деканам, ректорам и судьям не велено переходить этот предел.
А что за ним? Куда попадают деканы, когда проходят деканскую жизнь до конца? На круг лукавых советчиков или в обитель соблюдающих долг?
После семидесяти они попадают в чистилище.
Сколько ни кокетничай, ни сбривай бороду, ни проходи воркшопы по созданию образовательных подкастов – ты лишь цепляешь молодильную маску с краткосрочным эффектом, под которой прячешь выходящего в тираж старика, что боится попасть в жизнь после.
Недавно Анжела мне показала картинку из интернета: «До н. э. – до начала эпидемии». Я ответил, что это неверное понимание истории: невозможно оценить эпохальность события в моменте – для этого нужно расстояние, ведь та же Вторая мировая или даже девяностые стали для нас сломом эпох куда в большей степени, чем какой-то вирус, которых и на моем веку хватило: чего стоила одна холера, когда во время летней практики я застрял на месяц в Керчи.
Анжела тогда ответила, что я слишком серьезно воспринимаю мем. «Мэм?», – я переспросил, а она засмеялась: «Не говорите “мэм” и “секс”, ВасильЕвгеньич, – это происходит у людей за». Сразу вспомнил матерящегося интеллигента у Довлатова. Имитировать возраст, как и класс, невозможно. Вася может проходить воркшопы, но какой в этом толк, если он даже не знает, что́ это такое, если он не умеет начинать и заканчивать лекции без чужой помощи, ведь Вася так безнадежно вырос в Василия Евгеньевича.
«Очень быстро, я ничего не понял», как там было в каком-то фильме, – я даже не вспомню, в каком, ведь все фильмы, книги, разговоры, лекции, новости слились в одно, так что я уже не отличаю мысли свои от мыслей присвоенных.
Как это случилось?
Вася поступил в аспирантуру своей же Академии и сразу начал преподавать. На Западе этого, кстати, не любят, обзывают некрасивым словом «инбридинг» – инцестом, по сути. Якобы из-за пагубной традиции мы замыкаемся в себе вместо того, чтобы проповедовать in partibus infidelium [29], поэтому и воспроизводим исключительно себе подобных.
Работать Вася пришел на правах младшенького – умника, отличника, но всё еще младшенького в семье. Досада брала не раз, когда гнали из профессорской столовой или на кафедре спрашивали Василия Евгеньевича, а коллеги отвечали, что таких не водится. Потом ахали: а, вы Ва-а-асеньку ищете! А Ва-а-асенька учился учить, учился не робеть по другую сторону парты, учился не пасовать перед наглецами, учился проверять источники, учился слушать студентов, учился не только замечать их ошибки, но и признавать свои, ведь знание и начинается с признания незнания. С годами Васенька смог сбросить студенческую кожу и нарастить новую, слой за слоем: старший, доцент, профессор, завкаф, замдекана, декан. Кожа всё утолщалась, пока Васенька не обратился в василиска – осколок прошлого, мифологему, утратившую власть и величие в атеистически-технологическом настоящем.
Из неопытного новичка Вася превратился в опытного, но неумелого пожилого человека. И вот Вася снова пасует перед молодыми, снова теряется, когда в онлайн-конференции не получается включить презентацию, снова робеет, когда слышит слова, значения которых не знает, – и это он, тот самый Вася, который, казалось бы, знает всё, и как-то раз из постыдного тщеславия сходил в телевизор сыграть в интеллектуальной викторине – и выиграл приличный призовой фонд, который истратил на alma mater, надо признать! Старый преподаватель вдруг оказался на положении студента – растерянного и вместе с тем стесняющегося просить о помощи. Утром на четырех, днем на двух, вечером на трех – вот так и ходим. Вместо костылей – Анжела, нянька в должности секретаря, да зонт, который всё больше трость. Еще год назад Вася ходил на работу пешком, а сейчас уже три остановки едет на автобусе.
Страшно, страшно, ведь старший брат, оставшийся в Свердловске, в семьдесят заполучил первый инсульт и инфаркт, так что потом как дитя учился всё делать заново, а сноха докладывала по телефону: голову держит! садится! кушает! опирается на ноги! разговаривает! ходит, Толик снова ходит! Еще бы Толик не ходил – сколько связей поднял, сколько денег влил в реабилитацию Вася, тот самый Вася, которому Толик в детстве так щедро отвешивал подзатыльники и даже руку однажды сломал – случайно, конечно, но все-таки Вася запомнил и обиду затаил, как и запомнил, что на свадьбе у Васи Толик спьяну лез к Надюше целоваться. Простил Толика только там, в больнице, когда увидел, что брат уже рукам воли не даст. Толик ушел в семьдесят четыре, ровно как ушел отец от второго инфаркта. Сердце у нас по мужской линии негодное.
А случись что со мной, кто позаботится? Володенька так и не сразу приехать сможет. Не на Анжелу же надеяться, право. Хотя душа добрая, бесхитростная, но временами очень уж она незамутненная, как будто не из гордумы, а из леса к нам вышла. Недавно заявила, что наскребла файлы по су́секам. Я сначала виду не подал, переспросил, а она повторила: cу́сики. Я тогда аккуратно так решил у нее вызнать, что же это за сусики такие. Анжела и выдала, что сусики – это рисинки для суши, поэтому и скрести их тяжело, если в соевый соус угодили. Вот так: мы всё киваем на Запад, а Восток уже здесь – в головах сидит. Даже преданность ее, признаться, носит восточный характер: будто я самурай, спасший деву из беды. Вот только будь я самураем, давно бы сделал харакири на рабочем месте.
Но Вася не самурай, Вася – декан. Вася стал деканом в тридцать девять лет, и не потому, что был самым достойным, а лишь потому, что был готов работать без зарплаты. Чтобы собрать утекающие кадры и не дать развалить факультет, оказалась нужна не крепкая рука, а цепкий язык. Вася сидел на телефоне часами, донимая своих же одногруппников, однокурсников, бывших младших коллег, выпускников – одной лишь просьбой: дайте денег, иначе нас больше не будет. За полгода удалось сколотить попечительский совет, и, пока Академия тлела в пожаре новых времен, философский факультет вовремя платил зарплаты, обновлял библиотечный фонд и делал ремонт в аудиториях. Это потом уже сформировали обще-университетский совет, но началось всё – с нас. Вася предложил телевизионную олимпиаду для абитуриентов, сделал Академию magna iterum [30], да только олимпиада, телевизор и Академия устарели, не говоря уж о самом Васе. Кто вспомнит о декане-новаторе, когда ему семьдесят, а ректору, бывшему однокурснику, шестьдесят девять, и над ними обоими зависли песочные часы, отмеряющие легитимность их полномочий.
Снимут ректора – снимут и декана. Снимут декана – снимут ли ректора?
«Бессменный руководитель философского факультета» –
