— Прыгай, Кяну! — крикнул Эдуард.
Он помотал головой:
— Не хочется. Горло болит.
— Да он плавать не умеет! — засмеялась Таня.
Она схватилась за поручни железной лесенки и наполовину вылезла из воды.
В треске мотора, в шорохе, в свисте, в потоках воды, в брызгах налетел бронзовый бог Олег. Таня подняла руку, приветствуя его.
Мало что изменилось у них с того дня. Таня сама не понимала, что сдерживает ее. Она ругала себя дурой, мещанкой, кляксой; так и юность пройдет, и нечего будет вспомнить. Какая она актриса, она обыкновенная курочка-ряба. Тоски по Марвичу давно уже нет, убеждала она себя, все это дело прошлое и ненужное, и она ему не нужна, уж он-то небось развлекается, как хочет… Она любовалась Олегом каждую минуту: вот тот самый парень, который нужен ей сейчас, в Москве она придет с ним в ресторан ВТО, и все буду глядеть на них и шептаться: он юноша, герой, муж, разбойник и защитник — то, что надо. Но что-то останавливало ее, что-то в Олеге настораживало, отталкивало, и она, сама того не замечая, начинала с невинным видом язвить, вышучивать его. Олег в такие минуты совсем выходил из себя, страдала его честь. Он становился жалок, когда при Мише и Эдуарде начинал разыгрывать из себя ее властелина, победителя. Она не мешала ему этого делать, понимая, что значит для него авторитет у этих людей. Вот это еще очень смешило ее.
Недавно он пришел и с небрежной улыбкой сказал:
— Старуха, я сообразил, что именно такая женщина, как ты, нужна белому человеку.
— Что это значит?
— Хочешь, я женюсь на тебе?
Она вспомнила Марвича, усмехнулась и медленно проговорила:
— Они прожили вместе сто лет и умерли в один день. Такая программа, да?
— Ну, зачем же так?! — вскричал он. — Просто поженимся, и все. Свадьба там и прочие мероприятия. Батя купит нам однокомнатную квартиру в кооперативе. Представляешь, как мы будем жить? Свобода и любовь!
— Представляю.
Иногда они говорили «на серьезные темы».
— Я многого добьюсь, вот увидишь, — говорил он.
— Кулаками? — спрашивала она.
— Ну нет. Посмотрела бы ты мою зачетную книжку — только высшие баллы.
— Ах ты, мой отличник!
— Не смейся, мне это нужно. Понимаешь, батя мой — шишка на ровном месте, и поэтому я живу так, как другие не могут. Но в нашем обществе посты не передаются по наследству, и знания свои батя не может мне завещать. Поэтому надо самому соображать, как вырваться на орбиту. Батя мне передал кое что — свою силу и хватку, вот что. Я ведь наблюдаю за ним.
Ей становилось неприятно, страшно, но она гнала от себя страх.
— Ты еще мальчик, Олег.
— Нет!
— Ты просто красивый мальчик.
— Нет, нет, ты ошибаешься!
…Все они вылезли на мостки и заплясали на них, радостные от молодости, от легкости и силы. Брызги слетали с них, и Кянукук стал мокрым. Он тоже плясал.
Миша включил приемник, нашел какую-то музыку и сообщил, что это новый танец «босса-нова». Миша всегда был в курсе всех новинок. Он показал, как танцуют «босса-нову», и все сразу усвоили эти нехитрые па. Эдуард пригласил Таню, а Олег пригласил Кянукука. Две парочки стали отплясывать на мостках, Миша хлопал в ладоши.
Потом они пошли обедать. Решено было веселиться остаток дня, весь вечер и всю ночь до утра, прямо до Таниного самолета.
За обедом на открытой террасе кафе они взяли коньяку, захмелели, ели много и вкусно, шумно разговаривали.
Солнце краешком уже задело воду. От горизонта прямо в кафе катились красные волны. За стеклом был виден саксофонист в темных очках. Он задумчиво выводил какую-то неслышную здесь мелодию.
Они сидели за столом, поднимали рюмки, подмигивали друг другу.
— На Гавайских островах любимый спорт — плаванье по волнам на доске. Безумно сложная штука, — говорил Олег.
— Я помню, был на соревнованиях во Львове. Так вот, выдали нам талоны на питание, а мы с Гошей Масловым… — рассказывал Эдуард.
— Таня, у тебя в Москве много подруг? — спросил Миша.
— Наш режиссер тиран, невозможный тип, — жаловалась Таня.
— Конечно, доска не простая, специальной выработки, стоит тысячу долларов.
— А Кольчугин — это просто террорист.
— А Гошка Маслов — страшный заводила.
— У меня есть идея в зимние каникулы снять хату под Ленинградом.
— Главное, не упасть и стараться держаться на гребне волны.
— Так мне все надоело, а еще павильоны, озвучивание, ужас!
— У них там плешка возле памятника Мицкевичу.
— К Новому году, думаю, у нас будет мотор.
— Важно не потерять доску. Это позор для спортсмена.
— Вчера опять звонили из Ленинграда.
— А они, понимаешь, любительницы кофе с коньяком.
— Вы видели новую модель «Москвича»?
— Эта традиция идет еще от древних гавайцев.
— Крутят тебя, как куклу, перед камерой.
— Ну, ясное дело, он ей делает «ерша».
— Отличная отделка. Корпус типа «фургон».
— Как вы думаете, смог бы я проплыть на доске? — спросил Олег.
— Гаврилова получает по высшей ставке, а я что, рыжая, что ли? — сказала Таня.
— И вдруг вваливаются те пижоны, которых и не звали, — сказал Эдуард.
— Один малый в Москве достал себе «Альфа-Ромео», — сказал Миша.
— Тише! — крикнул Олег и ударил ладонью по столу. — Я спрашиваю: смог бы я проплыть, стоя на такой доске, или нет?
— Что ты такое говоришь? — удивилась Таня.
Олег закусил губу и зло посмотрел на всех.
— Конечно, смог бы, Олежка. Каждому ясно, что смог бы, — сказал ему Кянукук. — Действительно, это несправедливо, — сказал он Тане. — Скажи пожалуйста, «Альфа-Ромео», — сказал он Мише. — Ну и что дальше было? — спросил он у Эдуарда.
— Ага, тут Гошка Маслов преподносит одному по кумполу, — обрадовался Эдуард.
— Кретин, — процедил сквозь зубы Олег.
— Что-о? — Эдуард отшвырнул вилку и уставился на Олега. — Что ты сказал?
— Я сказал, что ты кретин, — мирно улыбнулся Олег.
— Ах так! — Эдуард встал и подошел к Олегу. — Хорош дружок, нечего сказать. Ты думаешь, если я на твои деньги сейчас киряю, то ты можешь… А ты-то знаешь, кто ты такой? Знаешь, нет? Хочешь, скажу?
Кянукук похолодел и вцепился пальцами в стол. Он знал, что сейчас Эдуард скажет как раз то, после чего Олег двинет Эдуарду. Он уже видел, как летит в сторону Эдуард и сразу вскакивает, ощерясь, и видел боксерскую стойку Олега. Таня была бледна. Миша выжидательно улыбался, Эдуард нагнулся к уху Олега, чтобы сказать ему, кто он такой. Кянукук вскочил и закричал:
— Ребята, одну минуточку! Я предлагаю тост за полковника Кянукука, за его счастливое плаванье. Ведь я, друзья, скоро ухожу в Атлантику. Жду, когда придет плавбаза «Петропавловск». Уже оформляюсь, вот как.
— Капитаном оформляешься, Кяну? — спросил Миша.
— Помполитом, — буркнул Эдуард.
— Первая удачная острота за весь сезон, — сказал Олег.
— Ты-то уж больно остер, — огрызнулся Эдуард.
— А как же Лилиан, Витя? — вставила находчивая Таня.
— Бедная моя Лилиан, — театрально вздохнул Кянукук. — Как поется в песне: «Ты стояла в белом платье и платком махала».
Все засмеялись, начались общие упражнения на тему «Лилиан», общее веселье, посыпались шуточки, и конфликт был забыт.
После обеда отправились в город. Эдуард оседлал свой мотоцикл, Миша прыгнул в коляску. Олег сел за руль «Волги», Таня рядом с ним, Кянукук развалился на заднем сиденье один. Помчались. Началась гонка. Эдуард сразу ушел вперед, Миша оборачивался, корчил зверскую рожу, «строчил из автомата».
Олег нагонял. Таня обняла его за шею.
— Подожди, девочка. Принципиальная гонка, — сквозь зубы процедил Олег.
Не задумываясь, он сделал левый обгон автобуса и сравнялся с мотоциклом. Кянукук «метнул гранату». Олег вырвался вперед метров на сто. Оглянулся и оскалился. Сзади с проселочной дороги на шоссе выворачивал мотоцикл автоинспектора, преграждая путь Эдуарду.
— Ты мальчишка! — воскликнула Таня.
— Нет, — коротко бросил Олег.
— А я хочу, чтобы ты был мальчишкой, — закапризничала она.
— Ну, хорошо, — согласился он.
Кянукук посмотрел на их затылки и вдруг почувствовал, что ему очень хочется дать Олегу ребром ладони по шее.
Море скрылось. По обеим сторонам шоссе теперь тянулись сосновые леса. Справа, там, где было невидимое сейчас море, над соснами висели розовые и фиолетовые закатные облака. В соснах иногда мелькали белые рубашки, по обочинам тихо проезжали велосипедисты, перед дачами люди играли в бадминтон.
Кянукук подумал, что он напрасно сидит здесь, на заднем сиденье чужой «Волги», что напрасно он остановил драку Олега и Эдуарда: пусть бы как следует накостыляли друг другу; напрасно он смотрит на затылки этих двух людей, лучше бы сейчас на лихтере поиграть с детьми, дождаться матросов и спеть им какие-нибудь песни, помечтать о приходе «Петропавловска», а это все напрасное, напрасное и ненужное; ну, хорошо — в последний уж раз; ну, черт с ним — ведь в самый последний.
