Ей стало жаль и себя, и этого храброго солдата, смотревшего так растерянно.
– Дядичка… – сказала она с болью. – Вы отпустили Митю… и меня благословите. Может быть, я там папу встречу…
Полковник видел, что он бессилен. Сказать, что она никого не встретит, навалить на бедную ее головку еще тяжесть? Этим не удержать, а хуже… отнять покой. Она все равно решила. Отцовское в ней, буйная кровь ихнего стрельца Ивана.
– Я обдумала все, – продолжала Аля. – Это не подвиг, это – искупление прошлого. Я только русская девушка, и вот, надо нам искупать… – и, говоря это, вспомнила ночь в овраге и что говорил доктор, – искупать прошлое. Когда-то и русские девушки уходили для разрушения… Разрушено, надо очищать от скверны! И я готова.
– Понимаю, родная… – сказал полковник, – что все это за наши грехи, за преступления, за ошибки… Но подумай!.. Извини меня… Но, может быть, тебя… мне иногда казалось..? – замялся он.
– Вы хотите сказать, что… – вспыхнула Аля, – другие еще мотивы?… что чувство могло меня..? Личного тут нет. Вам я скажу. Да, я люблю Митю, давно любила… Теперь я боготворю его! Вы знаете. Но я пойду – и не увижу его, не позволю себе его увидеть! Я ему отказала, вы тоже это знаете… но я не толкала его, он такой сам. Я чувствовала, что нам нельзя завязывать личной жизни, закрыть всенашим счастьем. Он светлый, он рыцарь… только такой он и дорог мне! Он пошел. Я не могу не пойти.
– Я понимаю, – сказал полковник. – Но… подумай, Аля!.. Ты не учитываешь, что ожидает тебя! Ты же ведь… исключительная, сама ты себя не знаешь… а т а м надо уметь затериваться! Ты же из тысяч выделишься, с таким лицом!.. Что тебя ожидает?!..
– Я готова на все. Бог поможет. Буду делать, как мне укажут. За папу… благословите меня и дайте пути… вы знаете!..
Она подошла к нему. Он поднялся, продолжая смотреть в камин.
– Пути… – повторил он, стараясь собрать мысли. – Ах, Аля… трудно мне… тяжело мне.
Она обняла его, прижалась к его груди. Сдерживая себя, он поцеловал ее и благоговейно перекрестил.
Больше они не говорили.
V
К ужину сошлись все. Капитан принес белых хризантем. Казак достелил на стол палаточное полотнище и наложил из карманов миску зеленых яблок.
– Называются «кавыль», собственного сада… мадам Филей.
– Собственный сад завел! – сказал полковник, налегавший на «па-пердю». – Скоро свадьба?
– Ка-нешно, я свободный, и они женщина способная, вдова, тридцать два годочка всего… – раздумчиво говорил казак, налегавший тоже на «па-пердю», – однакочь, к нашему не подходит. Ка-нешно… ей не управиться. Жениться не учиться, а как собираться… жалко будет оставить. С собой забирать… у ней стройка хорошая, всякий завод, две коровы под ярмо… А мне здесь не оставаться. А так, ка-нешно… мадам приличная, ничего.
– Казаки – народ теплый, одна нога в седле, другая в селе!
– А хорошо у нас, как на Пасху!.. – радовался казак на стол. – Цветы, парад. Порадовали вы нас, Александра Вадимовна, душа отходит. А то сидим и глядим. Когда Митрий Александрыч еще был, ну, еще попоем. А то свистит-свистит, сядет у камина и плюет в огонь. Всех чертей, бывало, оплюет. В Париже-то, как они, на таксях?..
– Да, ничего…
– Там веселей. И бистры, и всякие залы-танцы… Капитан сидел тихий и вспыхивал, когда заговаривала с ним Аля.
Полковник попросил капитана сходить пораньше к мосье Рабо, попросить машину к семи часам.
– Завтра уж и отъезжаете! – удивился казак. – Что ж мало погостились?..
– Надо, Петр Афанасьич. И так четыре дня прогуляю.
– Да, писали мне… какая-то графыня конфетки вертит! Мы еще соответственно… а на заводе… беги по свистку, не дай Бог.
Ели макароны с сыром и кролика. Пылал камин, трещал, как из пулемета. Полковник принес еще два литра…
– Журавли!?… – сторожко спросил казак.
Пошли смотреть. Была косая луна, на юг. В зеленоватой дали дымно стояли горы. Нарастал тревожно звучавший шум, словно часто и путанно били по деревянным стрункам. Стало слышно курлыканье, вскрики тревоги и восторга, манившие за собой сполохом.
– Вон, катят!.. – крикнул казак на небо.
В голубоватом свете, от края к краю, чернелась зыбкая полоса, с заломом. Вот уж над головой, спереди – три дозорных. Звучало ясно – курлы… курлы!..
– Колесом дорога! – крикнул вослед казак. Изламываясь, зыблясь, стая прошла на месяц, выломив край углом, – чуемая теперь лишь в криках. Долго стояли, слушали.
От этих тревожных вскриков, от дымной косой луны, казалось, тянулись нити к зимней лесной поляне, такой далекой! Словно залило светом, – и вспомнила-увидала Аля кряжистую черную сосну, ясную, до дуги, лошадку, санки, снежок, мерцавшие в инее березы… вспомнила-услыхала запах сенца, мерзлой сосны и снега… увидала мешки, папахи, горбатые шинели, лица… Глубиной сердца почувствовала она протянувшиеся отсюда нити в глухую ночь. Смотрела в небо, и луна расплывалась в брызги колючих стрелок.
– Вторые это, – сказал казак. – Вчера по заре прошли, пониже. А эти высоко-о забрали, к ненастью. И горы видны, верная здешняя примета. Для клевера на что лучше!..
Вечерок досидели у камина. Казак поиграл на балалайке. Потом полковник писал письмо. Долго писал, все рвал.
В семь часов полковник подал автомобиль. Сел за руль, Алю посадил рядом. Сзади – капитан с хризантемами. Садясь, Аля увидала у крыльца мимозу и попросила ветку. На мимозе уже выбило мелкий цвет бледно-зеленоватой крупкой.
– А вот в январе зазолотится! – сказал казак. – Вот тогда приезжайте к нам. Не забывайте, счастливо ехать!
Ехали быстро, лесом.
И вот уже океан шумит… и вот уже городок, с задремавшими дачками, старая церковь из тупичка, немая… – и дождь пошел. Пустая, у леса, станция. Сейчас отойдет поезд, лесной, малюсенький. Долговязый, рукастый, похожий на учителя Пукина, но брюнет, сипло кричит – аннн-тююр! Простились. С белыми хризантемами, Аля высунулась в окошко. Поезд гремуче дрогнул. И Аля услыхала, как крикнул не своим голосом полковник, взмахнув рукой:
– Святая!.. – и ухватил себя за голову.
Капитан все махал единственной рукою, с хризантемкой, – дала ему из букета Аля.
И она долго махала им, отходившим за поворот.
Декабрь, 1927 г
Севр
Шмелев И. С. Письмо М. В. Вишняку от 27 Сентября 1927 г. // Вишняк М. В. Современные записки. – СПб.: Logos, 1993. С. 129–130.
См.: Указатель лиц и домов столичного города Москвы с указанием сведений исторического происхождения наименования улиц, площадей и других мест и с указанием, к каким мировым и судебным участкам причислены улицы с домами, на них находящимися, с историческим описанием всех церквей города и приложением плана города. – М, 1882.
Шмелев И. С. Письмо М. В. Вишняку от 6 октября 1926 г. // Вишняк М. В. Современные записки. С. 129. 4
Поэтому мы сочли возможным дать после романа три рассказа Шмелева об отрочестве: «Музыкальная история» (впервые: Сегодня. 1932. Март); «Первая книга» (впервые: Встречи. 1934. Март. № 3); «Как я ходил к Толстому» (впервые: Возрождение. 1936. 7 янв.)
Ильин И. А. О тьме и просветлении – М.: Скифы. 1991. С. 176.
Впервые об этом написал Ю. Айхенвальд (Руль. 1927. 2 февр), наиболее поэтично – Г. Адамович (Иллюстрированная Россия. 1929. 1 июня), а наиболее подробно и литературоведчески обоснованно – О. Сорокина (см.: Московиана. – М.: Моск. рабочий, 1994). О классической традиции в романе писали также Д Горбов (Лежнев А., Горбов Д. Литература революционного десятилетия. – Харьков: Пролетарий, 1929) и Д. Скиталец («Харбинская газета», вырезка в РГАЛИ, ф 484, оп. 3, ед. хр. 14).
Всенощное бдение. Литургия. – Изд. Волгоградской епархии, 1991. С. 69.
Упомянутые произведения вошли в сборник «Въезд в Париж», см. том 2 настоящего собрания сочинений. Из этого же сборника – неопубликованный ранее рассказ «Журавли» (впервые: Возрождение. 1927. 25 дек.).
Шмелев И. С. Письмо С. И. Шмелеву от 21 дек. 1916 г. – ОР РГБ, ф. 387, к. 9, ед. хр. 23.
Цит. по: Грин М. Устами Буниных. – Франкфурт-на-Майне: Посев, 1961. Т. 2. С. ИЗ.
Г. Адамович отмечал собрания у Глаголева как интересную картину (Последние новости. 1930. 15 мая).
Цит. по: Мейер Г. «Возрождение» и белая идея // Возрождение. 1955. № 43. С. 69.
Интервью 1932 г. Цит. по Кутырина Ю. А. Предисловие к кн И. С. Шмелева «Солдаты». – Париж, 1962. С. 4–5.
