Дов присвистнул. Во! Вдоль по Питерской... Консул снова прикрыл один глаз и заявил тоном жестким, непререкаемым, что встречаться они будут только с организациями, входящими в "Нью-Йорк каунсел оф совьет джури". Нельзя встречаться с другими еврейскими организациями; тем более, с нееврейскими!..
-- Чего вы не поделили? -- простодушно спросил Дов. Консул мигнул обоими глазами и ничего не ответил. Первая встреча происходила в гигантском, облицованном коричневым мрамором отеле в центре Нью-Йорка. Лифт, который обвевал их холодным ветерком, поднял куда-то в поднебесье. Вышли -оказалось, все набились в маленький зал, меньше не придумаешь... У входа в зал не то пять, не то шесть дозорных. Как на лагерной вахте -- при выходе колонны зеков. Только там по головам счет, а здесь бумаги смотрят. Кого-то перехватили, хотя он и предъявил бумагу. Отмели в сторону. Только все беззвучно, без матерщины. А так -вахта и вахта...
Рыжеватый консул постучал пальцем по микрофону и объявил гулко, как в цирке: -- Перед вами выходец из Восточной Европы. Назовем его условно "Алекс"... Пожалуйста, Алекс! -- И он повернулся в сторону Дова. Каждые три-пять минут перебивал: -- Без имен, пожалуйста! Без имен!.. Нас интересует положение советских евреев. Но без имен, пожалуйста!
Затем Дова вывели из зала -- впереди молодчик, по бокам двое. Чтоб ни с кем и словом не перебросился... -- Что за игра? -- спросил он у консула на обратной дороге. -- "Алекс". Охрана. Что, Лубянка имени моего не знает?
-- Это -- большая политика, а не игра, -- резко ответил консул.
-- Политика? Я, конечно, не политик, но вы мне все-таки объясните. Может, я что ухвачу своим хилым умишком.
-- Люди, перед которыми вы выступали, будут апеллировать к своим конгрессменам. К сенаторам... Да, их выслушают. И внимательно.
-- Так тем более имена нужно называть! Гитлер убивал всех подряд, именами не интересовался. А Москва пока шлепает не поголовно, по именам вылавливает. Протестантов... Тех, которые в дверь ОВИРа кулаками стучат.
-- Вы хотите вернуться в Израиль сегодня? Или будем продолжать поездку.
Дов оглядел ярко-красную обшивку машины: "Как в брюхе акулы. Заглотнула, а переварить не успела..." Выдавил с усилием: -- Уж коли начали...
То же самое повторилось в Чикаго. Затем в Вашингтоне. "Алекс" болезненно щурился от яркого света и думал, думал. Какая-то игра в подкидного дурака... Все радиостанции захлебываются: "Геула Левитан, отправившая свой советский паспорт Брежневу..." "Геула!.. Геула!.." А тут собираются серьезные люди, и -- не обмолвись... "Пожалуйста, без имен..." Ты вроде "шестерки" в колоде блатаря...
В начале второй недели слух о приезде в США еврея, который только что вырвался из СССР, просочился в газеты. И утром, и вечером звонили телефоны. Корреспонденты просили их принять. Дов отвечал коротко: "НО!" Это слово он произносил блистательно. Как настоящий американец. Корреспонденты переходили на скороговорку, Дов вздыхал и клал трубку.
-- Почему вы не хотите встречаться с прессой?! -- прокричал один из журналистов по-русски. -- Вам же нужно паблисити! Как известно, без "паблисити" нет "просперити"!..
-- Ну? -- прогудел Дов, только что вошедший в свой номер. Видно, ловили весь день.
-- Что "ну"?! Вам нужно добиться свободы для своей семьи?
-- Не только...
-- Так надо поднять Америку! Нужен "пуш", толчок!.. Кто будет оказывать давление?
-- Конгрессмены, -- неуверенно произнес Дов.
-- Если этого потребуют избиратели!..
-- Нет, не могу, - сказал Дов в досаде на самого себя. Ну, не объяснять же ему, что слово дал... А уж коли дал слово!.. -- Извините!.. -- бормотнул Дов и бросил трубку.
Упал на кровать, как был, в черном галстуке, который резал шею (отродясь галстуки не носил) в блестящих "чечеточных" полуботинках, как он их называл. И подумал вдруг: что он -- преступник?! Когда еще он сможет перелететь океан?! Объехать Америку? На какие шиши? Тут все само валится в руки, а он отшвыривает. Отплевывается!.. Он предает всех! Отца, мать! Гулю! Всех, кто ждет!.. Слово дал? Кому? Кому Гулина судьба -- верблюжий чих!..
Снова раздался звонок. Звонил корреспондент газеты "Нью-Йорк Тайме". Он хотел бы взять интервью. Не возражает ли мистер... мистер...
-- Мистер Гур! -- выпалил Дов. -- Приезжайте!
Подвал в "Нью-Йорк Тайме" появился через два дня. С тюремной фотографией остриженного под нулевку Дова, которую он сунул в Москве под подкладку прорабской сумки. Заголовок на всю страницу: "СОВЕТСКИЙ ЕВРЕЙ, КОТОРЫЙ ВЫЕХАЛ ПОСЛЕ II ЛЕТ БОРЬБЫ, РАССКАЗЫВАЕТ, КАК ЭТО БЫЛО ТЯЖКО". Дов достал лезвие, вырезал статью. Написал на ней дату публикации "6 декабря 1969 года". "Ну, слава Богу, опамятовался во-время, решился..."
И тут же уж пошло-поехало... "Рыжий не-Мотеле" как испарился... Через неделю у Дова начало болеть сердце. Каждая встреча -- в ресторане отеля или в кафе. На столе коньяк. Крепкий кофе. Корры пили, как петушки. Мелкими глоточками. Не пили -- губы мочили. Дов машинально опрокидывал в рот рюмки, не очень вникая, что в них налито...
Однажды встречу назначили в каком-то Клубе для избранных. Бутылки там стояли вдоль всех четырех стен. Дов взглянул на торжествующую пестроту этикеток и просипел через силу. -- Все! Завязал!
-- Что-о? -- воскликнули корреспонденты в один голос. -- Кого?.. Кого завязали?
Дов объяснил: мол, бросил пить, и тут впервые у него мелькнуло: а понимают ли они его? Ну, хотя бы половину понимают? Если оглядеть со вниманием, словно на Марс попал! Или в другую галактику! Поймут ли."на галактике", что такое "крытка", в которой за полгода зек начинает выплевывать свои легкие?..
На следующей встрече он только об этом и думал... Встреча была специальной и, как объяснили, важнейшей: на ней выступят оба кандидата в Президенты США и потому будет вся пресса Запада. Дов по сему случаю даже оглядел себя в зеркало и подровнял перочинным ножичком закустившуюся бородку.
У входа его ждала прилетевшая из Израиля Геула Коэн, чтобы он не заблудился в лабиринтах отеля-небоскреба (такое уже бывало).
Встреча называлась почему-то "Завтрак заключенного". Пресса словно с цепи сорвалась. Слепят бликами, прожектора в упор. Дов закрыл глаза, которые стало резать нестерпимо. А когда открыл, увидел шествие кандидатов в Президенты. В лунном сиянии фотовспышек. Он, Дов, похоже был только поводом для этого лунного шествия, ради которого, так и быть, выслушают русского каторжника. Одного из кандидатов в Президенты он узнал по газетным портретам. Сенатор Джексон!
Перед Довом поставили тарелку с сардиной и хлебом. Сколько ни сидел он в тюрьме, таких сардин не видал ни разу... Если б в Воркуте кормили сардинами!.. И почему они все сконцентрировали на еде?.. А лесоповал? Баланы в два обхвата. Морозище, сосны потрескивают. Конвой -- как овчарки бешеные... Но и это, конечно, ничто по сравнению со "строгим режимом", где "полосатики" могут тебя прикончить в любой миг... Дов видел: его слушают вежливо, но как-то безучастно. Словно на уроке древней истории. Учитель нудит что-то о восстании рабов. Когда то было! "Не постигают, суки? -- в какой уж раз подумал он. -- Не верят?.."
Один из корреспондентов с кинокамерой в руках протолкался вперед, попросил рассказать, как охраняется лагерь строгого режима. Дов взял мелок, на доске нарисовал все, как есть: шесть рядов колючей проволоки. Одна из них под слабым током -- "сигналка", другая -- под током высокого напряжения. Схватился -- обуглился... Ну, конечно, перепаханная полоса, как на госгранице. Затем забор. Четыре метра высотой из той же "колючки", с козырьком. Вышки по углам, на них день и ночь автоматчики. У корра с кинокамерой выражение лица стало осмысленным, участливым. Дов промокнул шею платком: ну вот, не зря старался... Когда все собрались уходить, тот же парень с кинокамерой сказал, что у него есть еще один вопрос, последний, и больше не будет беспокоить.
-- Скажите, пожалуйста, -- начал он тихо, понимающе, -- сколько раз во время вашего заключения вас отпускали домой?
У Дова челюсть отпала. -- До-мой?.. Эт-то куда же домой? К маме?.
-- Да. В отпуск. В России же есть праздники, уикэнды...
Дов ошарашенно покачался на стуле, а потом захохотал. Господи, зачем теряет с ними время? Распинается, мелом чертит. Сидят интеллигентные люди, многие на пяти-шести языках чешут, знают много частных деталей по книгам, по фильмам, видно, и -- не осознают ничего... Коньяка сегодня, слава Богуне было, поскольку "Завтрак заключенного", -- хоть это-то постигли! Подали чай. Заодно и коррам. Все положили сахар в чашки, а Дов макал кусочек в чай и откусывал, - по сибирской, по тюремной привычке. Все сделали вид, что ничего не заметили, только тот, с аппаратом, приблизился, наставив жужжавший аппарат на руки Дова, а затем произнес с улыбкой: "Чай в прикуску?.."
Дова в жар бросило. - Ч-черт!.. Все им в диковинку!.. Марсиане!.. Точно!..
С того дня не осталось, наверное, ни одной газеты в Америке, в которой не было бы рассказано об отчаянном поступке Геулы Левитан. Спасибо, Джексон подлил масла в огонь. Оказалось, он толдычил-то про них, Дова и Геулу."...Их бросали в тюрьмы в 1945 и в 1960, и в 1964 за то, что они приняли трагедию своего народа слишком близко к сердцу..."
