class="p1">– Пойдем, выпьем кофейку. – Николь сжала ладонь Элейн в своей. – Ну или хотя бы той бурды, которую нынче так называют. – Ее светло-голубые глаза озорно сверкнули, и она потянула Элейн за собой в дверь по соседству с книжным.
Николь так и не отпускала ее руку, пока они шли по внутреннему дворику и вверх по лестнице. Вместо этого она сжала ее пальцы еще крепче и сказала:
– Мы научим тебя всему, chérie, что обеспечит твою безопасность.
– Безопасность – это хорошо, но я хочу быть полезной, – возразила Элейн. Николь усмехнулась.
– Дениз будет от тебя в восторге.
Остановившись перед дверью какой-то квартиры, она вынула ключ. Николь возилась с замком целую вечность, так что нервы Элейн, которая в волнении ждала встречи с будущими коллегами, зазвенели как натянутая струна. А ведь она и понятия не имела, какая работа ей предстоит. Наконец, тяжелая дверь щелкнула, открываясь, и женщины вошли внутрь.
Конспиративные квартиры, где Элейн останавливалась раньше, обычно представляли собой пустые комнаты с матрасом и несколькими одеялами, но даже здешняя прихожая создавала ощущение обжитого дома – вдоль стены небрежно выстроились несколько пар туфель, в углу примостился потрепанный комод, над которым висело круглое зеркало для того, чтобы, как водится, оглядеть себя перед выходом.
Николь сбросила туфли, тяжело стукнувшие об пол, и сразу оказалась на дюйм ниже; отколола шляпку и положила на комод, не потревожив в прическе ни единого волоска.
Элейн поставила свои туфли рядом и проследовала в центральную комнату. Обстановка соответствовала ожиданиям: окна были завешены полупрозрачными белыми занавесками, а по обе стороны кобальтово-синего диванчика стояли желтые, как масло, кресла. В центре расположился большой стол с печатной машинкой, обрывками бумаги, карандашами и чем-то, похожим на лоскуты шелка. Две женщины, склонившиеся над этой мешаниной, подняли головы, с интересом глядя на вошедших.
Темноволосая окинула Элейн небрежным, неприветливым взглядом. Вторая, со светло-каштановыми кудрями, улыбнулась мягко и застенчиво, чем мгновенно расположила Элейн к себе.
– Это Дениз, – кивнула Николь на темноволосую, а потом на кудрявую: – и Жозетта.
Жозетта обогнула стол и стиснула пальцы Элейн в теплой ладони.
– Мы так рады, что ты присоединишься к нам, Элейн. Уступаю тебе звание новичка.
Она зарумянилась, и по ее зеленым глазам стало понятно, что она подтрунивает исключительно по-доброму.
– Тебя внес в списки Габриэль? – уточнила Дениз, используя конспиративное имя Этьена.
– Oui, – подтвердила Элейн, и Жозетта отпустила ее руку. Дениз медленно кивнула – возможно, в знак одобрения.
– Дениз, ну брось, – попеняла ей Николь, – не пугай девочку в ее первый день на задании.
Дениз фыркнула.
– Если у нее не в порядке нервы, ее испугает и первый попавшийся бош.
– Мои нервы в полном порядке, и немцев я не боюсь, – ответила Элейн, прежде чем Николь или Жозетта успели встать на ее защиту. – Иначе меня бы здесь не было.
Дениз слегка прищурилась, но Элейн не дала этому прямому оценивающему взгляду устрашить себя и вызывающе вздернула подбородок.
– Тогда чего ты там торчишь, вместо того чтобы подойти и изучить шифр? – заметила Дениз и подвинулась, освобождая место для Элейн.
Так началось ее знакомство с шифровальной системой Сопротивления.
Процесс разбивки слов и сборки их заново оказался не из легких. Основой служила поэма столетней давности, чьи слова использовались для создания особого кода, из которого затем строились сообщения. Дело усложнялось и тем, что поэму меняли каждую неделю.
– Не волнуйся, – прошептала Жозетта на ухо Элейн, когда этот запутанный инструктаж закончился. – Я попозже покажу тебе все еще раз.
Элейн в ответ благодарно кивнула.
– Это наш инструмент, – показала Николь на блестящую печатную машинку марки «Ройял», украшенную золотой надписью «Аристократ».
Элейн всмотрелась в глянцевые клавиши, большинство располагалось на местах, к которым она привыкла за время работы секретарем, кроме Q, W, A, Z, X и M.
– Это британская раскладка, – небрежно пояснила Дениз. – Многое из того, чем мы пользуемся в Сопротивлении, нам доставляют британские агенты. В наши курьерские обязанности входят даже встречи с маками – они приходят к черте города и передают гуманитарку, сброшенную с самолетов.
Маки, получившие свое название от кустарника «маквис», в котором они прятались, состояли в основном из юношей, которые не подлежали призыву на начало войны, но которых в последние месяцы было приказано отправлять в принудительные трудовые лагеря в Германии. Многие протестовали против этого закона и предпочитали скрыться в лесах, чем стать рабами нацистов. Эти юноши вспоминали партизанскую тактику предков и использовали преимущества родного ландшафта. И вот, судя по тому, что сообщали новые напарницы Элейн, макам в этом помогали британские службы.
Весь мир стремился свергнуть Гитлера, и Элейн гордилась тем, что может внести свою лепту.
– А для некоторых посланий мы используем шелк, – сказала Жозетта.
Николь взяла со стола клочок бледно-желтой ткани; Элейн заметила, что ее ногти выкрашены в тот же яркий цвет, что и губы. В сочетании с белым свитером и синей юбкой получался запрещенный французский триколор, и не приходилось сомневаться, что такое сочетание было выбрано не случайно, а чтобы продемонстрировать верность своей стране.
Николь сложила уголки ткани и защепила пальцами, так что вышел маленький цветок.
– Из этих кусочков шелка получается милое украшение для шляпки или прически. – Она отпустила цветок, и тот, упав на стол, превратился обратно в квадратик с неровно обрезанными краями. – Но, к сожалению, они все используются для передачи посланий. Шелк можно свернуть очень тонкой трубочкой и вшить в одежду. Еще он быстро сгорает, так что получатель, особенно если опасается слежки, может быстро и легко избавиться от улики.
Элейн продолжала рассматривать печатную машинку.
– А как же ткань остается ровной, когда вы печатаете?
Жозетта продемонстрировала иголку с ниткой.
– Пришиваем к бумаге. – Она взяла у Николь лоскуток, несколькими стежками приметала его к листу бумаги и без труда вставила в машинку.
Внимательно глядя на клавиши, Жозетта перепечатала ряд неровных букв, которые Дениз вычленила из поэмы. Чернила оставляли черные оттиски на деликатной ткани, пока весь шифр не занял свое место. После этого Жозетта вынула бумагу, разрезала нитки, и лоскуток лег на стол, демонстрируя четкие буквы на гладкой поверхности.
– Полагаю, ты умеешь печатать, иначе Габриэль не прислал бы тебя, – произнесла Николь и придвинула к Элейн стул, с которого, уступая ей место, встала Жозетта.
– Я работала секретарем, – кивнула Элейн, опускаясь на все еще теплое сиденье. Хотя она была замужем уже больше пяти лет, за машинкой она сидела не так уж давно. После свадьбы Жозеф не требовал, чтобы Элейн бросила работу, хотя она то и дело ловила презрительные взгляды коллег, которые
