"Достопочтенный господин Вибель!
Широкий поток времени, разделивший наше прежнее знакомство, не лишает меня, однако, надежды, что Вы еще не забыли Эмму, жену покойного пастора Клейнберга, а по псевдониму ложи - Alba Rosa[207]. Письмо это я пишу, чтобы рекомендовать Вам служащего в Вашем городе господина Зверева, за которого объявляет себя поручителем господин Марфин, знаменитейший сподвижник русского масонства. Раскройте Ваши дружеские объятия господину Звереву. Он, по отзывам господина Марфина и моего теперешнего мужа доктора Сверстова, рыцарь по смелости и честности и неофит, готовый принять в свою душу все прекрасное. Я уверена, что Вы не отвергнете его, тем более, что наше стадо с каждым днем уменьшается, и привлечь хотя еще одну новую овцу будет заслугою перед нашим орденом.
Сверстова."
Сколь ни мало, как я уже сказал, Зверевы могли перевести, но все-таки они более уже чувством поняли, что gnadige Frau чрезвычайно расхваливала Аггея Никитича.
- Когда же ты поедешь с этим письмом к Вибелю? - спросила его Миропа Дмитриевна.
- Да как-нибудь тут зайду к нему, - отвечал с некоторой небрежностью Аггей Никитич и, конечно, в этом случае хитрил.
Он прежде, чем сделать визит аптекарю, вознамерился позондировать пани Вибель и счел за лучшее сделать это не в собрании, где было все-таки довольно многолюдно, а на своих утренних встречах с ней, которые происходили таким образом, что Аггей Никитич просто нагонял экипаж пани Вибель и ехал с ней рядом, что повторил он и в настоящем случае.
- Я имею надобность быть у вашего мужа, - сказал он.
- А разве у вас весь вышел папье-фаяр? - спросила насмешливо аптекарша.
- Неужели же, - возразил Аггей Никитич, - к вашему супругу только можно иметь надобность, что за папье-фаяр?
- О, нет! - воскликнула пани Вибель. - Вы можете получить от него магнезию, ревень, солодковый корень...
- А кроме этого, ничего у него нет? - спросил Аггей Никитич.
- Ничего нет! - отвечала пани и засмеялась.
Аггей Никитич тоже улыбнулся.
- Я не то что желаю что-нибудь получить от господина Вибеля, - начал он, - но у меня есть к нему письмо от одной дамы.
- От дамы? Ах, это интересно! - снова воскликнула пани. - От молоденькой и хорошенькой?
- Напротив, не от молоденькой и не от хорошенькой; в этом случае вы совершенно можете успокоить вашу ревность.
- Ревность? - произнесла как бы в невольном удивлении пани. - О, пан Зверев, я вам очень благодарна, что вы успокоили меня в этом отношении. Я действительно, - продолжала она с кокетливой грацией, - ужасно ревную моего татку, но не к женщинам, а к его коту, которого он, вообразите, лелеет, целует, моет, расчесывает гребнем.
Честный аптекарь действительно, когда супруга от него уехала, взял к себе на воспитание маленького котенка ангорской породы, вырастил, выхолил его и привязался к нему всею душою, так что даже по возвращении ветреной супруги своей продолжал питать нежность к своему любимцу, который между тем постарел, глаза имел какие-то гноящиеся, шерсть на нем была, по случаю множества любовных дуэлей, во многих местах выдрана, а пушистый ангорский хвост наполовину откушен соседними собаками. Все это аптекарша не преминула довольно подробно описать Аггею Никитичу, который покатывался со смеху, воображая фигуру кота, и вместе с тем упивался восторгом, слыша такие насмешливые отзывы пани Вибель о своем супруге.
- Но когда ж, однако, я могу застать господина Вибеля? - спросил он.
- Когда хотите, он целые дни торчит в своей аптеке, - объяснила пани.
- Но я желал бы застать и вас дома, - проговорил Аггей Никитич.
- О, пане добродзею, как я вам благодарна за то! - воскликнула пани и низко поклонилась Аггею Никитичу.
- В таком случае, назначьте мне час!
- Час? - протянула она. - Всего лучше... одиннадцать часов вечера; тогда муж наверное спит, а я еще сижу.
Аггей Никитич снова веселейшим образом захохотал.
- Но что ж вы делаете, сидя одни? - спросил он.
- Мечтаю.
- О чем?
- Угадайте!
- Угадать нетрудно! - сказал, пожимая плечами, Аггей Никитич.
- Ну, угадывайте! - разрешила ему пани.
- Вы мечтаете о прошедшем, - проговорил Аггей Никитич.
Пани при этом заметно вспыхнула.
- Может быть, немножко о прошедшем, а может быть, и о настоящем! произнесла она кокетливо и крикнула кучеру: - Пошел!
Тот поехал быстрее.
Аггей Никитич, начинавший несколько поотставать от своей спутницы, погрузился было в сладкие грезы; но аптекарша снова велела кучеру ехать тише, так что Аггей Никитич опять поравнялся с нею.
- Не желаете ли, чтобы я предуведомила мужа, что вы хотите быть у него? - спросила она.
- Пожалуйста! - сказал ей Аггей Никитич.
- Но в какое же время? - поинтересовалась сама пани Вибель узнать поточнее время.
- Вечером, часов в шесть, - объяснил Аггей Никитич, рассчитав, что сначала он переговорит с аптекарем, а потом тот, вероятно, пригласит его остаться чай пить, и таким образом Аггей Никитич целый вечер проведет с очаровательной пани.
- Можно это?
- О, да, можно. Но муж, вероятно, спросит, от какой дамы письмо.
- Письмо от его бывшей ревельской знакомой, госпожи Сверстовой, сказал Аггей Никитич, припомнив все, что только он вкупе с Миропой Дмитриевной понял из письма.
- Ревельской знакомой! - повторила себе аптекарша и велела кучеру ехать по направлению к дому, где тотчас же передала мужу поручение Аггея Никитича.
Вибель на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову пастора, на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили старика, что он стал потирать себе руки и полушептать:
- Посмотрим, посмотрим, что мне пишет Alba Rosa?
- Какая это Alba Rosa? - спросила было его молодая супруга.
- Это не твое дело, - ответил он ей и решительным жестом дал понять, чтобы она уходила.
Пани аптекарша, сделав презрительную мину, ушла.
Аггею Никитичу хоть и предстояло вечером свидание с пани Вибель, однако он не утерпел и выехал поутру прокатиться, причем, как водится, встретил ее. Разговаривали они между собою, впрочем, на этот раз немного, и пани Вибель только крикнула ему:
- Вы будете у нас сегодня?
- Буду! - крикнул ей тоже Аггей Никитич.
Отобедав, он еще часов с пяти занялся своим туалетом и издержал несколько умывальников воды для обмывания рук, шеи и лица, причем фыркал и откашливался на весь дом; затем вычистил себе угольным порошком зубы и слегка тронул черным фиксатуаром свой алякок, усы и бакенбарды. Идя в аптеку, Аггей Никитич соображал, как его встретит пани Вибель - в таком ли дезабилье, в каком она явилась, когда он увидел ее в первый раз, или принарядится? Если она будет растрепашкой, то это скверно, а если наоборот, то хорошо: значит, она прямо для него прифрантится. Старого аптекаря он застал по-прежнему стоявшим у конторки и, расшаркавшись перед ним, передал ему письмо gnadige Frau. Приняв оное и заметив на верху конверта маленький крестик, весьма отчетливо изображавший два масонские молоточка, Вибель улыбнулся; но, прочитав самое послание, он окинул Аггея Никитича испытующим взглядом и медленно, выходя из-за конторки, проговорил ему:
- Покорнейше прошу пожаловать ко мне в кабинет!
Аггей Никитич пошел за ним и в дверях кабинета, между теми же двумя шкафами с narcotica и heroica, встретил пани Вибель, которая была одета далеко не по-домашнему и торопливо сказала ему:
- Пан Зверев, когда вы переговорите с таткой, приходите ко мне чай пить!
- Да, прошу вас, - поддержал ее Вибель.
Аггей Никитич молчаливым поклоном изъявил благодарность обоим супругам за такое приглашение: расчет его, как видит читатель, удался вполне.
Кабинет старого аптекаря оказался типом кабинетов аккуратных, дельных и расчетливых немцев. Все убранство в нем хоть было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее на себе аптекарский характер: в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств; на окнах лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса[98], а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою в нее пропускною бумагою; сверх того, на одном покойном кресле лежал кот с полузакрытыми, гноящимися глазами.
Усевшись сам и усадив своего гостя, старый аптекарь, видимо, хотел прежде всего расспросить о gnadige Frau.
- Госпожа Сверстова где же теперь живет? - сказал он.
