То есть хорошо забытое старенькое!
— Да ну вас! Я думала, вы застесняетесь. Ну, мол, под руку ведут, сейчас люди увидят.
— Люди пускай молча завидуют!
И сам приобнимает её за плечи на глазах у всех: зрителей, вышедших прогуляться, редакторов, курящих возле мусорок. И идёт себе спокойненько, ни на кого не смотрит. Сашка за ним. Так идти не очень удобно, зато приятно.
Выбор в киоске весьма приличный: десять видов кофе, начиная с банального латте и заканчивая пижонским лавандовым рафом. Пряничного, правда, нет, — Сашка его теперь всегда ищет, машинально. В качестве перекуса предлагаются горячие бутерброды, пончики и роллы с овощами и мясом.
— Давайте по роллу? — предлагает Сашка, хотя без него выбрала бы пончик, а сейчас так ей вообще ничего не хочется. — С курицей есть и с лососем.
Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.
— Сашенька, я не буду есть во время съёмок. Потому что мозги отключаться начнут, в сон потянет. А мне надо внятно рассказывать, почему мне то выступление понравилось, а другое не понравилось. Закончим съёмку, поужинаю.
— Вам так нельзя теперь, — тихо говорит Сашка. — Вы же знаете. И при падении глюкозы мозги тоже отключаться будут, поверьте. Давайте, со мной за компанию. И кофе, чтобы лучше соображалось. Мне лавандовый раф возьмёте?
Он ей вообще ни разу не упал, раф этот, лавандовый. Ладно пряничный, но кофе с полевой травкой, серьёзно? Совсем они тут, в Москве, с ума посходили. Жалко, что не с коноплёй. Но Сашка знает, как привести его в чувство. Вроде улыбнулся, полез за бумажником.
Едят тут же, за столиком возле киоска. Всеволод Алексеевич жуёт без особого аппетита, что странно. Правда не хочет? За целый день не проголодался? Как-то ненормально на него сцена действует. На обратном пути он вдруг сворачивает с дорожки к синей пластмассовой будочке, назначение которой вполне очевидно.
— На секунду, Саш. Тебе не нужно?
— Господи, а до павильона дойти никак? Там же нормальный туалет.
— А ты в нём была? — хмыкает Всеволод Алексеевич. — Один на всех артистов, включая участников шоу, и по типу «дырка в полу», прощу прощения.
— Не была, — честно признаётся Сашка. — М-да, уровень, конечно… Не Голливуд, скажем честно. Всеволод Алексеевич, может быть, вы не будете на такое вот соглашаться? Как-то не по статусу это вам.
— Сортир не по статусу? — с улыбкой уточняет он, выходя из будочки. — Поэтому надо отказаться от эфира не федеральном канале? Или выкатывать организатором райдер с требованием персонального горшка?
— Ну хоть бы и так! Давайте в следующий раз я буду переговоры вести?
— Я представляю. «Золотой унитаз для Всеволода Алексеевича, трёхразовое питание с подсчётом хлебных единиц и двух рабов с перьевыми опахалами к его креслу».
— Примерно, — хмыкает Сашка.
Шутки шутками, а от мысли, что им ещё столько же времени предстоит сниматься, Сашку в дрожь бросает. Она уже устала как собака, что говорить о нём? И не остановишь же ничего, не отменишь, на завтра не перенесёшь. Задействованы сотни людей, аренда павильона, наверное, расписана на месяцы вперёд и стоит бешеных денег. Какой бы Туманов ни был звездой, это не его сольный концерт, где можно командовать. И то не получится, ибо зрители, проданные билеты и куча обязательств. Какая всё же несвободная профессия.
Съёмки длятся ещё четыре часа и проходят как-то совсем без огонька. Тамара и Петренко тоже подустали, комментарии дают всё более скудные, подпевают редко и неохотно. Между собой наставники переругиваются тоже вяло. А если добавить сюда возраст участников и подбор репертуара, половина которого такой нафталин, что даже Сашка его впервые слышит, получается совсем уж грустное зрелище. В команду Туманова больше никто не попадает, Сашка сверяется со списком. Оставшиеся двое, вероятно, будут выступать завтра. Так что Всеволоду Алексеевичу совсем скучно. Наконец объявляют о завершении съёмок. Туманов жмёт руку «Коленьке», ещё раз обнимается с «Тамарочкой» и спешит к машине. По дороге домой молчит, откинувшись на сидении, даже глаза прикрыв. Сашка его не трогает, ни о чём не спрашивает. И очень хорошо понимает. Ей тоже не хочется лишнего слова сейчас произносить. Хоть от неё и не требовалось весь день на камеру работать, а всё равно усталость дикая. Слишком много взглядов, людей, света. А они, поклонники, ещё чего-то от него хотели в своё время. Ловили вот так после концертов, надеялись на какое-то общение. Пусть не она лично, но её друзья-товарищи так точно. Им казалось, что это часть его профессии, что не так уж сложно уделить поклонникам десять минут, сфотографироваться, сказать какие-то добрые слова. И не понимали, обижались, если он проходил мимо и прятался в машине с тонированными стёклами. А сейчас Сашка сама готова отстрелить любого, кто потребует хоть секунду внимания от её сокровища. Потому что видит, как у него заострились черты, запали глаза, и даже рука, свисающая с подлокотника, как-то нехорошо подрагивает. Кормить, замерять сахар и укладывать спать, срочно. И надеяться, что всё обойдётся.
— Я в душ, — объявляет Всеволод Алексеевич, едва переступив порог квартиры.
— Набрать вам ванну?
— Нет, в кабинке постою.
— Двери не…
— Я знаю!
Таким тоном, что Сашка сразу пожалела, что вообще рот открыла. Всё, успокойся. Он устал, у него тоже нет желания любезничать. Сашка уходит на кухню, организовывать ужин. И минут через двадцать ловит себя на мысли, что он слишком долго купается. В ванной Всеволод Алексеевич может и час пролежать, да, но в душе-то стоять долго не захочется. Идёт на разведку, понимая, что имеет все шансы нарваться на скандал. Осторожно заглядывает в приоткрытую дверь. Душевая кабинка тут неудобная, с высоким подъёмом, зато большая, просторная. С прозрачными дверцами, через которые хорошо видно силуэт Туманова.
— Всеволод Алексеевич, у вас всё нормально? — громко, чтобы перекрыть шум воды, спрашивает она.
Не слышит, что ли? Как стоял, так и стоит. Как-то он странно стоит, кстати. Не моется, а просто покачивается под струями воды. Сашка начинает беспокоиться уже всерьёз. Плевать, если отругает, в конце концов. Она подходит и приоткрывает створку.
— Всеволод Алексеевич?
Даже не дёрнулся. Ну да, смущение — это не про него.
— Желаешь присоединиться, Сашенька? Залезай, места достаточно.
— Да тьфу на вас! Ужин остывает, между прочим! Вы решили до стерильности вымыться, что ли? Что так долго?
Стоит, молчит, как-то мрачно на неё смотрит. По волосам, по лицу, по плечам текут струи воды. Кажется, он даже не намыливался, все баночки и флакончики на полке в один ряд стоят, слишком ровно.
— Всеволод Алексеевич, вы чего?
Сашке уже страшно становится.
— С вами всё
