?
– Знаешь, мама, – невпопад ответила Вика, – я сегодня подругу встретила. То есть потеряла…
– Что-то я тебя не пойму. Садись, кушай, пока горячая…
Вика и сама не поняла до конца, что случилось с ней сегодня – и перевернуло ее душу. Знала одно: с Ирмой они больше не увидятся. И долго лежала без сна, глядя в черную ночь за окном. Как назло, лезли в бедную Викину голову воспоминания, которых она сегодня – не хотела. А они все равно оживали в памяти, сменяясь одно другим, и от них в сердце становилось светло и по-детски радостно, словно там, внутри, резвился солнечный зайчик…
…На втором курсе их «младшая группа», как прозвали вчерашних школьников «старшие товарищи» (прозванные так в отместку вчерашними школьниками), незаметно сдружилась и общалась только между собой. Судите сами – у старшей части факультета почти у всех были семьи, дети… Некоторые успели уже развестись. Только и разговоров, как дочка в первый класс пошла, какие муж на Восьмое Марта духи подарил и как свекровь завидовала, как на даче огурцы не хотят расти, а кабачки, наоборот, растут…
В «младшей группе» разговоры были намного интересней: обсуждались книги, фильмы, спектакли, и отдельной статьей – преподаватели. Лингвиста Парфенова обожали и называли «душка Парфенов». В американиста Иващенко (он читал курс современной американской литературы) влюбилась вся группа, смущала только смешная фамилия, хоть бы он ее сменил! Декана факультета Валгину, читавшую им второй год курс современного русского языка, любили и боялись: на экзаменах она свирепствовала, гоняла их по всей программе, игнорируя экзаменационные билеты (впрочем, двоек никогда не ставила). А знаменитого Урнова – доктора наук, который на первом курсе читал философию, а на втором – историю философии, ненавидели за занудство и мелочные придирки.
Студенты вечернего факультета приходили в институт уставшими, после восьмичасового рабочего дня, и на лекциях у них слипались глаза. Урнов был к таким безжалостен, гневно вопрошая на весь зал: «Вы спать сюда пришли?! Так отправляйтесь домой!» – и выгонял студентов из зала.
На лекциях Урнова, действительно, хотелось спать: читал знаменитый профессор скучно и сухо, не утруждая себя контактом с аудиторией. Студенты мстили всеми возможными способами. На деревянной спинке кресла кто-то нацарапал гвоздиком шутливое «воззвание», красиво выполненное стилизованным старославянским шрифтом: «Студент! Уснув на лекции – да не восхрапи, ибо восхрапев, потревожишь сон ближнего своего». «Перл» прочитал Урнов – и побагровел от злости. А преподаватель древнерусской литературы был, напротив, польщен: «Вижу, не пошли мои лекции прахом! Стилем сей писатель владеет мастерски, да и шрифт художественный… Похвально!
На втором курсе в «младшей группе» случилось событие: вышла замуж Олечка Еремина, теперь она стала – Борисовой. Свадьба была в декабре. «Младшая группа» явилась в полном составе, исключая Ирму. От нее молодым принесли (через службу доставки) корзину с живыми цикламенами – словно из сказки «Двенадцать месяцев»! Цикламены росли прямо из земли, сказочно красивые. У корзинки была красиво изогнутая ручка, перевитая белой шелковой лентой. Внутри обнаружилась открытка. Ирма поздравляла молодых с днем свадьбы и желала им счастливой семейной жизни. Не пришла. А ведь обещала, и Сережу обещала привести.
Олечкиного мужа лицезрели, что называется, публично. Ирминого Сережу так никто и не видел. Даже Вика. А с Олечкой вышел курьез: когда преподаватель выкликал фамилии студентов, отмечая в журнале посещаемости, Олечка каждый раз забывала, что она Борисова, и ее приходилось вызывать по нескольку раз. В конце концов профессор нашел выход. «Борисова, в девичестве Еремина!» – объявлял он под общий смех.
В остальном в «младшей группе» никаких изменений не произошло, все по-прежнему работали младшими редакторами, корректорами и машинистками. Одна Ирма стремительно шагала вверх по служебной лестнице, с удовольствием рассказывая однокурсницам: «Я теперь заведую редакцией. Правда, журнал небольшой, и тираж маленький, но мне нравится». Ирма отвечала за подготовку номера к печати, следила за тематикой и своевременной подготовкой материала.
– Так ты сама не редактируешь? – расспрашивали Ирму.
– А зачем? Я и на работу не каждый день хожу. У меня два редактора в подчинении, это их работа. А мне платят за другое.
– Сколько? – и Ирма озвучивала цифру, которая девчонкам и не снилась…
Ее вежливо слушали и не перебивали. С Викой разговаривали по-другому: «Дурочка! Она же тебя использует, ей просто удобно с тобой, живете в одном доме, вот она и притворяется подругой! Ей на тебя наплевать, как на всех. А ты, глупая, веришь ей! Ты что, не понимаешь, как она карьеру делает? Сережа ее начальник, она спит с ним, вот и должность зав. редакцией в постели заработала. Потому он и не женится на ней!» – втолковывали Вике.
Вика отмалчивалась. У нее было свое мнение, и менять его она не собиралась. «Все неправда! Девчонки от зависти на нее наговаривают, а Сережа ее любит, должен же хоть кто-то ее любить!» – думала Вика. И продолжала дружить с Ирмой, с которой они были не разлей вода.
Они с удовольствием проводили время вдвоем, а зимой часто ездили на каток «Дружба» на Воробьевых Горах (которые тогда назывались Ленинскими) Билеты были дорогие, каток работал с восемнадцати до двадцати двух, они катались четыре часа подряд, чтобы, как говорила Ирма, оправдать расходы. Домой возвращались на деревянных от холода ногах, шатаясь от усталости (впрочем, шаталась только Вика), накатавшись до поросячьего визга… Удивляло Вику одно: все праздники Ирма проводила с ней, не вспоминая о своем Сереже. На расспросы отвечала односложно: «Сережа занят, он сегодня не может». Вику это устраивало. После окончания института они встречались редко, а когда Вика с мамой перебрались в Подмосковье, совсем перестали видеться.
Так уж сложилась жизнь, а в жизни все когда-нибудь кончается. Вот и юность кончилась, а вместе с ней – дружба, которую им приходилось скрывать от всех и без которой, Вика знала точно, не было бы – этих дорогих сердцу светлых воспоминаний, каждый раз вызывающих улыбку.
Так уж вышло, что ни одна из подруг не смогла заменить ей Ирму. Об их последней встрече она старалась не вспоминать, а дружба помнилась, не забывалась, и Вика никогда бы не согласилась – забыть. И вот ей попалось в руки это пенсионное дело, не иначе, черт под локоть толкнул! Беспощадная правда обрушилась на Вику, и ей непонятно было, кто прав, кто виноват… А впрочем, поздно пить боржоми, ведь все
