Через полчаса он был у подъезда Смольного; октябрьский ветер уже рвал и взметывал вверх узкий клочок бумаги - первый военный бюллетень гражданской войны, сообщавший о том, что третий конный корпус угрожает подступом к Петрограду и о том, что "армия и красная гвардия революции нуждаются в немедленной поддержке рабочих".
- Товарищ Турбин здесь?
Крепкий чернобровый матрос, сменивший сонного красногвардейца, молча вышел в соседнюю комнату; сквозь притворенную дверь, в синем табачном дыму мелькнули смутные лица, наклонившиеся над столом. Шахов разглядел одно из них - квадратное лицо с запавшими, почерневшими глазами.
- Его нет на заседании. Он только-что уехал.
- Куда?
- В Главный Штаб.
- В Штаб? Да я только-что из Штаба!
- Так значит разъехались... Нет и десяти минут, как он уехал... Поезжайте в Штаб, если спешное дело.
...............
Трамвай полз медленно, солдаты грушами висели на нем с обеих сторон.
На углу Литейного красногвардейский патруль отнимал у долговязого мальчишки газеты; мальчишка ругался, дамы в шляпках, окружившие красногвардейцев, бодро размахивали руками и кричали что-то о французской революции.
Перед зданием думы тесными шпалерами стояла толпа - по лестнице бегали туда и назад игрушечные офицеры и студенты с белыми нарукавниками, на которых красными буквами были отпечатаны три слова: "Комитет общественной безопасности", из которых ни одно не соответствовало истине.
Кое-где Шахов заметил красногвардейцев, которые меньше всего походили на людей, только-что совершивших революцию; они молча стояли на своих постах, толпа кричала им что-то, потрясая кулаками.
Вдоль Невского тянулись бесконечные колонны солдат, проходивших мимо, не обращая никакого внимания на всю эту суматоху.
"На фронт"... - подумал Шахов.
У Главного Штаба он сошел с трамвая и, поднявшись во второй этаж, вернулся в ту самую комнату, которую покинул час назад. Немного не доходя до этой комнаты, он встретился в полутемном коридоре с высоким человеком в офицерской шинели - с тем самым прапорщиком Турбиным, которого он в течение трех часов искал неудачно, - и прошел мимо, даже не взглянув в лицо офицера.
Но если бы он взглянул в это лицо, он вряд ли прошел бы дальше, не остановившись ни на одно мгновение: Турбин отшатнулся, с перекосившимся лицом бросился к Шахову и тут же дернулся назад, вытаращенными глазами смотря ему вслед и с дрожью потирая руки.
В коридоре никого не было; никто не слышал, как этот длинноногий офицер, так непохожий на офицера, бормотал, потирая лоб и растерянно моргая глазами:
- Д-да, не... да не может-быть... Д-да, ведь это же он... Он, Шахов!
И он прибавил, вдруг усмехнувшись и нелепо взметнув головой:
- П-пустяки дело!
II
Вечером того же дня (ему так и не удалось увидеться с Турбиным, и Кривенко завалил его утомительной работой по снаряжению и вооружению отряда), вечером того же дня Шахову удалось добраться до Кавалергардского переулка.
Галина сидела на кровати, обложенная подушками; ее лихорадило, большой мохнатый плед был накинут на плечи; на этом пледе лежала забинтованная от плеча до локтя рука.
Лицо ее, немного постаревшее, утомленное, было почти незнакомо Шахову; она не напоминала нисколько ни девочку, которую он оставил год назад, ни молодого офицера, которого, рискуя жизнью, он тащил накануне на своих плечах через весь город.
Она заговорила с ним как-то неловко, даже сухо, и он сразу насторожился.
- Я очень благодарна вам... Вы вчера помогли мне. Я почти ничего не помню... Помню только, что увидела вас там, наверху. Вы, должно быть, очень устали?
Можно было подумать, что путешествие накануне ночью от Дворцовой площади до Кавалергардского переулка под угрозой немедленного расстрела было спортивным упражнением или увеселительной прогулкой.
Он отвечал медленно, немного теряясь, не зная, как говорить с этой, почти незнакомой ему, женщиной.
- Да нет, пустое. Вот за сегодняшний день я в самом деле устал немного.
Он осторожно прибавил немного погодя:
- Вы так долго были в обмороке, что я уж было испугался... Рука болит?
- Нет, ничего... Доктор говорит, что сквозная рана. Через три дня буду здорова.
Шахов машинально взял со стола какую-то безделушку и начал вертеть ее в руках.
- Однако ж, я не ожидал вас таким образом встретить, - сказал он торопливо, - как-то это все на вас непохоже... Вы как-то переменились за этот год. Если бы мне за час перед тем сказали, что я встречу вас так, как я вас вчера встретил, я бы...
Но и это не произвело на Галину никакого впечатления, как-будто курсистке Высших Женских Курсов и полагалось носить форму прапорщика и быть в самое опасное время на "защитных постах армии, верной Временному Правительству".
- Я не знала, каким образом вы вчера попали во дворец. Нет, ничего не помню, - снова повторила она, сощурив глаза, и Шахов сразу же узнал это движение... - Так, что же, значит, выходит, что мы...
- Выходит, что мы... - повторил Шахов.
Он напряженно засмеялся.
- Выходит, что мы вчера воевали друг против друга с той разницей, что вы в чине прапорщика, а я - простого солдата.
На этот раз Шахову пришлось еще раз убедиться в том, что эта бледная с забинтованной рукой женщина незнакома ему.
Галина сказала, криво усмехнувшись:
- Что же, вы - красногвардеец?
- А разве вы вчера не успели в этом убедиться?
Галина сощурилась, помолчала.
- Знаете ли, Константин Сергеевич, если бы вчера ночью вы попались в мои руки и сопротивлялись так, как я сопротивлялась, так я бы, пожалуй, приказала вас расстрелять.
- Я считал, что вы для нас неопасны, - сухо отвечал Шахов, не глядя на нее, - мы немного выиграли бы от вашей смерти. Таким, как вы, вчера оставляли оружие. Все это пустяки какие-то...
Галина снова усмехнулась.
"А пожалуй, таким, как она, не следовало оставлять оружие", - подумал Шахов и добавил сердито:
- И, кроме того, я думал, что мне не придется раскаиваться в том, что я вчера помог вам добраться до дому.
Она, не отвечая, потянулась было за портсигаром, лежавшим на стуле возле кровати, но не дотянулась и снова прилегла на подушку: видимо рука у нее сильно болела.
Шахов подал ей портсигар и несколько минут молча смотрел на маленькие пальцы, державшие папиросу.
- Так вы говорите, что юнкерам вчера оставляли оружие?
- Почти все юнкера отпущены на честное слово.
- Ну, вот видите... а я-то...
- Что вы?
- Я-то ведь никому честного слова не давала. Ведь вы вчера вынесли меня из дворца тайком?
- Да от кого же мне было таиться? - неохотно сказал Шахов.
Галина глядела на него с любопытством.
- Стало-быть, вы нарушили вашу обязанность и поступили против вашего долга.
- Я беру на себя ответственность за то, что я вчера по отношению к вам сделал, - сдержанно сказал Шахов. - Мне пора итти. Я зашел для того только, чтобы проститься с вами.
Галина быстро взглянула на него и вдруг принялась старательно сгибать и разгибать пальцы больной руки; потом также неожиданно бросила это занятие и закурила новую папироску.
- Вы уезжаете?
- Не знаю. Может-быть, завтра отряд отправят на фронт... И, кроме того...
Он принялся глазами искать свою шляпу.
- И, кроме того, все может случиться.
Он взглянул на нее и вдруг с удивительной четкостью вспомнил это бледное, закинутое вверх лицо, маячившее перед ним вчера под светом фонаря на мокром тротуаре, и горьковатый запах пороха, и темноту, и разбитые подвальные окна...
Он вдруг протянул к ней руки; она поспешно отвернулась, ища в подушках карандаш и записную книжку.
- Послушайте, - глухим и напряженным голосом сказал Шахов, - я вас ни о чем спрашивать не хотел... Что ж... нам, может-быть, и говорить-то не о чем. Я знаю, что я виноват перед вами... Я уехал тогда, не известив вас ни одним словом, я скрывался от вас, я не отвечал на ваши письма. Но теперь-то, Галя, когда мы увиделись наконец, неужели вы не хотите даже спросить меня, почему же я все это...
В дверь постучали; он с побледневшим лицом оборвал и оборотился.
Давешний гвардейский офицер, который вчера встретился ему на Кавалергардском, быстро вошел в комнату и тотчас же бросился к Галине.
- Ах, боже мой, что с вами, вы ранены?.. - спросил он с беспокойством, - мне Мария Николаевна говорила... Я беспокоился, остался здесь, в городе, заходил к вам два раза, никого не находил дома. Но я представить не мог, что вы в самом деле решились...
Шахов молча отошел в сторону.
- Руку прострелили? Сквозная рана? - торопливо спрашивал офицер, нужно к хирургу. Я сейчас же еду... - (Он пошел к двери и тотчас же возвратился обратно.)
- Право, я все-таки считал вас благоразумнее... Пойти в эту суматоху, в эту омерзительную возню, рисковать своей жизнью... да и не только своей...
Он все еще не замечал Шахова. Шахов стоял спиной к нему и с напряженным вниманием разглядывал свои красноватые, сразу вспотевшие руки.
