историю Третьего рейха, то даже в отношении просвещенных соседей захочется денно и нощно оставаться настороже. Но, с другой стороны, известно, что «во многие знания многая печали», а то услышишь от учителя астрономии весть о бесконечности Вселенной во времени и в пространстве, и сразу станет страшно и как-то противно жить. А какие, спрашивается, добродетели воспитывают в начинающем человеке теория малых чисел? закон Бойля — Мариотта? строение внутренних органов у членистоногих? грамматика португальского языка? Ну разве то самое пресловутое праздное любопытство, которое может простираться слишком уж далеко, вплоть до пункта «где деньги лежат?» или «как выйти замуж за богача?». Может быть, действительно, правы были наши далекие предки, когда утверждали: все, что нужно знать человеку, написано в евангелиях, — а есть ли пролив между Америкой и Евразией, нет ли такого пролива, этим, пусть его, занимается узкий специалист. И то сказать: что мы вообще помним в старости как люди, получившие широкое образование, кроме «не укради» и «не убий»?
Вот что странно: школы воспитания у нашего народа как-то не сложилось, хотя теоретики этого дела были, но зато нигде столько не мудровали над школой в собственном смысле слова, как в России, воссоединившейся с Европой, то есть за последние триста лет. И особенно большевики отличались на этом поприще: то у них вместо классов — группы коллективной ответственности, то вместо общеобразовательных школ — артиллерийские училища, то семилетка, то одиннадцатилетка, то совместное обучение, то раздельное, то платное, то бесплатное, то пятибалльная система, то сарматские уд и хор. Единственно до самой главной реформы не додумались эти басмачи — давным-давно нужно было поделить пятиклассников на «физиков» и «лириков» и учить детей лишь тому, к чему душа лежит, тем более что ребенку с математическими наклонностями совсем не обязательно знать разницу между анапестом и хореем, если только он побочно не метроман. Гармонично, всесторонне развитая молодежь — это, конечно, прекрасно, да время ее прошло; время ее было на исходе еще тогда, когда Барух Спиноза свои линзы полировал и атмосферное давление (как Паскаль, передвигавшийся вверх-вниз своим ходом) измеряли с помощью посошка. Ведь в те времена человечество накопило еще так мало знаний, что не трудно было получить энциклопедическое образование, а нынче ни один литературовед, из здравомыслящих и в годах, ни за что не нарисует бензольное кольцо, хоть ты его за это озолоти.
Что же до воспитания, то собственно воспитание — это такая область, где одна загадка налезает на другую, и ничего толком не разберешь. Например, непонятно, почему так случается, что из двух братьев-близнецов один вор-домушник, другой кандидат наук? откуда в процветающих слоях общества берутся сбрендившие и самоубийцы? с какой стати в монархически настроенных семьях вырастали революционеры, исповедовавшие террор? отчего почти у всех великих людей дети выходят придурки и сорванцы? Наконец, неясно, что такое вообще воспитание и управляем ли процесс превращения человека прямоходящего в человека по всем статьям или сила вещей пускает это дело на самотек?..
Вероятнее всего, что напрасны наши ухищрения, так как сила вещей, вероятнее всего, пускает это дело на самотек. Может быть, все воспитание только в том и заключается, чтобы не мешать расти и крепнуть тому, что в ребенке заложено от Бога и пресуществляется через материнское молоко. Ведь младенец прекрасен в ста случаях из ста, даже если он кусается, — он и собою хорош, и человеколюбив, и абсолютно нравственен, хотя не имеет понятия о морали и мокрые пеленки для него основное зло.
Сдается, что зародыш человечности после развивается в человеке как-то сам по себе, в силу случайно сложившихся обстоятельств: под влиянием чудесной музыки, сказок Пушкина, ласкового родительского слова, в результате общения с животными, из-за чувства физической чистоты. В свою очередь, начало бесчеловечности в человеке может заложить одна-единственная спонтанная оплеуха, а там води его по музеям да филармониям, не води, читай нотации, не читай, — вдруг за одним столом с тобой окажется озлобленный негодяй.
По-видимому, собственно родительское воспитание заканчивается тогда, когда заканчивается материнское молоко. В том-то и беда, оттого-то у нас беспримерно высока подростковая и вообще всяческая преступность, что приютов для младенцев в России немногим меньше, чем питейных заведений, что в родильных домах мамаши теперь оставляют ежегодно на сто тысяч новорожденных больше, и значительная часть населения нашей страны не нюхала материнского молока.
Темно будущее России, и в том смысле, что просвета не видно, и в том смысле, что это самое будущее затруднительно угадать.
Это прямо тайна, почему трудовой народ издревле, еще со времен Аристофана и Праксителя, кормит и поит своих художников (возьмем и это понятие широко). Ну что разнорабочему, положим, Джованни Боккаччо или Федор Достоевский, если он и читать-то не умеет, коли он по рукам и ногам опутан заботами о хлебе насущном и две тысячи лет коснеет в том заблуждении, что все эти фуги, натюрморты, мизансцены, батманы, сонеты и повести суть барские затеи, которыми от безделья тешится разная сволота…
Словом, это довольно странно, что тем не менее работник худо-бедно кормит художника, и конца этой традиции не видать. Стало быть, тут что-то не так, какая-то очередная трансцендентность просматривается в их отношениях, намекающая на Промысел, на участие Высших Сил. Ведь это по-своему чудо, deus ex machina, что даже в наше сквалыжное время художества таки не отменили за ненадобностью, как гужевой транспорт, и писатель с живописцем еще как-то дышат, хотя бы и через раз.
Хочется думать, что общество догадывается, чует, шестым чувством доходит: без художественной культуры оно ущербно и не в состоянии полноценно существовать. Такая проницательность, конечно, умиляет, но в действительности дело обстоит куда серьезней: без художественной культуры, наработанной поколениями безумцев, которые молотка в руках не держали, общество вообще не может существовать.
Человек и завелся-то на Земле прежде всего как художник, именно что «по образу и подобию» Главного Художника, нагородившего умышленно прекрасные миры, и, едва поднявшись с четверенек, стал раскрашивать все, что под руку подвернется, строить капища, что-то такое наигрывать на дудочке и соединять в предания разные пронзительные слова. Как раз сонм художеств, от палочки, раскрашенной в «райские» цвета, до «Героической симфонии» — это, собственно, и есть человек, самая его суть, а не две руки, две ноги плюс бесшабашная голова.
Разумеется, хлеб растить надо, и хитроумные машины строить надо, но если из поколения в поколение только и делать, что плотно закусывать, полдня закручивать гайки, а полдня таращиться в телевизор, то деградация неизбежна и (благородная седина против бутылки пива) мы в конце концов непременно столкнемся с теми ужасающими результатами, которые уже получили или получим того гляди. Если дело и дальше так пойдет, то впереди у нас младенцы, страдающие алкоголизмом, необучаемые школьники, небоеспособное воинство, пораженное рахитом и слабоумием, вконец обленившиеся работники и, что самое страшное, — миллионы бездомных подростков, которые походя зарежут за кошелек.
А ведь к этому-то и идет. Еще совсем недавно, еще тогдашнее старичье не все вымерло, — в России водились чудаки-идеалисты, на вернисажах было не протолкнуться, поэты собирали громадные аудитории, и нам было о чем друг с другом поговорить. Главное — повально читал народ в связи с неполной ангажированностью на производстве и поскольку ему было особенно нечем
