свою карточку и пошла за соседкой по коридору во двор.
Чарли предполагала, что большинство учеников живут в школе, но столовая, когда они туда пришли, оказалась полупустой: там было всего, наверное, человек семьдесят пять. За несколькими столами сидели младшие школьники со своими дежурными по общежитию; у самых маленьких глаза были еще припухшие от слез, но дети постарше, видимо, знали друг друга и легко возвращались к привычной жизни. Чарли стало интересно, какой бы она была в их возрасте – плакала бы, расставаясь с родителями, или радовалась, что находится там, где ей все понятно? Она вгляделась в лица старших учеников начальной школы: на них не было слез. Учебная неделя будет казаться им намного короче, чем малышам, и в любом случае они наверняка привыкли к прощаниям. Или, возможно, для них изменилось само значение слова “дом”, и дом, где живет семья, теперь считается домом чисто формально.
В другом конце зала стоял стол учеников средних классов; большинство из них тесно сгрудились вокруг девочки, включившей на телефоне какое‐то видео, и толкали друг друга локтями, чтобы подобраться ближе. А еще там были ее одноклассники – некоторые пары отделились от группы и держались за руки, другие просто болтали вдвоем, но все они столпились вокруг парня, которого Чарли могла видеть только со спины, – как созвездия, удерживаемые силой его гравитации.
Директриса рекомендовала Чарли поселиться в общежитии, чтобы ускорить процесс изучения языка, но, насколько Чарли могла судить, многие исполняли жесты быстро и плавно, и она недоумевала, зачем они выбрали обучение с проживанием. Она решила спросить об этом Кэйлу, когда они вернутся к себе, но после ужина ее соседка ушла в комнату отдыха смотреть сериал на ноутбуке подружки. Чарли постояла на пороге, наблюдая, как после летней разлуки все приветствуют друг друга объятиями и выразительными жестами, но, когда одна из девочек встретилась с ней взглядом, смутилась и захлопнула дверь. Сидеть одной было ничуть не лучше, стены давили, но выйти Чарли не осмеливалась. Она еле‐еле понимала свою соседку по комнате в диалоге один на один, что уж говорить о целой компании девочек, которые общаются на предельной скорости. Теперь они, наверное, считают ее последней скотиной, но, по крайней мере, хоть дурой не считают. Это будет завтрашняя проблема.
Она достала из глубины рюкзака упаковку с последними мармеладками с марихуаной – Кайл, парень из Джефферсона, с которым она встречалась, дал их ей в их последний раз, когда они виделись. Ей стало интересно, что он сейчас делает, и она подумала, не написать ли ему, но удержалась. В одном ее мать была права: приезд в Ривер-Вэлли – шанс окончательно порвать с прошлым. Она сунула маленького желтого медвежонка в рот, переоделась в пижаму и стала ждать, когда отступит тревога или когда ее одолеет сон, смотря что наступит раньше.
Родители Остина оба приехали его проводить, и пока Остин с папой выгружали вещи, мама си- дела на диване в комнате отдыха и ковыряла шелушащуюся обивку. Спальня Остина была теперь на другом этаже, но выглядела так же. Он всегда заселялся пораньше и выбирал ту сторону, где был установлен видеофон. В любом случае он пользовался им чаще, чем его соседи по комнате; большинство детей были из слышащих семей и редко звонили домой. Родители поцеловали его в лоб и собрались уходить, но он дошел с ними до машины.
Пообещайте, что позвоните, когда начнутся роды?
Они пообещали, он отошел с дороги и проводил их взглядом, а потом вернулся в общежитие, уже чудовищно скучая по ним. Он проходил через это много раз, и тоска по дому длилась все меньше, хоть и оставалась такой же глубокой. В начальной школе он плакал каждый раз, когда родители уезжали, а в первом классе целых два дня был практически безутешен. Если сосредоточиться на воспоминаниях, он мог бы перенестись в прошлое и вновь пережить гложущую тревогу, которую испытывал тогда, но он подавил это желание и попытался вспомнить своих одноклассников в их первые часы в школе. Переживали ли они тоже, или Остину расставание давалось труднее из‐за того, что ему было что терять? Он вызвал в воображении свой первый завтрак в столовой, попытался разглядеть лица других ребят, но все они были как в тумане.
Вернувшись в общежитие, он открыл дверь, и в лицо ему ударил поток влажного воздуха и запах сигаретного дыма. У окна стоял Элиот Куинн, который снял сетку и, высунувшись наружу, стряхивал пепел на газон.
Когда в конце прошлого учебного года директор Уотерс обратилась к Остину с просьбой поселиться вместе с Элиотом, он с радостью согласился. Он не очень хорошо знал Элиота – тот был на класс старше, но с годами Остин понял, что гораздо лучше просто поддерживать с соседом хорошие отношения, чем быть с ним близкими друзьями. Это снижает вероятность того, что вы будете выносить друг другу мозг. До Остина доходили слухи о том, что случилось с Элиотом, и он соглашался с друзьями, когда они обсуждали, какая это жесть, но теперь он боялся, что проблемы человека, с которым он делит комнату, вот-вот станут и его проблемами тоже.
Элиот посмотрел на него как на инопланетянина.
Остин обдумывал, как ответить, не показавшись занудой. Хотел ли он получить нагоняй или заработать какую‐нибудь гадость в легких от пассивного курения? Не особо, хотя на самом деле вопрос был не в этом. На самом деле Элиот спрашивал, настучит он на него или нет.
Он кивнул на сигнализацию над дверью.
Нет, – сказал Элиот и снова повернулся к окну, чтобы выдохнуть дым.
Остин изучал участок бугристой кожи, начинающийся под ухом Элиота. На краю его щеки не росла щетина, а под ворот футболки уходила уродливая россыпь пятен. Но и что с того? Даже если все эти истории были правдой, это не давало ему права быть мудаком.
Как хочешь. Я иду ужинать.
Слышал, она уже ищет тебя.
Что? Кто это сказал?
Элиот рассмеялся – как показалось Остину, прямо‐таки злорадно.
Да шучу я. Я еще ни с кем не разговаривал. Хотя видел бы ты свое лицо.
Элиот бросил окурок в старую бутылку из‐под “Гаторейда”, и Остин не спускал с него глаз, пока не убедился, что он
