- Никакой, - сказал малый, - не говоря уже о том, что земля круглая, и Солженицын, кстати, это и доказал - его отправили на запад, а он вернулся с востока. К тому же запад привлекательней: там много денег и они более зеленые... - малый засмеялся собственному остроумию.
- Шутка, - продолжил он, - наш гость, кстати, дело говорит. Подумайте сами: лагерная тема всем давно надоела, обрыдла, а если мы начнем нашу экспозицию, скажем, с "Метрополя", в котором Войновича, в свое время, отравили, а потом он въедет в музей на белой лошади - помните его картину? А дальше представим уже не "Метрополь", а "Метрo'поль" - Ерофеева и Попова...
- Очень современно, - сказала лохматая, - и Аксенов, и Гладилин, и Алешковский, и Горенштейн с Мамлеевым, и Коржавин с этим самым, как его, позабыла... Вот это набор! Верно, всем надоели вышки, вертухаи и прочая якобы экзотика. Хватит. А тут весело и оригинально.
- Современное шоу, а наш дизайнер тут такое накрутит! - радовался малый. Представьте, посреди нашего большого зала - огромный глобус, вращается с востока на запад и с запада на восток, на нем портреты героев, а он весь опутан - да не колючей проволокой, верно, скучно! - авиалиниями, автотрассами, а по ним перемещается современная проза: червяки совокупляются с жуками, мужики с мужиками, а бабы...
- А как же название выставки, - прервала его дама в алом платье, - нам его уже утвердили - "Когда русская проза пошла...".
- Там тоже свои лагеря, - жестко сказала лохматая, - хлеб чужой горек, а они себя сохранили и нас спасли... Нет, это замечательная мысль, если мы ее разработаем и наш дизайнер включится - вы представляете, какой будет лом на вернисаже!
Про меня они явно забыли.
- Простите, что мешаю, - напомнил я о себе, - мне было очень интересно, никогда не случалось бывать за кулисами музея.
- Вы же не к нам пришли, - облизнула яркие губы дама в алом платье, - и не за кулисы вы стремились. Для вас личное выше общественного. Я сразу вас раскусила.
- Перестань, - сказал малый, - это его идея, мы бы ни за что не додумались - вот что такое свежий взгляд дилетанта! Я вас осчастливлю за вами подаренную идею. Только не выдавайте. Спуститесь по лестнице, обратно к выходу, направо еще одна лестница - в подвал. Там вы ее найдете. У нашего художника-оформителя. Они якобы работают. Только меня не выдавайте, - повторил он.
- Вы делаете страшную ошибку, - сказала дама в алом платье и посмотрела на меня с сожалением, - может быть, самую роковую в своей жизни.
- Мне все равно, - сказал я, - я ее уже сделал - эту ошибку.
- Я вас предупредила, - сказала дама в алом платье и снова на кого-то обиделась. - Вот, кстати, к нашему разговору о свободе и к чему она ведет.
- То не свобода, а своеволие, - уточнил малый.
- Может быть, - упрямо сказала дама в алом платье, - но у меня совесть будет чистой - предупредила.
- Еще раз спасибо, - сказал я, - разрабатывайте идею. Вы мне тоже помогли, в смысле, так сказать, методологии. У меня, видите ли, свой собственный музей, и я хотел бы понять...
- Тогда в подвал, - сказал малый, - там вам быстро объяснят.
Я повернулся, в темноте нащупал перила и стал спускаться. Наверху молчали. Я уже был на последней ступеньке, когда услышал голос Кирилла. Потом все они громко засмеялись, кто-то даже взвизгнул. Наверно, дама в алом платье с дымящейся сигаретой.
Я повернул направо, коридорчик - здесь, видно, и начнется новая экспозиция: белая лошадь, жуки с червяками, вращающийся глобус с портретами...
Лестница вела в подвал, все здесь было завалено ящиками, досками, старыми коробками, банками из-под краски - ремонт...
И тут я услышал ее голос: свежий, чистый, звонкий... "Господи, да ведь я люблю ее!" - подумал я.
"Понимаете, я так обрадовалась, то самое, настоящее, ради чего можно ото всего отказаться, а потому, если мне не помешают, если не станут вязаться, если...".
Я шагнул в открытую дверь: окно под самым потолком, темновато, комнатушка завалена холстами, подрамниками, пахнет клеем...
- Как ты меня нашел?!. - она встала, волосы вспыхнули светлым облаком, глаз я не видел, но знал, знал, какие у нее сейчас глаза.
- У меня интуиция, ты подаешь сигналы, а я на них...
- Ура - пришел!.. Познакомьтесь, Дмитрий Михалыч, это...
- Да знает он меня...
Где-то я его, и правда, видел: клочкастая борода, носатый, рваный свитер...
- Не узнаешь?
- Конечно, - сказал я, - только не сообразить...
- А ведь всего двадцать лет прошло. Или двадцать пять?.. Помнишь у... Умер он, тот, у которого. Ты пришел тогда с... И этот умер. Все померли, что ли?
- Все, - сказал я, - только мы с тобой задержались.
Конечно, я его хорошо знал!
- Ничего, не расстраивайся, мы тоже скоро за ними. Садись. Для тебя у нас осталось, немного, правда, не надо опаздывать, а нам, значит, хватит, - он выдвинул ящик, достал мутную стопку и обтер грязной тряпкой. Вылил из бутылки в стопку. - Пришел бы на полчаса раньше, у нас сегодня некоторое событие...
- Интуиция все-таки подвела. Расхвастался. Хорошая у вас работа. А что за событие?.. Да я сейчас сбегаю, где у вас тут...
- Ты что?.. Ты мой дорогой гость, я так рада, что вы знакомы, если бы не Дмитрий Михалыч... Сегодня десять лет как я сюда пришла, как мы с Дмитрием Михалычем...
- Давай, давай, - сказал Дмитрий Михалыч, - молодым бегать, а старикам вспоминать...
Она поцеловала меня в губы и выскочила в дверь.
- Здорo'во, - сказал бородатый, - ты меня, правда, не узнал?
- В голову не пришло, что ты можешь здесь быть, да и темновато... Хорошее место, ничего не скажешь.
Он открыл шкапчик, покопался и вытащил пузырек с желтоватой жидкостью.
- Пока то да се, а это, считай, коньяк.
Мы выпили. Едва ли это был коньяк, но и не тормозная жидкость.
- А ведь верно, все померли, - сказал он. - Одни померли, а другие... Других нет. Правильно, что пришел.
- А что вы тут обсуждаете? - спросил я. - Я сейчас был наверху, они такое несут, я думал - шутка, а выходит, серьезно?
- Дело не в том... - сказал он. - Разве в этом дело?
Бутылку они, конечно, до меня усидели, он-то, надо думать, больше, хотя и она что-то уж слишком лихая...
Он снова полез в шкапчик.
- Знал, что есть! - и налил из другого пузырька.
Эта была похуже, может, та самая тормозная жидкость.
- Сложная у вас жизнь, ничего не понять, - сказал я.
- Конечно, сложная, надо дожить до второй бутылки - а как?
- Стало быть, ты тут всегда и работал?
- Всегда не всегда, но давно. Помню, когда мне привезли твой архив...
- Какой архив?
- Пять чемоданов и еще сумка была здоровенная.
- Это когда ж было?
- Когда тебя посадили, по всему городу тогда таскали твои чемоданы, а у меня этого хлама, сам видишь.
- А я и не знал - надо же!
- Зачем тебе знать, главное - сохранили.
- Прости, что из-за моего хлама...
- А мне какое дело - хлам или что стоящее? Мое дело было сохранить.
- Прости ради Бога, - сказал я, - я тут совсем ни при чем, я и правда не знал...
- Куда ж она делась - что-то долго?.. Да... Ты бы пришел к нам на вернисаж, сразу бы понял: какой ни лом - все к ней, маленькая такая, а у нее с каждым свой разговор, свои отношения... Все к ней, одним словом, она их всех...
- Что "к ней", - спросил я, - и что "всех"?
- Разве поймешь такую барышню, я, другой раз, смотрю - и поражаюсь. А десять лет назад, когда пришла после института - птичка серенькая, всех боялась, ничего не смыслила или не решалась... Помнишь в нашем детстве зоомагазин на Кузнецком?
- Еще бы, - сказал я, - птички, рыбки...
- Возьмешь такую махонькую, прыгает в клетке, а весной...
- Свобода им нужна, - сказал я. - Мы их всех мечтали выпустить, забраться, думали, ночью и...
- Всех не по соплям, - сказал он, - хотя бы одну... А нужна ли ей свобода - канарейке, я имею в виду? А если ее ворона склюет или еще кто? А где она пить-есть найдет - избалована, да и тяжело в нашем, прости меня, климате?
- Что ж ей в клетке сидеть?
- А ты Господь Бог, что за нее решаешь? Откуда ты знаешь, что ей лучше?.. Дура она, конечно, но...
- Стало быть, не выпускать?
- Если ты ее когда обидишь, - сказал он вдруг и посмотрел на меня из-под лохматых бровей, - я тебя...
Каблучки прогремели по коридору, звякнула, покатилась банка, она ворвалась в комнату, пакеты на стол, книги, бумаги полетели на пол...
- Очередь, как на грех, но я сейчас быстро...
- Она немедленно уронила на пол толстый том художественного журнала, сказал я, - и в большой комнате сразу стало мало места...
- А аромат воздуха и духов? - продолжила она, вытаскивая из сумки бутылку и свертки. - А где ты видишь целующихся голубков?
- Только двух стариков, - сказал Дмитрий Михалыч.
- Стало быть, прошли времена Паоло и Франчески? - спросил я.
- Да уж для нас с тобой, разумеется, - сказал Дмитрий Михалыч.
Она присела к столу, уронила руки на колени и посмотрела на меня теми самыми глазами.
- Я бежала сюда и думала - ну как хорошо, что я тебя однажды... Что ты вернулся, что сегодня вы встретились, а мне и в голову не приходило, что вы знакомы...
