Сердце сжалось.
В передней, когда барон почтительно наклонился к руке тещи, она прижалась губами к его виску, потом зашептала плачущим голосом:
— Берегите ее! Она такая слабенькая… Она еще совсем дитя.
Барон сконфузился и не нашел ни одного слова в ответ.
Только около четырех часов барон привез к себе на квартиру молодую жену.
И в карете он не обменялся ни одним словом с Верой. Только бережно запахнул ее салоп и тихонько поискал ее ручку в огромной муфте. Но ручка дрогнула — от испуга ли, от неожиданности… Он не посмел настаивать.
Лучинин был прав. Даже новизна положения и понятное при таких обстоятельствах волнение не ослабили ничуть эстетического впечатления от его поэтически-изысканного подарка. Как разубранная невеста, вся в пышных белых, словно кружевных, кистях и гроздьях стояла в огромной кадке в углу гостиной персидская сирень. Она благоухала и ароматом своим как бы благословляла Веру.
— Как пахнет! — восторженно крикнула она и страстно поцеловала цветы. — Как это мило!.. Merci, Николай Федорович…
— Это не я, Верочка… Это Лучинин…
Они вместе нюхали сирень. Потом он нежно взял в свои руки головку жены и поцеловал ее глаза.
— Ложись спать, деточка… Устала, наверное, замучилась… Лизавета, разденьте барыню!
«Барыню?..» — чуть не переспросила Вера и гордо улыбнулась.
— Какая огромная кровать! Да я утону в ней… И сколько подушек! Зачем это?
Барон тихо засмеялся, поцеловал ручку жены и ушел в кабинет. Хотя он совсем не пил в этот вечер, но кровь била в его виски, и сердце стучало болезненно, с перебоями.
«До чего наивна!.. Ничего не понимает… Настоящая «голубица», как пели в церкви…» И вспомнилось ему несчастное лицо Надежды Васильевны, когда, прощаясь с ним в передней, она шептала:
«Берегите ее!.. Она такая слабенькая… Она еще совсем дитя…»
Он разделся, аккуратно стряхнул и повесил на спинку кресла свой мундир и брюки. Денщик стащил с него сапоги, подал ему казанские красные туфли с загнутыми вверх носками и прекрасный шелковый халат, подарок Надежды Васильевны. Закурив длинную трубку с чубуком (у барона их была целая и довольно дорогая коллекция), он отослал денщика и прилег на турецкий диван.
«Женат, — думал он. — Чудно!.. Надо все-таки сестрам написать, обидятся… Да пошлю им портрет Веры».
Он еще не докурил трубку, как его начало клонить ко сну.
Где-то скрипнула дверь. Протопотали босые пятки Лизаветы.
Он открыл глаза и прислушался.
«Разделась… Тоненькая, беленькая, ножки крохотные… Красоточка!..» Опять болезненно стукнуло сердце.
Он бережно отнес на место потухшую трубку, выколотил пепел, задул свечу, запахнул полы халата и вышел. Зубы его стучали, пока он шел через столовую и гостиную.
У двери спальни он передохнул.
Все было тихо. Он вошел на цыпочках и стыдливо. Задул свечу.
Пока глаз не привык к полусвету от лампадки, мигавшей перед большим образом Спасителя в золоченой раме, он стоял, не шевелясь, и глядел на двуспальную кровать, закрытую пышным пологом. Та, которая лежала на ней, не могла, его видеть. Но в большом зеркале он ясно различал тоненькую фигурку.
— Верочка… можно к тебе? — хрипло зашептал барон.
Ответа не было.
«Боится, бедняжка… Как зайчик спрятала ушки под куст и думает, что спаслась…»
Он быстро, ловко разделся и шагнул к кровати. Дрожь пронизывала все его большое волосатое тело. Как хорошо согреться, прижаться к этому тепленькому, прелестному созданию!
Он откинул стеганое атласное одеяло и лег на дорогие, простыни из тончайшего голландского полотна.
Вера не двигалась.
Да она, кажется, спит?..
Тогда он робко протянул руку. И тотчас отдернул ее. Вера действительно крепко спала безмятежным сном юности, плотно завернувшись в свой ватный халатик.
«Черт знает что такое!» — пробормотал барон, отодвигаясь невольно, так враждебно коснулся его тела холодный атлас халатика.
«Разбудить разве?»
Кровь била в виски, сердце как молот стучало в грудную клетку. Приподнявшись на локте, он смотрел на жену. Белый чепчик, завязанный под подбородком, прятал ее каштановые косы и придавал ей совсем детский вид. Слабо темнели брови. Четко выделялся на полотне наволочки гордый профиль. Она тихо и ровно дышала, как будто заснула в своей девичьей комнатке.
«Жалко, — подумал барон. — Пусть спит! Устала бедняжечка… А напугается-то как завтра!.. Надо мне самому пораньше встать…»
Под утро Вера вдруг проснулась от странных враждебных звуков. Ей снилось, что она стоит на лесной поляне, кутаясь в свой халатик. Но ей холодно. Ветер свистит ей в уши. А перед нею мужик с надсадой пилит бревно. Все сильнее, сильнее, все громче и громче…
Она проснулась и села. Лампадка погасла. Рядом лежал барон. Он спал, как камень, и храпел, как возчик.
Вера отшатнулась и спиной ударилась о стенку. Дальше податься было некуда… Оставалось бежать. Как он тут очутился! Зачем пришел и заснул? В этом крылась жгучая обида.
Бесшумная и гибкая, как кошка, Вера шагнула через большое тело барона, выскользнула из кровати и вне себя кинулась из спальни.
Квартира была ей незнакома, но, руководясь инстинктом самосохранения, она миновала комнаты, задела по лицу замычавшего во сне денщика, который спал на ларе, в передней, и ворвалась в темную девичью.
Лизавета вскочила, когда цепкие руки обхватили ее шею. Перепуганная, она закрестилась, собираясь закричать.
— Тише!.. Тише!.. Лизавета… Это я… я… Спрячь меня! Спрячь скорее!..
— Барышня, милая… о чем плачете?.. Господи Иисусе Христе!.. Кто вас обидел?
Сон разом соскочил с нее, когда она разглядела забившуюся в рыданиях Веру. Подоткнув под нее свое тяжелое ватное одеяло из разноцветных кусочков, стоя босая на холодном полу, она утешала:
— Привыкните, милая барыня… Муж ведь… Не чужой… Оно спервоначалу только страшно…
— Как он смел прийти?.. Как он смел?.. Лизавета, я тут у тебя до утра останусь, а завтра запрусь.
Лизавета почесалась и зевнула во весь рот.
— Воля ваша, сударыня… Только это не порядок, чтобы врозь спать… И муж, и мамашенька осерчают…
Она свернулась клубком в ногах Веры и почти мгновенно уснула. Словно на дно канула.
А Веру била лихорадка. Заснуть она больше не могла. От одеяла Лизаветы и от ног ее пахло так тяжко… Вера поднялась, в передней нашла свой салоп и в гостиной легла на диване. Она укрылась с головой. И если б кто прошел мимо, то подумал бы, что салоп брошен на диван.
Вдруг сердце ее забилось. Кто-то заворочался под диваном, кто-то вылез из-под него, зафыркал, зачесался, жалобно заскулил… «Собака…» — догадалась Вера и передохнула. Пудель обнюхал салоп, задумчиво постоял над диваном и, кряхтя улегся на ковре.
Барон проснулся в седьмом часу по привычке и с удивлением увидел, что лежит на двуспальной кровати.
«Да ведь я женат…» — с екнувшим сердцем вспомнил он и повернулся на левый бок. Он с детства привык спать на правом. Так учил его отец. «Чтобы не вредить сердцу».
Где же Верочка?.. Неужели встала?
Но ему стало так стыдно за свою короткую рубашку, за голые мускулистые ноги, за валявшиеся на ковре носки… «Слава Богу, что вышла!..» — подумал он. Быстро накинув халат, он захватил белье и шмыгнул из спальни. «Вот теперь бы только не встретиться!..»
Пудель радостно кинулся навстречу хозяину. Но барону было не до него. Он скользнул через гостиную, даже не взглянув на диван и раскинутый салоп, и заперся в кабинете. Сердце так и прыгало в груди.
Так провели они оба свою первую брачную ночь.
Денщик встал первый, вздул на кухне самовар, потом со щеткой пошел убирать комнаты. Тихонько мурлыча себе под нос, он вымел столовую и гостиную.
Вера, услыхав его шаги, замерла. Пудель тихонько заворчал.
Денщик разглядел салоп.
— Вот дуреха-девка!.. Даже убрать не могла, — вслух сказал он. Подошел тихонько и ткнул было пальцем в край вишневого салопа. На лице застыла улыбка восхищения. Вера от ужаса даже дышать перестала. Но пудель зарычал так выразительно, что денщик, выругавшись, отошел от дивана.
«Сябинька, милая… Точно понимает, что я прячусь…»
Денщик, находя, что это не его дело убирать за бабой, посвистывая, вышел на кухню.
В то же мгновение барон, крадучись, вышел из спальни. Одним глазом Вера увидала его, приподняв край салопа… И впечатление чего-то жалкого и бесконечно смешного от этой высокой фигуры в распахнувшемся халате, в короткой рубашке, с голыми волосатыми ногами, боязливо кравшейся через комнату, никогда уже не изгладилось из памяти молодой женщины. Последние иллюзии исчезли.
Не успела за ним закрыться дверь, как Вера выскользнула из-под салопа и очутилась в спальне. О, ужас! Ни замка, ни задвижки не было у двери.
