Среди ночи она встала, надела атласные голубые туфельки без задков, обшитые беличьим мехом, и беззвучно вышла в гостиную. Ни одна половица не скрипнула под ее ногой.
Она ощупью, в темноте, шла прямо в переднюю за салопом. Лишь бы не разбудить денщика! Опять она проспит всю ночь на диване. Но разве это не обидно? Такая возмутительная бесцеремонность! А еще севастопольский герой и Георгиевский крест имеет! Сказать мамочке? Нет, не в ее характере жаловаться.
Она подошла к вешалке, как вдруг расслышала задыхающийся голос Лизаветы:
— Пусти, озорник!.. Не трожь! Закричу… Барину завтра пожалюсь…
— А по мне хоть кричи! — отвечал грубый, хриплый голос, показавшийся ей знакомым.
Дверь девичьей, очевидно, было открыта. Слышалось прерывистое дыхание, звуки борьбы. Вера испуганно кинулась в гостиную.
Там она легла на диван и горько заплакала.
Вот она и баронесса, и в своей собственной квартире. А что из того, когда ей негде спать, и всюду страшно, и всюду творится что-то грубое, враждебное, непонятное?..
Она уснула в слезах, дрожа под салопом, подложив под голову диванную подушку.
На рассвете чьи-то сильные, теплые руки нашли ее, подняли в воздух, потом прижали к какой-то страшной волосатой груди, где громко стучало огромное сердце, и положили ее на кровать, в спальне. Она очнулась и взмолилась, ломая пальчики:
— Николай Федорович, уйдите!.. Оставьте меня!.. Миленький, добренький, уйдите…
Он целовал ее, а она ловила его руки и горько плакала.
— Я лучше к мамочке уйду завтра, — сорвалось у нее.
Барон разом остыл.
— Не надо к мамочке из собственного угла уходить… Бог с тобой, детка!.. Спи… Ты простудишься так… Я лучше сам уйду…
Он перекрестил Веру, покрыл ее одеялом, подоткнул со всех сторон и ушел в кабинет.
Там он долго ходил и курил. Сон уже пропал. Он думал о том, что он — баба и тюфяк и никогда не умел обращаться с женщинами. Будь на его месте Балдин, и куда полетел бы этот чертов халатик!
А на кухне денщик глумился. Придя рано утром в кабинет за сапогами, он по меланхоличному лицу барона и по одиноко белевшим в углу дивана подушкам догадался об его любовных неудачах.
— Н-ну… и пентюх же наш барон! — и он прыснул, глядя на зардевшуюся и покорную Лизавету.
…Так прошло больше недели.
Барон сделал еще две попытки сблизиться с женой. Но она так плотно завертывалась в свой халатик, повернувшись к мужу спиной и прижавшись к стене в страстном стремлении уничтожиться и исчезнуть, она так отчаянно рыдала, когда муж дотрагивался до ее плеча, что барон совсем упал духом.
Неизвестно, как долго тянулось бы это ненормальное положение, если б не помог случай.
Поля, от имени Надежды Васильевны, пришла звать «молодых» на вечеринку в их честь. Для Веры готовились танцы, для зятя — карты.
В это время барон вышел гулять на Дворянскую с молодой женой, пользуясь праздничным досугом и прекрасной погодой. Несмотря на январские морозы, в воздухе уже неуловимо чувствовалась весна.
— Ну, что? Как прынцесса наша? Проявила свой характерец? — ехидно спросила Поля, заглянув на кухню, где Лизавета готовила, а денщик, развалясь на лавке, курил из господской трубки. При виде Пелагеи он вскочил и насмешливо отдал ей честь.
Лизавета не отличалась словоохотливостью, да и сплетен не любила.
— Что ж? Господа ничего, — промычала она.
Но денщик прыснул. И, поблескивая глазками, рассказал Поле о своих догадках. Та разволновалась, разахалась.
— Нет, какова ли? Какова!.. Подушки выбросила!.. Не говорила я, что крапиву вырастили? Вот погодите, то ли будет? — пророчила она, хлопая себя по бедрам.
Отказалась даже от чая и помчалась домой. Пятки у нее горели.
На артистку, мирно раскладывавшую пасьянс после радостной встречи с Хлудовым за кулисами, Поля накинулась без всяких предисловий.
— Вот и выходит, что зря подарили браслет!.. Было бы за что!.. Теперь другой готовьте!.. Вот вам и «умница»!..
Карты выпали из рук Надежды Васильевны, и глаза ее округлились.
— Да ты что?.. Белены объелась!
— Ничего не объелась, а вот вы нонче зятька допросите хорошенько… Что он ее покрывает в самом деле?.. До каких же это пор они валандаться будут?.. На кухне и то смеются… Срамота!..
Надежда Васильевна была слишком огорчена, чтобы заметить непочтительный тон Пелагеи. Сконфуженно расспросила она о подробностях, укоризненно покачала головой и решила действовать. На Веру она не сердилась. Что ребенок понимает? Но… и на барона сердиться она не могла. Привыкшая к грубости нравов, царившей за кулисами, она поражалась деликатности зятя. «Стало быть, любит, коли жалеет…» — умиленно думала она.
— Другой бы на его месте… — долетало до ее сознания ядовитое шипение Поли.
— Ну!.. Много ты понимаешь!.. — перебила она ее. — Ступай, дура, вон!
— Что прикажете делать! Не могу себя преодолеть!:— говорил барон, запершись с тещей в спальне перед ужином, пока Вера в упоении танцевала с Балдиным мазурку. — Не могу ее слез видеть… Жалко… — и он вытирал платком лысеющий лоб.
— Вам бы на вдове жениться, — усмехнулась Надежда Васильевна. — Я поговорю с нею после ужина.
— Нет, ради Бога!.. Не восстановляйте ее против меня! Она и то переменилась. Все боится. За руку возьмешь, дрожит…
— Но ведь эдак и до бесконечности тянуться будет… Конечно, если это вас не тяготит…
— Нет, откровенно говоря, я готов ждать… ждать, пока она окрепнет, созреет…
«У тебя до тех пор все волосы вылезут», — подумала Надежда Васильевна.
— Хорошо… я знаю, что мне делать!
Она позвонила Поле.
— Сейчас оденься так, чтоб тебя никто не видал! Поняла? Мигом слетай на квартиру барона и принеси мне халатик Веры… Знаешь, тот, в котором она спит?
Поджав губы, Поля бросила многозначительный взгляд на красное, потное лицо барона и, кивнув головой, вышла.
Барон невольно рассмеялся.
— Ах, вы умная женщина! Вот за это целую ваши ручки. Уж так я этот халатик ее ненавижу!.. Сам бы ни ввек не решился…
В разгар ужина Поля вернулась и, обнося гостей дрофой, переглянулась с бароном и с хозяйкой.
«Попалась, бедная детка, — подумал барон, галантно угощая жену. — Воображаю, как замечется, ища свой халатик, как жалобно заплачет…»
…В эту ночь Вера стала женой барона.
Прошло еще две недели. И вот в одно февральское утро, когда звонили к ранней обедне, и на улицах еще царила тишина, Хлудов очутился у подъезда Надежды Васильевны. Поля перепугалась, увидав его:
— Уж здорова ли ваша мамашенька?
— Благодарю вас, — усмехнулся Хлудов. — Как вы поживаете?
Раздевшись, с пуховой шляпой в руке, он без доклада вошел в гостиную, где совсем одетая ждала его бледная, взволнованная Надежда Васильевна. О, какими яркими взглядами обменялись они, прежде чем он подошел к ее руке!
— Вы готовы?
— Да… Пелагея… Салоп дай, капор!.. Нет, не этот… Синелевый… Холодно нынче?
— Погода чудная!..
— Отлично… Мы дойдем пешком…
— Никак вы в церковь, Надежда Васильевна? — не утерпела Поля, обувая свою барыню в высокие меховые сапожки.
— Да… к ранней обедне… А ты приготовь тут все… пирог, закуски, вино, чай… Человек семь у меня нынче завтракают. Не забыла? Да пробегись к барону… Пригласи его и Веру на пирог… Чтоб пришли непременно!
Она улыбалась, отвечая Хлудову. Но Поля слишком хорошо изучила ее лицо, чтоб не разглядеть её волнения и растерянности.
— Они уже там? — расслышала она таинственный вопрос, и ей показалось, когда она завязывала ленты капора под подбородком Надежды Васильевны, что у той не только руки дрожали, но даже голова тряслась и зубы стучали.
— Да, все готово, — нежно ответил Хлудов. — Я только что оттуда.
«Хороша, нечего сказать!.. — думала Поля, запирая за ними дверь и в окно глядя, как парочка шла под руку, тесно прижавшись друг к другу. — Совсем, матушка, стыд потеряла… То, бывало, позвать любовника боится, чашкой чая не угостит… А теперь накося! В церковь вместе потащились…»
Но удивление Поли перешло границы, когда через час раздался звонок и шумная компания во главе с Микульским ввалилась в переднюю.
— Эй, Милитриса Кирбитьевна, шампанское не забыла заморозить?
— Меня крестили Пелагеей, а по батюшке Петровной зовут, — с достоинством ответила та, снимая с актеров их ветром подбитые облезшие шубы. — А насчет шампанского распоряжениев таких не было… Подождем хозяйку, до новой свадьбы.
— Хо!.. Хо!.. Пальцем в небо попала!
— Ай да Наденька! Ловко сварганила дельце… Даже дуэнья ничего не знает…
Они хохотали, а у Пелагеи сердце колотилось от злобы.
— Ступай сейчас к Глотову за шампанским! Молодые приедут…
— Я еще за ними не ходила. И без вас знаю, когда идти…
