домой отправился. Думала бабка Варвара, что позабудет Агап до следующего лета свою затею. Да куда там. Агап всю зиму только о том и думал. Как лето наступило, дождался зорьки на Купалу, да отправился плакун-траву искать. И ведь нашёл-таки, хоть и трудно пришлось. Нашёл, руками выкопал, как велела бабка Варвара, и сделал из корней её два креста – себе и Зиновию.
Теперь ещё год ждать надобно, до майской ночи, заветной – Вальпургиевой. А тем временем принялся Агап Зиновия охаживать. Тот поначалу отпирался, да Агап настойчив был, уговорил, мол, коли клад найдём, так пополам поделим, а у тебя, вон гляди, ребятишек полна изба, неужто деньги лишние. Согласился Зиновий.
Вот и заветная ночь на первое мая наступила. Пора идти. Агап загодя всё приготовил. Два мешка взял, заступ, кресты из корня плакун-травы достал из укромного места. Огня зажигать не велела бабка, при свете луны идти придётся. Ну да ладно, лишь бы найти колодец желанный. Никому Агап с Зиновием не сказались, и вот как только круглая, бледная луна выкатилась из-за леса, тронулись они в путь.
А луна-то нынче тоже необычная взошла, огромная, в полнеба, да ярко светит, так, что каждый кустик, каждую травинку видать.
– Вот и ладно, – радуется Агап, – Всё на руку.
Деревня уже уснула, деревенский люд рано ложится и поднимается рано, спозаранку. Вот дошли они до леса, всё тихо, спокойно кругом. Агап доволен – никто их не приметил. Вошли под сень деревьев, пахнуло сыростью, свежестью ночной, листвой молодою, сочной, сладостью весенней. Светло в лесу, как днём, кроны деревьев ещё не разрослись, проходит сквозь них лунный луч, тонет всё в голубоватом мертвенном свете. Мелькнуло что-то в кустах, зашуршало и исчезло. То ли зверь лесной, то ли дух. Лучше не думать, дальше идти. Филин захохотал над головою, заухал. Ветер зашептал в верхушках деревьев:
– Кыш, кыш, кыш-ш-ш-ш…
– Может ну его, клад этот? – шепнул Зиновий, – Жили как-то без него и дальше, чай, проживём.
– Да разве ж то жизнь? Как ты живёшь? Хлеба не ешь досыта! Ребятишки твои оборванные бегают! А клад найдём – избу новую отстроишь, есть будешь что душа пожелает, ребят в ученье отправишь, в город.
Замолчал Зиновий, дальше пошли.
Долго ходили они по лесу, уже с толку сбились, заплутали, из сил выбились. А время к полуночи близится.
И только подумал, было, Агап:
– Неужто ошибся я в нём? Не того человека выбрал?
Как вдруг замерцал в стороне огонёк, заплясал, закрутился.
– Гляди-ка, – говорит Зиновий, – Огонёк какой-то!
– Где? Не вижу.
– Да вот же. Идём.
И повёл Зиновий напарника своего через кустарник колючий. Пока пробирались, исцарапались все, острые шипы кожу искололи до крови. Вышли, наконец, на поляну небольшую. А на ней – колодец стоит. Старый, тёмный, сруб прогнил весь, набок накренился. Туман густой вдруг по траве пополз, клочьями повис на деревьях, словно бороды седые, зябко сделалось, стыло. А внутри колодца этого будто лучина светит, жёлтым горит.
Подошли ближе – вроде никого вокруг. Видать, бабка правду сказала, что черти, которые колодец этот охраняют, нынче на шабаш ускачут на Лысую гору.
– Давай скорей, гляди, есть ли там чего, – торопит Агап Зиновия.
Тот заглянул в колодец, не видно ничего. Спускаться надо вниз. Обвязал Агап Зиновия верёвкой и опустил его на дно колодца.
– Да тут полно золота, – кричит Зиновий, – Нам и не унести столько!
Затрясся Агап от жадности.
– Давай, – кричит, – Складывай поскорее в мешки да наверх мне отправляй.
Набрал Зиновий один мешок, второй. После и сам решил подниматься, а Агап не хочет поднимать, велит ещё золота набирать.
– Да куда ж я его покладу-то? – спрашивает Зиновий.
– Рубаху снимай и в неё клади.
Видит Зиновий не отстанет Агап, сделал, как он велел. А тот не унимается. Свою рубаху снял, вниз сбросил.
– Ещё, ещё, – кричит, – Набирай!
Тут уже осерчал Зиновий, плюнул, выругался.
– Не стану, – говорит, -Я больше ничего собирать. Хватит нам и этого, не унести.
Разозлился Агап, ногами затопал.
– Тогда, – говорит, – Сам и выбирайся из колодца!
– Да ты что? Неужто меня тут оставишь? – кричит из колодца Зиновий.
– А что мне надо у меня уже есть, так что оставайся, – усмехнулся Агап.
Взвалил он мешок на спину, да ещё то, что в рубахе было забрал, и пошёл прочь. А Зиновий в колодце остался сидеть.
– Что же делать? – думает он, – Как мне теперь отсюда выбраться? Никто и не знает, где я. Да я и сам теперь не знаю в какую чащу мы забрались.
Стал он пытаться по срубу вылезти наверх, да скользкие те стены, хоть и пустой колодец давно, никак не подняться. Бился Зиновий, бился, совсем из сил выбился. Уже полоска алая там, наверху заалела, знать зорька утренняя занялась. Сел он на золото и заплакал, ребятишек своих вспомнил, жену любимую, родителей стареньких.
– Дурак я, дурак, жадного Агапа послушался! Теперь сгину здесь. Поделом мне. Прости ты меня, Господи! Помилуй меня, пресвятая Богородица!
И только он те слова произнёс, как зашумело кругом, засвистело, заухало и закружились над колодцем рожи страшные, мохнатые да рогатые. Пятачками воздух нюхают, повизгивают:
– Кто тут был?! Кто наше богатство взял?!
Взвились снова в воздух и пропали. А Зиновия будто и не видят. Тот со страху еле жив, ещё пуще стал Богу молиться, и чует вдруг, будто стены колодца опускаться стали, вроде как ниже становятся. Закрыл Зиновий глаза, а сам всё молитву творит. А как глаза вновь открыл, видит – колодец ему по пояс всего глубиной! Что за диво! Обрадовался Зиновий, выбрался поскорее. Глядь – а мешок его так и лежит у колодца.
– Ну уж нет, не надо мне этого богатства, – подумал Зиновий.
И зашагал скорее из чащи.
– Авось найду я тропку к дому, – думает про себя.
Долго он всё же по лесу ходил, пока не нашёл, наконец, знакомой поляны, а от неё и тропка к деревне ведёт. И как ступил он на ту тропку, так видит – меж деревьев черти летят! Свистят, кривляются, гогочут – а в лапах своих Агапа тащут! Тот кричит дурным голосом, а черти крепко держат, не отпускают. Пронеслись они мимо Зиновия, словно он пустое место, и скрылись из глаз. А Зиновий что было сил, припустил к дому. Вернулся Зиновий в родную деревню, рассказал людям о том, как они клад искали. Жалко ему всё же алчного Агапа. Ходили искать всей деревней, да не нашли, ни колодца, ни Агапа. Так и пропал он. А Зиновий зажил по-прежнему.
Да только тем же летом с ним вот что приключилось. Пошёл он, было, в лес, силки на зайца ставить. И слышит вдруг, смеётся кто-то, подошёл ближе – никого, а в кустах блестит что-то. Смотрит – а на пне узелок лежит, да это ж рубаха его! Та самая, что на дне колодца осталась, и в ней золото завёрнуто. Да аккуратно так завязано, словно нарочно кто её сюда подложил. Взял Зиновий ту рубаху и домой пошёл. Решили они с женой себе немного взять, чтобы на жизнь хватило, а остальное в город свезти, в сиротский дом. Так и сделали. Срубил Зиновий новую избу, скотинку прикупил, приоделись, и зажил он не хуже других. Нашла всё же награда доброго человека.
– Катя, до бабы Стешы сбегай-ко! – позвал внучку дед Семён, заглянув из сеней в дом.
– Не выстужай мне избу, – заругалась баба Уля, – Нашто тебе Стеша-то?
– Мне Дмитрий нужон, помочь вот по хозяйству, а то от вас баб какой прок?
– Ишь чо, как он заговорил-то, гляди-ко на него, – всплеснула руками баба Уля, – Есть захочешь к обеду, дак поди по-другому запоёшь.
– Бабуль, я сбегаю, – засмеялась Катя, – Не ссорьтесь.
И зарделась, как маков цвет.
