- Вы обратили, пан Зверев, внимание на этого несчастного инвалидного поручика? У него живот кривой, как будто бы он его вывихнул.
Аггей Никитич, припомнив фигуру инвалидного поручика и мысленно согласившись, что у того живот был несколько кривой, улыбнулся. Досталось равным образом от пани Вибель и высокой девице, танцевавшей с поручиком вальс, которая была, собственно, дочь ополченца и не отличалась ни умом, ни красотой.
- Эту длинную mademoiselle здесь прозвали чертовой зубочисткой! объяснила она об ней.
Аггей Никитич снова улыбнулся, но муж ей заметил с легким укором:
- А кто же прозвал ее, как не ты?
- Конечно, я! - призналась пани Вибель и, заметив, что Генрику ее широко и всласть зевнул, сказала ему: - Что ж ты, татко, сидишь тут и мучишься? Ступай к себе спать.
Аггей Никитич, разумеется, при этом поспешил взяться за фуражку.
- Ах, нет, нет! Вы извольте оставаться и посидите со мной! воскликнула ему торопливо аптекарша, отнимая у него фуражку.
- Посидите с ней! - попросил его и Вибель, а затем, сказав: - До завтра! - ушел вместе с котом своим.
Оставшись таким образом с глазу на глаз, пан исправник и пани аптекарша почувствовали некоторый конфуз.
- Ну-с! - начала она, уложив красивый подбородочек на кулаки своих опершихся на стол рук, которые при этом обнажились до локтя.
- Ну-с! - повторил тоже и Аггей Никитич, невольно устремляя глаза на обнаженные руки аптекарши.
- Завтра вы, по приказанию мужа, я слышу, опять к нам явитесь? продолжала пани Вибель.
- Я явлюсь, если вы тоже меня пригласите, - заметил ей Аггей Никитич.
- О, я не смею того! Это слишком большая честь для меня! - проговорила плутоватым голосом пани Вибель и засмеялась: своей прелестной кокетливостью она окончательно поражала Аггея Никитича. - Но я желала бы знать, пан Зверев, о чем вы, запершись, говорили с мужем.
Вопрос этот весьма затруднил Аггея Никитича.
- Он меня расспрашивал о госпоже Сверстовой, от которой я доставил ему письмо, - объяснил было он.
- Но что же он вас расспрашивал? - любопытствовала пани Вибель.
- Расспрашивал, где и как она живет, - отвертывался, как умел, Аггей Никитич.
- Нет, не то, - отвергнула пани Вибель.
- А вас все по этому случаю мучает ревность? - спросил Аггей Никитич.
- Отвяжитесь, пожалуйста, с вашей ревностью! Что вы на меня выдумываете? - возразила уж с досадой пани Вибель. - Я только хочу догадаться, почему с вами так любезен муж.
- Я не знаю, - заперся Аггей Никитич.
- О, вы знаете, но не хотите, вижу, сказать мне правду, тогда и я вам во всю жизнь мою не скажу никакой моей тайны!
Аггей Никитич приведен был в отчаяние таким решением пани Вибель.
- Теперь я пока никак не могу сказать правды, - проговорил он.
- Но когда же вам можно будет сказать мне ее?
- Да, может быть, завтра, а если не завтра, так потом, впоследствии времени, - говорил Аггей Никитич.
- И всю правду мне скажете? - переспросила с ударением пани Вибель.
- Всю, - отвечал ей глухим голосом Аггей Никитич и затем начал молча созерцать пани Вибель, да и она, в свою очередь, тоже молча созерцала его.
Наконец, часу в двенадцатом, Аггей Никитич счел за нужное раскланяться, и пани Вибель больше не удерживала его.
Всю ночь Аггей Никитич придумывал, как ему вывернуться из затруднительного положения, в которое он поставлен был любопытством пани Вибель, и в итоге решился переговорить о том, не прямо, конечно, но издалека с старым аптекарем, придя к которому, на этот раз застал его сидящим в кабинете и, видимо, предвкушавшим приятную для себя беседу. Увидев вошедшего гостя, Вибель немедля же предложил ему сигару, но Аггей Никитич, прежде чем закурить ее, спросил:
- Объясните мне, Herr Вибель, вы вчера изволили сказать, что о масонстве надо быть молчаливым, как рыба; но неужели же семейным своим, например, я жене моей, не должен рассказывать, что желаю быть масоном?
- Отчего ж не рассказывать?.. Не пойдет же она с доносом на вас к правительству, - объяснил ему тот.
- А супруга ваша, извините за нескромный вопрос, знает, что вы масон? допытывался Аггей Никитич.
- Да, я ей говорил и предлагал вступить в наш орден, но она преданная католичка и говорит, что это грех.
Услышав такого рода объяснение, Аггей Никитич вздохнул свободнее, потому что он, по его соображениям, мог касательно масонства быть до некоторой степени откровенен с пани Вибель.
- Но тогда зачем же все-таки в масонстве есть скрытность? - повторил он еще раз.
Вибель развел при этом руками.
- Я не знаю, что вы разумеете под скрытностью масонов, - сказал он, если то, что они не рассказывают о знаках, посредством коих могут узнавать друг друга, и не разглашают о своих символах в обрядах, то это единственно потому, чтобы не дать возможности людям непосвященным выдавать себя за франкмасонов и без всякого права пользоваться благотворительностью братьев.
- Это весьма благоразумно, - заметил Аггей Никитич.
- Да, весьма, - повторил за ним Вибель, - но скажите, вас знакомил кто-нибудь со средствами к распознаванию собратьев своих и с символами нашими?
- Никто; я пока только еще читал некоторые масонские сочинения, отвечал Аггей Никитич.
- Тогда возьмите эти лежащие на столе белый лист бумаги и карандаш! повелел ему Вибель, и когда Аггей Никитич исполнил это приказание, старик принялся диктовать ему:
- Масоны могут узнавать друг друга трояким способом, из коих каждый действует на особое чувство: на зрение - знак, на слух - слово, на осязание - прикосновение. Знак состоит в следующем: брат, желающий его сделать другому брату, складывает большие пальцы и указательные так, чтобы образовать треугольник.
И Вибель показал на практике, как следует складывать пальцы.
- Ответствующий брат, - продолжал он, - делает то же самое, после чего оба брата соединяют концы своих указательных пальцев.
Здесь Вибель, заставив Аггея Никитича сделать из пальцев треугольник, приблизил к ним свои пальцы, тоже сложенные в треугольник, и тогда образовалась фигура, похожая на два треугольника, прикасающиеся один к другому вершинами.
- Я теперь, - добавил он, - изображаю знак огня, а вы - знак воды; поняли?
- Понял, - отвечал Аггей Никитич, хотя в сущности весьма мало понял.
- В прикосновении, - воскликнул вслед за тем Вибель, - каждый вопрошающий и ответствующий протягивает правую руку так, чтобы большой палец был приподнят вверх, и, взяв потом друг друга за руки, крепко пожимают их для выражения братского соединения, сродства и верности.
Таковое прикосновение Herr Вибель тоже не преминул показать Аггею Никитичу на практике.
- Слово, - толковал он далее, - произносится таким образом, что вопрошающий шепчет ответствующему: А. и Е.
- Но что же это за слова такие? - невольно полюбопытствовал Аггей Никитич.
Вибель вполне объяснить это несколько затруднился.
- Полагаю, что первая буква обозначает Адонирама, а вторая - Иегову.
Аггей Никитич выразил кивком головы, что это им понято. Он действительно об Иегове и об Адонираме слыхал и читал.
- Ответствующий, - снова приступил Вибель к поучению, - немедленно при этом поднимает ладонь к лицу своему и потихоньку шикает, напоминая тем вопрошающему о молчании; потом оба брата лобызаются, три раза прикладывая щеку к щеке... - Записали все мои слова?
- Записал-с, - отвечал Аггей Никитич покорным голосом.
- Поэтому перейдем теперь к символам! - возгласил Вибель (важность в нем и самодовольство увеличивались с каждым словом его). - Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер - символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль - символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности. Эти-то три возвышенные идеи - истинного, доброго и прекрасного составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, - служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика. "Мудрость, - говорят масоны, - руководит нашими поступками, крепость их основывает, а красота украшает". Иных тайн масоны не имеют никаких; но зато масонство само есть тайна, потому что его истинное и внутреннее значение может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.
Аггею Никитичу, старательно писавшему под диктант Вибеля, становилось, наконец, невыносимо скучно и утомительно; но разговорившийся ритор не замечал того и потянул со стола довольно толстую писаную тетрадку, предполагая, по-видимому, из нее диктовать.
- Это - ритуал одной ложи, - сказал он, но в это время, к неописанной радости Аггея Никитича, послышался стук и миленький голосок пани Вибель:
