И в этот момент что-то во мне сломалось, друг. Я плакать мигом перестал, говорю сестре:
- Позови дежурного врача. А она мне:
- Она одна, вас много.
Тогда я сказал:
- Зови, иначе встану и уйду.
Была суббота, она не зовет:
- Одна на всю больницу, есть тяжелые, а у тебя нет видимых причин.
Кончилось мое терпение к этой жизни, чувствую, не хочу больше так жить!
Стал биться на кровати, кричать... наконец, сел, ноги спустил на пол, мне за себя все равно стало, пусть умру, ерунда по сравнению с этой болью чувствовать все время, как ему больно, страшно - ползти среди врагов, среди чужих, куда, зачем?.. И ты, Малов, если умер, никогда не прощу, никогда! значит подвел меня, и всех наших, ты не мог так поступить!..
Испугались, позвали дежурного врача.
Она двоечница, я сразу понял, от нее заношенным страхом пахнет, только б ничего не случилось, - "утром придет хирург, который оперировал, пусть отвечает..."
Утром, это завтра, а день только в разгаре!. Глубоко в спине глухая утробная боль, предупреждает. Отчаяние охватило, как же я спасу Жасмина, если умру... А как спасу, если останусь?..
- Зови, говорю, настоящего врача, моего хирурга, пусть едет, мне надо, время дорого.
Она мнется, плечами пожимает, нет оснований, говорит.
- Тогда я встану, встану и уйду...
И снова сажусь, перед глазами темные ленты крутятся. Все-таки встал, она испугалась, немедленно ложитесь, говорит, я сейчас, сейчас...
x x x
Прошел, наверное, час, возвращается с суровым дядей огромного роста, лет шестьдесят ему, глаза заспаны. Раньше я бы оробел, а теперь совсем другой человек за меня говорит.
- Дай одежду, уйду.
- У тебя сотряение мозга, пусть небольшое, отлежишься, но.... У тебя сильный порез на руке или укус. И главное, у тебя ушиблена почка, только несколько дней, как зашил.
- Дай одежду, а нет, все равно не удержите.
Аркадий Петрович его зовут, он смотрит на меня, видит мое лицо... Смотрит, понимаешь, смотрит на меня, что-то видит, а это редко бывает, Малов, я понял.
- Ты, парень, совсем дурак, что ли?..
Но уже знает, надо поговорить, сел, закурил, это в палате запрещено, но остальных не было, они в коридоре телек смотрят. Он покурил, все смотрит на меня, потом окурок зажал пальцами, сунул в карман халата, и говорит:
- Расскажи по-человечески, зачем тебе....
Мне трудно было, чужому как это понять, и я долго говорил.
Он слушал, наверное, час прошел, потом вдруг говорит:
- Хватит, убирайся, болван, сам себе смерти ищешь... Слушай напоследок внимательно. У людей две почки обычно трудятся, а у тебя одна, вторая болтается сморщенная, это с рождения или в детстве болел. А та, что здоровая, ранена была, от удара у нее капсула, ну, оболочка разорвалась. Я починил, но работает плохо еще, вяло, бережно с ней надо обращаться, пока вся кровь и слизь из нее не отойдет. А отойдет, значит оклемалась, и ты выжил. И я должен за тобой наблюдать. Но ты ведь все равно убежишь, из окна выпрыгнешь, а это почке ни к чему, так что иди, но осторожно живи, ясно?.. Отпустить не могу, но глаза закрою, а ты убегай. И одежду выдать не могу, телогрейку дам, сапоги, санитара нашего амуниция, он болеет, потом занесешь... Откуда ты взялся, я думал, таких дураков уже на свете нет. Смотри, не подведи, понял, если помрешь, мне худо будет, я себе этого не прощу.
У, он мне на плечи насел своими тяжелыми словами... Но я выдержал, и говорю ему:
- Обещаю тебе, я всех спасу и жив останусь, я должен.
- Ах ты, живая душа, - он говорит, это я тебе должен, ты сам не понимаешь, за что... Ну, иди, иди... А рисуночки свои оставь, я их себе возьму.
Там всего было два, так, набросал от тоски, нацарапал, цветок один, и свое лицо, оно с кривым подбородком, и глаза разные.
- Бери, конечно, хочешь, еще принесу...
- Нет, - он говорит, - не разбазаривай себя, Саша, и вообще... береги...
И несколько советов дал, ну, медицинских, очень пригодились, очень.
x x x
Зашел по дороге в ЖЭК, у Афанасия ключи, он дверь опечатал после кражи, Ольга сказала. Перед дверью человек десять, все к нему. Не успел в приемную войти, он тут же выглянул, наверное, в окне приметил меня, и говорит секретарше:
- Кошкина сюда, остальных на завтра, у меня тоже право на отдых имеется. - Выписался? Ты что-то серый, жеваный какой-то, не выздоровел еще? Говорят, в дополнение тебя еще собака укусила, твой инвалид, ненормальная что ли? Только скажи, усыплю лучшим образом.
- Это я дурак, а Жасмин в порядке.
- Шути, шути, - он смеется, - значит, оклемался.
- К понедельнику совсем оклемаюсь, потерпи с уборкой. Дома надо разобраться, с обстановкой, и у Малова пыли метровый слой, жду его к Новому году.
- Он же умер, Малов....
Я засмеялся:
- Малов!.. Ну, что ты, он письмо прислал, едет с подарками.
- Когда это было...
Я плечами пожал, что поделаешь, дурак... Малов, отчего они все тебя хоронят?..
Афанасий посмотрел на меня, помолчал, потом говорит:
- Ладно, Саша, я ведь понаслышке, наплели, наверное, как у нас обычно делается.
- Пока у меня такая катавасия, я поживу внизу, на первом?
- Что за вопрос, хоть до конца жизни живи.
Похлопал по плечу, "отдыхай, а с понедельника ты мне нужен, друг, хочу тебе на месячишко дополнительный дом прицепить, соседний. Соглашайся, а я тебе премию за год, немалая сумма будет."
Что это он добрый такой, думаю. А он и говорит:
- У меня еще два дела к тебе, большое и маленькое.
- Начни с маленького, я сегодня от больших устал.
- Ты уж извини, но никто не просил тебя свою квартиру ей отдавать, Алиске. Теперь за кражу никто не отвечает, милиция считает, ищи-свищи...
Верно, дело небольшое оказалось. Молчу, он прав, я сам, дурак, напросился на неприятность.
- А второе дело непростое, просили провентилировать. Человек, который тебя толкнул, ну, авария... он важное лицо, полковник безопасности из столицы. Торопился на совещание, сам рулил, и вот такое стряслось, он сожалеет. Он машину сразу поменял, пересел во вторую, где свита и друзья, а помятая иномарка... она ночью у милиции сгорела дотла, сама... Но это неофициально, а юридически милиция фактов не имеет, личность не установлена, говорят. Теперь за тобой главное решение, если не будешь волну гнать, то и расследования никакого, и ему и тебе лучше. Очень заплатят, Саша, столько на своей дорожке за всю жизнь не наметешь.
- Зачем мне это, - говорю, - ни суда ни следствия не будет. И денег не возьму. Я художник, Афанасий, мне от этих ничего не нужно, хочу только подальше быть.
Сказал и удивился, откуда взял, ведь не было тебя со мной. Наверное, ты прав, Малов, пора мне своим умом жить, пусть небольшим, да?..
- Не дури, Саша, ну, не общайся, но деньги-то возьми. Малов, может, и живой, но не вечный, и у тебя здоровье... кто знает, как повернется... Могут пригодиться, мир на них стоит.
- Может у них и стоит, а не возьму. Давай ключ, и до понедельника.
- Нет, погоди... - и я вижу, Малов, он переживает, а не просто так, у человека сердце еще теплое.
Подскакивает к холодильнику - "дома ведь шаром покати, знаю, так что бери... вот, осетровые хвосты, отваришь, это вещь, скажу тебе!"
Холодильник у него раздулся, едва выдерживает напор особых продуктов питания.
Ну, я решил, не надо до конца человека обижать, правда, Малов?.. И взял два хвоста, они только называются так, хвосты, а сами больше другой рыбы, шипастые, кожа каменная, а на срезе сочное красное мясо. Мне сто лет не нужны, тошнит смертельно, тоскливая гадость на языке, но эти хвосты для Жасмина и котов находка. И я взял, Малов, а потом от них заработал неприятности.
Но это впереди, рассказ не кончен, слушай!..
Выразил спасибо ему, взял хвосты и пошел. А он мне вслед тихо так говорит:
- Ты прости меня, Саша...
Я удивился - за что?
- Купить хотел...
Я не знал, что ответить, "да ничего, ерунда", - и к двери.
Вдруг обернулся, не знаю почему, и говорю:
-И ты меня прости.
Он изумился - "за что?.."
- Ты лучше, чем я думал.
У секретарши полиэтиленовый пакет выпросил, чтобы рыбьи конечности донести, каждая килограмма полтора, наверное.
Иду и думаю - все нормально, Саша, премию ты заслужил, судиться покупаться не стал, и правильно, не пачкайся... Один дом или два, разница невелика... если к понедельнику оклемаюсь.
Снег тонкий еще, с ним легко, а может и сам растает.
x x x
А день, хотя в разгаре, для меня только начинается, самый длинный в жизни оказался. Таких дней у меня было всего - ну, три, четыре... Когда попался в серый мешок, мальчишечка... когда вылупился заново на свет и мама умерла, два события сразу... когда мы притащили Жасмина... когда ты уехал... и сегодня, самый тяжелый в жизни день.
Дорожка моя любимая заброшенная лежит, скользкая, грязная... Тяжело видеть это безобразие, в печальном настроении вхожу в подъезд.
И тут же слышу жалобный крик кота или котенка, а люди ходят и никто ничего!.. Похоже, высоко... Поднялся на лифте, вижу - между восьмым и девятым этажом, за сеткой, отгораживающей лифт, котенок стоит. Как он в шахту мог попасть, без человеческой руки невозможно это!.. Изнутри на сетке стальные уголки, может заметил, сантиметров восемь шириной, и он на одном стоит, к сетке прижался и орет. Рядом с ним то и дело проплывает лифт, махина с грохотом и вонью стальной, чуть не задевает его, и ясно, он долго не продержится, упадет в шахту с большой высоты, а может лифт его зацепит, искалечит, раздавит... Меня в жар бросило, и я мог его раздавить!.. А люди не хотят слышать, понимать - спокойно садятся в лифт и едут себе, им, видишь ли, спешить надо!.. Я бегом вниз, на первом у меня весь инструмент, там ножницы по металлу. Дверь открыл, почему-то темно... Забыл, что в день аварии выкрутил пробки, чинил розетку, представляешь, Малов, я - забыл! Ты бы посмеялся - "Саша, становишься нормальным человеком...", а мне не до смеха, наощупь схватил с полки ножницы и наверх. Ехать лифтом духу не хватило, пешком бежал. Тяжело далось, ослабел, притащился весь в поту, в спине тяжелый камень ворочается, давит, перед глазами черные запятые бесятся.
