штука, оно искажается и закручивается, растягивается и сжимается — в зависимости от того, под каким углом смотришь.
Сейчас апрель, но она знает это лишь потому, что письмо, которое она получила позавчера от своего адвоката, было датировано четырнадцатым апреля. Не будь этого письма, она пребывала бы в убеждении, что сейчас все еще март, все еще зима — такие стоят холода и настолько ничего не изменилось.
Вёсны, которые она провела в Бостоне, не идут ни в какое сравнение с буйными, теплыми, зелеными вёснами в Афинах, в Джорджии, где она выросла. В Бостоне «весна» — всего лишь еще одно обозначение зимы, второй ее половины. Когда в Афинах цветут магнолии, в Хингеме еще идет снег. И это отнюдь не легкий снежок, нет. Мартовские снегопады в Хингеме приводят к тому, что в школах отменяют занятия, а на улицы приходится выпускать снегоуборочную технику, и вопрос, куда девать весь этот снег, превращается в головную боль. Оливия никогда не делала секрета из того, как она ненавидит снег в марте, но нельзя не признать: его белизна, по крайней мере, хоть как-то скрашивала мрачный бесплодный пейзаж в преддверии зелени.
Здесь, на Нантакете, таких снегопадов, как в окрестностях Бостона, не бывает. Влияние океана приводит к тому, что воздух обыкновенно слишком влажный, чтобы могла сохраниться хрупкая структура снежинок, поэтому вместо снега тут идет дождь. За все время своего пребывания здесь Оливия пару раз замечала на земле подобие снежной слякоти, но в этом году ни разу еще не видела настоящего снегопада и ни разу не бралась за лопату. Она даже не уверена, есть ли у нее тут вообще лопата для расчистки снега. Единственная лопата, которую она может вспомнить, лежит на заднем сиденье ее джипа — она возит ее с собой на тот случай, если вдруг забуксует в песке.
Но даже несмотря на то, что здесь не бывает таких снегопадов, как на материке, приближения весны все равно не чувствуется. Даже в солнечные дни холод не спешит уступать позиции. И все кажется подернутым какой-то серой патиной, как будто смотришь на мир сквозь темные очки. Такое впечатление, что один и тот же серый зимний день стоит тут уже который месяц. Время здесь словно застыло в самом буквальном смысле.
Судя по тому, что пишет адвокат, ее бракоразводный процесс тоже застыл на одном месте. Разводятся они по взаимному согласию, претензий друг к другу не имеют. Необходимость развода — один из тех редчайших в последнее время вопросов, по поводу которых они с Дэвидом не ссорились. Оливия трижды прочитала весь текст бракоразводного соглашения от корки до корки. Ей нравится останавливаться взглядом на словах: «Стороны претензий друг к другу не имеют», черным по белому напечатанных в официальном юридическом документе, как будто штат Массачусетс тем самым персонально признает справедливость их решения, снимая ответственность с них обоих. В том, что их брак развалился, нет ничьей вины.
Буквально первое же, чем поинтересовался детский невропатолог, на прием к которому они привели Энтони, после того как прозвучало слово «аутизм», было: «Насколько прочен ваш брак?» Оливия тогда, помнится, сразу ощетинилась, подумав про себя: «А тебе-то какое вообще до этого дело?» — и: «Мы привели к тебе Энтони, при чем тут мы с Дэвидом?» Но невропатолог оказался провидцем. Он-то по опыту знал, что аутизм и развод слишком часто ходят рука об руку.
Она не помнит, ответила ли тогда ему. Она не помнит бо́льшую часть того, что последовало за словом «аутизм» в кабинете врача в тот день, но с тех пор не раз думала и о его вопросе, и о своем ответе. Если ей и удалось выдавить из себя вежливый ответ в тот день, который, как она была тогда совершенно уверена, должен был навсегда остаться в ее памяти как самый худший день в ее жизни — и однако же спустя несколько таких коротких и таких долгих лет безоговорочно отступил на второе место, — она, скорее всего, бросила что-то вроде: «У нас все в порядке». И их брак вполне мог бы остаться в порядке, если бы не подвергся таким испытаниям на прочность, каких два вступающих в брачный союз человека никак не могли себе представить, когда, стоя перед алтарем, нарядные и красивые, обещали друг другу быть вместе до гробовой доски.
Нет, после того дня у них определенно ничего и никогда уже не было в порядке. Да разве и могло быть иначе? Это как швырнуть стеклянную вазу в кирпичную стену и ожидать, что она не разлетится на тысячу осколков, а потом изумленно сетовать на то, что в нее нельзя больше налить воду. Ваза непременно разобьется. Это именно то, что случается, когда стеклянный предмет сталкивается с кирпичом. И вины вазы в этом нет.
Когда после колледжа, уже выйдя во взрослую жизнь, они продолжили встречаться и стало понятно, что это у них серьезно, Оливия задалась вопросом, получится ли из Дэвида хороший муж. Она составила мысленный перечень необходимых качеств и принялась ставить галочки. Красивый. Умный. С чувством юмора. Сможет обеспечивать семью. Рукастый. Любит детей. Полное соответствие по всем пунктам. Они поженились, когда ей было двадцать четыре.
Кто же тогда мог знать, что ей надо было включить в свой перечень еще множество дополнительных пунктов. Способность годами жить в условиях хронического недосыпа. Готовность каждый день снова и снова рвать себе сердце и душу. Согласие на то, чтобы без возражений спускать все заработанные деньги в бездонную трубу.
Нет, у нее нет претензий к нему за то, что он оказался не в состоянии всему этому соответствовать. Вот и штат Массачусетс с ней согласен.
Они обо всем договорились. Ей остается коттедж на Нантакете. Ему остается дом в Хингеме. Деньги делить нет надобности. Все свои сбережения они истратили на Энтони.
Терапия на основе прикладного анализа поведения, логопедические занятия, флортайм, сенсорная интеграция, хелирование, безглютеновые диеты, бесказеиновые диеты, уколы витамина В12. Педиатры, невропатологи, гастроэнтерологи, эрготерапевты, реабилитологи, разнообразные целители. Они перепробовали все — и традиционные методы, и альтернативную медицину, только что не вуду, и их страховка не покрывала из этого практически ничего. Дэвид работал все больше и больше. Они закладывали и перезакладывали дома. Забрали свои накопительные вклады в пенсионные фонды. Разве смогли бы они со спокойной совестью выйти на пенсию при наличии денег на счету в банке и сына с аутизмом, зная, что существует терапия, которая, возможно, могла бы ему помочь, но они не попробовали
