клетки.
— Иди сюда.
Пришла еще одна медсестра — они вдвоем схватили Лизе за руки и пытались отодрать ее от двери.
— Нет, — кричала она, вырываясь. — Я пойду сама.
Прикосновений Гитте она никогда не выносила.
Она плелась между ними как арестантка, едва держась на ногах. Бесформенные фигуры бродили по коридору; одна из них — пожилая женщина — перегородила им путь и осторожно прикоснулась к ее халату.
— Манфред, ты пришел за мной? — проскулила она.
— Отойдите, это не Манфред, — ответила Гитте.
Я попала к сумасшедшим, думала Лизе, и стремление выжить заполыхало в ней живым пламенем. Значит, надо сохранить разум, тогда им не удастся серьезно ей навредить. Она легла на указанную ей кровать и не противилась, когда ее привязывали ремнем. Он врезался в тело и оказался таким тугим, что ей с великим трудом удалось перевернуться на бок. Они ушли, и до нее донесся их смех.
— Ну, вот и всё, — сказала Гитте. — Теперь пора заняться другой пациенткой.
Они исчезли в развилке коридора и через мгновение вернулись, волоча между собой очень пожилую, совершенно голую женщину. Она вопила.
— Не сейчас, — орала женщина. — Моя очередь еще не подошла. Я не хочу, чтобы меня топили.
Они смеялись и тащили ее через дверной проем. Бродившие по палате пациенты совершенно не замечали происходящего, словно это явление было абсолютно обычным.
— Что вы с ней делаете? — закричала Лизе. — Что здесь происходит?
— Там мы разбираемся со стариками, — донесся голос Гитте откуда-то поблизости. — Неужели ты не узнала ее? Это соседка с цокольного этажа, та, что ни черта не слышит. Домов для престарелых не хватает, и кому-то ведь надо решать социальные проблемы.
Голос доносился из подушки. Она ощупала ее и не удивилась, когда под наволочкой обнаружился репродуктор. Ухватившись за него, она попыталась стащить наволочку. Требовалось доказательство. Его надо предъявить доктору Йёргенсену: тот и не догадывался, какие преступления здесь совершаются без его ведома.
— Обычно мы берем самую старшую, однажды наступит и твой черед, — радостно произнес чей-то голос.
Невысокая полная женщина — в ее влажных глазах сияло безумие — приблизилась и скользнула пальцами по ее лицу. Лизе выпустила подушку и в ужасе закричала. Она кричала так, будто никогда не остановится, и к ней заспешили две мучительницы.
— Давай отведем ее в ванную, ничего другого нам не остается, — произнес кто-то незнакомый.
От этих слов стало только страшнее, но, пока ее кровать толкали в те же самые двери, где исчезла старуха, она перестала кричать. Прикрыла глаза и различила их смех: они смеялись, словно им было очень весело.
— Ну что ж, вот она и здесь, — сказала Гитте.
Она услышала, как заперли дверь, и медленно открыла глаза. В огромной ванной комнате, в которую через узкое окно под потолком сочился скудный свет, никого не было. В центре стояла глубокая старая ванна на львиных лапах, проржавевшая снизу. Вдоль стены на разной высоте тянулось много труб, решеток было две: одна высоко вверху, другая — у самого пола. Их покрывал толстый слой пыли. Оставшись одна, она почувствовала облегчение и напрягла все силы, чтобы представить себе мир снаружи. Им управляла организованная система, офисы были забиты людьми, следившими за соблюдением законов. Надо позаботиться о том, чтобы мир узнал, какие страшные дела здесь творятся. Она напишет в министерство юстиции: пусть немедленно приступят к расследованию ситуации. Просунув большой палец между ремнем и рубашкой, она осторожно перевернулась. Неожиданно в трубах заурчало, как дома, и раздался голос:
— Прикрой рот, из него плохо пахнет.
Она прикрыла рот рукой, по всему телу выступил пот.
Голос Герта — должно быть, он где-то по ту сторону труб. Ей вспомнились слова соседа с цокольного этажа: они пытаются свести ее с ума. Но зачем, думала она, что они затеяли?
— Она исполняет всё, что ей прикажут, — снова Герт. — Мне кажется, она почти научилась.
— Пока нет, — скорбно произнесла Гитте. — Иначе бы научилась еще дома. Чего я только для этого ни делала. Лизе, глянь-ка сюда.
Она повернула голову и вперилась в решетку у пола, — с другой стороны прижималось лицо Гитте.
— Если бы ты освоила новые времена, — ласково произнесла она, — я бы тебе понравилась. Большего и не надо. И ты бы никогда не очутилась здесь.
Она приподнялась на локтях, и надежда светлой каймой оплела ее мысли.
— Ты мне очень нравишься, — убедительно произнесла она, — ты просто неправильно меня поняла. Когда вернусь — докажу.
Лицо исчезло, из труб донесся звук, словно кто-то на бегу бил в барабан.
— Вы только послушайте, как низко она пала, — ликовала Гитте. — Верит, что снова окажется дома. Как будто кто-то выпустит ее отсюда.
— Вот посмеемся, когда придет Йёргенсен, — добавил Герт.
— Я ему обо всем расскажу, — пригрозила Лизе. — Он меня освободит и позаботиться о том, чтобы вас наказали.
— Он позаботился о том, чтобы ты сюда попала, — с издевкой заметил Герт. — Неужели не ясно, что именно он стоит за всем этим?
Она в ужасе замолчала: искренний смех доктора в телефонной трубке врезался ей в память. На кого же теперь рассчитывать?
— Надя. Позвоню ей и попрошу прийти, — нашлась Лизе.
Гитте залилась злорадным смехом.
— Позвонишь? — повторила она. — И как ты это собираешься сделать? Кто заставил тебя позвонить доктору? Это ведь она убедила тебя, что он твой друг, я это прекрасно слышала.
Она вспомнила разговор с Надей, и неожиданно та представилась ей частью большого плана, цель которого еще только предстояло прояснить. Она закрыла глаза: за ними простиралась благословенная пустота. Маленькие девочки исчезли. Она была невероятно одинока и беспомощна в этом мире зла. Но если удастся сберечь разум, надежда есть. Так или иначе кто-нибудь откроет эту дверь и изобличит их в преступлении. Человек извне, готовый поверить ее словам и защитить ее права. Ее хватятся, начнут искать. Как долго она здесь находится? Ощущение времени утратилось, как бывает, когда сидишь в кресле стоматолога. Надо отсюда вырваться, пока не поздно. Здоровых людей нельзя удерживать против их воли.
Дверь отворилась, вошла Гитте в красивой форме. Белый чепчик на голове напоминал ореол. В руках у нее был стакан с красной жидкостью, который она поставила на табурет рядом с кроватью.
— Вот, выпейте, — любезно предложила она. — Вам очень нужна жидкость. Это фруктовый лимонад.
Она посмотрела на стакан и почувствовала, как жажда пробирает ее до кишок. На дне был темный осадок, и она вдруг поняла: яд. Они хотят убить ее, проделать то же, что и со старухой.
— Мне не хочется пить, — ответила она, с трудом разлепляя сухие губы. —
