- Что-то не получилось?- спросил я.
- Да все, - в раздражении ответил он. Обрывая тем самым все дальнейшие разговоры на эту тему.
Правда, он сам иногда кое-что рассказывал мне. В том числе и о своей женитьбе, которая произошла лет двадцать назад. Он тогда жил с семьею в Пятигорске. Занимался театром. И на почве театра познакомился и женился на Марианне.
Марианна, как я понял из его рассказов, была даже по его меркам подслеповатым, неприспособленным существом. Что у них там могло не заладиться с Бородою, не знаю. Я так и не понял. Но прожили они два года, а потом разбежались.
И вот однажды, во время одного из Машиных посещений, Борода пошел "прогуляться", вернулся уже поздно вечером. Пьяный. И в руках у него была бутылка водки.
- Давай, вмажем, - предложил он мне.
И я из деликатности, так как в последнее время мы считались собутыльниками, выпил пару рюмок. Но захотелось безумно спать. И я, как он меня ни уговаривал выпить еще, начал укладываться.
Уже ночью сквозь сон слышу, что кто-то крадется в мою комнату. Открываю глаза. И вижу Бороду склонившимся надо мной.
- Юра, дай на бутылку, - просит он.
- Хватит тебе уже, - отвечаю.
- Ну, дай, - продолжает он пьяно канючить.
- Пошел на хер, Борода! Дай поспать, - говорю я ему и отворачиваюсь к стенке.
Он шарахается по комнате, что-то бубня себе под нос. И вот я уже отчетливо слышу слово "жмот". И потом: "Насрать мне на вас всех".
- Слушай! Пошел в жопу, - угрожающе говорю я ему. И только тогда он удаляется, по пути зацепив стул и устроив настоящую шумовую атаку в спящей квартире.
Через какое-то время, уж не знаю через сколько, но начало светать, он вновь объявился.
Теперь на нем не было трусов, только рубашка сверху наброшена. И глаза выдавали признаки явного безумия.
- Пойдем, выпьем, - предлагает он. И садится на краешек моей кровати.
- Борода, заебал. Откуда у тебя бутылка?- делаю вид, что сквозь сон спрашиваю его. А сам стараюсь не смотреть на его детскую писюльку-ниточку.
Борода что-то невразумительное бормочет, не думая прикрываться. А я про себя думаю: "Уж не гомик ли ко мне в гости пришел?".
- Что это такое!!!- кричу я, делая вид, что как будто только сейчас заметил, что он стоит без штанов.
И толкаю его, сильней, чем того хотел, в грудь. После чего он, будто совсем не имея веса, валится на пол.
- Иди, одень штаны! Пидарас, - говорю я ему, не думая делать акценты на этом слове.
А Борода тем временем пытается подняться с пола. И произносит угрозы, непонятно, в чей адрес. Кому-то обещает отомстить, кому-то разделаться с собственной жизнью. Я несколько раз отчетливо слышу слово "суицид" и понимаю, что Борода совсем допился.
Вскоре он ушел из комнаты и принялся слоняться по квартире. Должно быть, на кухне налетел на стол, потому что послышались звуки падающей посуды. Потом слышны были два голоса, и по большей части - выговаривающий Танькин.
Я представляю, что она могла подумать о нас, увидев Бороду без штанов?
Утром не хотелось вставать: надо было встречаться с Бородой глазами.
- Что это, - лежа в постели, подумал я, - алкоголизм Бороды, белая горячка или "шиза"? А если "шиза", то почему она гуляла без штанов?
"Не верится мне, - вспоминаю я вчерашнее, - что здесь замешаны гомосексуальные мотивы. Скорее всего, простой алкоголизм, с хорошей долей шизы. И больше ничего".
Театр еще может быть замешан, вот что. Потому что Борода мне как-то рассказывал о тренинге с раздеванием у них в театре. Они чуть ли не первые в стране по чьей-то методике, чтобы освободиться от комплексов, раздевались донага - и мальчики, и девочки, все вместе. Ну, а после этого им уже нечего было прятать на сцене. Им уже ничего страшно не было.
Так что, скорее всего оттуда "ветер дует" - из его романтической театральной юности.
Вспомнилась опять вчерашняя ночь. И это бормотание его про самоубийство.
- Надо пойти посмотреть, что с ним, - подумал я. А выбираться из теплой постели не хочется.
"Будто в чем-то виновен", - говорю я себе. И иду к нему в комнату. Открываю дверь и вижу его все также с голой жопой, валяющегося поперек кровати. На столе пустой бутылек со снотворным и записка. Как оказалось впоследствии, предполагаемая предсмертная.
Я прислушиваюсь и понимаю, что он дышит. Тереблю его - он зарылся лицом в подушку. Может, думаю, надо вызвать "скорую"?
Через какое-то время он приходит в себя и сразу же прячет глаза, но следы ночного безумия на его лице еще присутствуют.
Я понимаю, что "скорая" ему не нужна, тем более, что снотворного оставалось в бутыльке таблеток 7-8. Доза не страшная. Выкарабкается.
Уже на улице достаю записку из кармана. И "офигеваю". Оказывается, ночью у него в комнате такие драмы разворачивались, что в это даже трудно поверить.
"Гуд бай, говенная жизнь", - пишет он.
И с новой строчки, его коронное: "Насрать мне на всех вас". С тремя восклицательными знаками.
Далее следует сползающими вниз буквами: "Спасибо за все... Отец родной".
Дальше в углу записки: "P.S. Хотел кучу говна высрать на столе".
И совсем уж каракулями, так что с трудом удалось разобрать:
"Не получилось по причине отсутствия".
"Ну, ты и мудак, Борода", - подумал я, и скомкал в руках записку. Хотел, было выбросить ее, но не стал. И сунул в карман.
"Не так часто в моих руках оказываются предсмертные записки, - подумал я. - Хотя... какие они к черту предсмертные? Фарс. Театр. Опять театр и больше ничего. Чувачок знал, хоть и пьян был, что доза не смертельна, поэтому мог позволить себе кураж. Это действие театральное".
Не был он за гранью, где начинается безумие. Или за гранью, где начинается отчаянье. Не было в нем и той самой обреченности, когда понимаешь, что все, что происходит с человеком - всерьез.
"Хотя, - вспомнил я, - кто-то рассказывал мне, что провел с самоубийцею, как оказалось впоследствии, последние его полчаса. И удивился обыденности той ситуации.
Ничего внешне, казалось, не предвещало трагедии. Все было, как обычно: выпили - закусили, пошутили и - опять выпили. А потом он ушел в другую комнату, и размозжил себе черепушку - будучи охотником - сразу же из двух стволов ружья.
Так что, хрен их, самоубийц, знает. Тем более, что Борода несколько раз лежал в "шизовке". Может быть, это одна из репетиций? Хотя, мне кажется, с теми, кто так часто репетирует, ничего и не случается. Что, впрочем, тоже, наверное, не совсем так".
Через пару дней - раньше никак не мог себя заставить - я решил навестить Бороду. Он был в нормальном состоянии, но некоторая побитость в его облике все же ощущалась. Тем не менее, мы делали вид, что ничего не произошло. Борода, как мне кажется, помнил не все, что случилось с ним в тот день. И, может быть, не все про записку. Что прощало его в какой-то мере в моих глазах.
- Таня приглашает нас на пирог, - через какое-то время зайдя ко мне в комнату, говорит Борода.
- Пить надоело, - отвечаю я ему.
- Мне тоже, - будто оправдываясь, говорит он.
Но, тем не менее, в скором времени мы уже сидим на общей кухне, и "приканчиваем" Танькин пирог с мясом.
Сначала Борода не пил. Но к концу поедания пирога вдруг сорвался: налил в фужер водки по самые края и выпил залпом, не закусывая. Потом налил себе еще. И опять выпил. И начал сразу же, без какого-либо перехода, читать свои стихи.
"Тревожный симптом", - подумал я. А Борода тем времен все больше вдохновлялся. Таня раскачивалась в такт его голосу. Видимо, желала прослыть женщиной, которой не чуждо прекрасное. И я не мог не отметить, что к Бороде вернулась частичка того дьявольского обаяния, каким он пленил нас когда-то в юности.
"Только бы по мере выпитого он опять не ощутил себя гением, - подумал я.- Когда поэт и толпа, в данный момент толпа - это я, оказываются по разные стороны баррикад. Тогда с его стороны может последовать любой фортель. Честно говоря, мне надоело возиться с ним. Быть нянькой ему. Давать роздых его маме".
Вскоре пришла Маша, и Бороду окончательно понесло. Своими повадками он напоминал подвыпившего Кису Воробьянинова: и начал говорить двусмысленности в адрес женщин.
- Будь ласковее с поэтом, - попросил я Машу. И, кажется, зря это сделал. Борода на свой манер истолковал ее расположенность. А я подумал, что ситуация начинает походить на ту, что случилась уже с нами ранее.
"Нет, сегодня я этого не допущу, - сказал я себе.- Хрен ты меня заведешь, Борода!"
Хотя, он, честно говоря, надоел мне своими истериками. И я понял, что мне надо уже в ближайшее время искать другое пристанище.
Тут появилась еще одна бутылка, ее принесла Татьяна. Бутылка была подернута пылью - видимо, пряталась от пожарника.
- Смотри, Борода, баба крутится - подлезь к ней, - говорю я ему. Только много не пей.
Борода хмыкнул в ответ. А я понял вдруг, что женщина ему давно не нужна. Для него это непреодолимый барьер, за который он уже не переступит. И даже если у него еще что-то шевелится, сделать шаг к "этому" он не способен. Аплодисменты сорвать, как стареющая женщина - это он может. А вот пойти дальше просто неспособен.
