старлей.
– Ну, а вдруг тебе прикажут.
– Ну кто может приказать стрелять в мирных людей, – говорит сопровождающий и обращается к Веригину за очередным подтверждением.
– Э, не скажи-и, – произносит мужик и обводит взглядом вагон, в котором в одном конце какая-то полубандитская группа играла в карты, впрочем, к их игре лучше подошло бы слово «резалась», поскольку действие это сопровождалось возгласами, криками, матами; на крайних сиденьях во всю длину расположились два бомжа, вокруг которых было достаточно большое пустое пространство, никто не хотел сидеть рядом с ними, чтобы не вдыхать запахи свалки; несколько человек, среди которых выделялась женщина с красным испитым лицом, разливали в стакан остатки какой-то мутной жидкости. Молодой парень целовался с такой же молодой девицей в тамбуре, видимо, полагая, что их не видно сквозь стеклянные двери, а может быть и ничего не полагая, а просто плюя на все правила приличия. Разумеется, чистенький, надменный и холеный старлей не мог чувствовать себя своим в такой обстановке, а Веригин в своей солдатской шинели был ближе ко всей этой полунищей, полукриминальной массе.
Однако ночь сделала свое дело, Веригин уснул, прислонившись к оконному стеклу и проспал до конца поездки, до тех пор, пока старлей не стал будить его. Дима прошел хорошую школу караулов и умел просыпаться. Он открыл глаза, сообразил, где находится, нашарил вещмешок, поднялся с сиденья и пошел вслед за сопровождающим к выходу.
На платформе, куда они вышли из электрички, никого не было. Старлей, оставшись с Веригиным один на один, изрядно трусил, и Веригин, компенсируя свое недавнее унижение на вокзале, не удержался и посмотрел на сопровождающего взглядом, не сулящим ему ничего хорошего.
– Нам по этой дороге, – заискивающе сказал старлей, и Веригину расхотелось напрягать [7] его. Он поправил на плече вещмешок и двинулся по асфальтовой дороге, вдоль которой торчали столбы, с темневшими негорящими фонарями.
По дороге они шли долго, во всяком случае, так показалось Веригину, и за это время старлей ни разу не подошел к нему близко, держал дистанцию. Так они добрались до поселка, на окраине которого в темноте виднелись освещенные прожекторами несколько пятиэтажных зданий. Это была войсковая часть. О том, что это именно она, свидетельствовал еще один признак: здания были окружены забором, а забор имел железные ворота с огромными пятиконечными звездами. Рядом с воротами находился домик КПП.
Это была цель их путешествия. Веригин догадался об этом еще и по поведению старлея. Тот, наконец, обогнал его и стал стучать в запертую дверь КПП.
Дверь долго не открывали и Веригин мысленно обозвал всех, кто нес службу за нею, представителями военизированного колхоза. Не добившись результата, старлей дал Веригину команду продолжать стучать, а сам направился к окну. Но тут за дверью раздались шаги и звук отодвигаемого засова.
Веригин мгновенно сообразил, что сейчас может произойти, и позвал старлея. Старлей, чертыхаясь, пошел обратно, и вовремя, потому что дверь открыл заспанный солдат с черными погонами и эмблемами связи на петлицах. Увидев перед собой рядового, он счел, что тот темперамент, с которым стучали в дверь не соотносится со званием краснопогонника, и открыл было рот, чтобы сказать Веригину все, что он о нем думает, но тут же закрыл его, поскольку за спиной Веригина появился старлей, на лице которого было зверское выражение, не сулившее службе КПП ничего хорошего.
«Ага, – подумал Веригин, – здесь все же существует субординация, и это вселяет надежду…»
Он посторонился, давая старлею пройти, и двинулся вслед за сопровождающим, понимая, что в части они опять поменялись местами и впереди теперь будет старлей.
В комнате дежурного по части сидел капитан-танкист. Старлей доложил ему, что прибыл, вытащил из дипломата пакет, в котором, как догадался Веригин, были его документы, и бросил на стол.
– Все, – сказал старлей капитану, – я привез его, теперь ваши проблемы… Доложишь энша [8], что я на службе буду после обеда…
Потом старлей вышел из дежурки. Причем он даже не взглянул в последний раз на Веригина, прошел мимо, так же, как несколько минут назад прошел мимо него на КПП. Но Веригина это не обидело. Впрочем, о чем говорить и о чем сожалеть. Хорошо еще, что не пожаловался капитану на «недостойное» поведение рядового Веригина по дороге и не порекомендовал закрыть его до утра в какую-нибудь «кандейку» [9] или на гауптвахту, с него могло статься.
Когда старлей ушел, капитан кивнул Диме на стул и принялся звонить куда-то по телефону. Закончив разговор, он спросил Веригина о его гражданской специальности. Дима не успел таковой обзавестись и честно сказал капитану об этом, не стал врать, чтобы подороже себя продать. Капитан, выслушав его ответ, потерял к нему интерес и занялся разборкой каких-то бумаг.
В дежурке было тихо и тепло. Веригина стало клонить ко сну. Он клюнул носом. Капитан, увидев это, снял трубку телефона и грозно рявкнул:
– Третья… я долго буду ждать или вас потренировать надо?
Накачка капитана возымела действие. Уже через несколько минут в дежурку влетел рядовой с повязкой дневального на рукаве.
– Пристроишь в роте, – сказал ему капитан, – доложишь командиру. Документы до утра побудут у меня.
– Понял, – не по-военному заявил дневальный и, обращаясь к Веригину, сказал: – Пойдем.
– Погоди, – вдруг произнес капитан, как будто что-то вспомнив, – дай свой мешок.
Веригин поставил мешок на стол и хотел развязать его, но дежурный остановил его жестом. Затем он потряс мешок, прощупал его, «на предмет наличия бутылок» и отпустил Диму с миром.
– А если водка в грелке? – сказал дневальный, когда они вышли из дежурки. – А?
– Тогда ее не нащупаешь, – подыграл дневальному Веригин.
– Правильно, ты откуда?
– Из Новосибирска.
– Есть у нас твои земляки, – сказал дневальный.
Они зашли в расположение роты, где сопело и похрапывало добрых сто носов, дневальный ткнул пальцем в свободную койку, сказал:
– Поспишь пока без простыни, – и ушел туда, где горела сигнальная лампочка, стояла тумбочка, на которой сидел второй дневальный и клевал носом.
* * *
Вообще-то, комвзвода-два – неплохой парень, но, как говорит Шнурков, в роте должности хорошего парня нет, a есть должность командира взвода, а комвзвода он плохой, хуже некуда.
Срочную службу Гребешков служил в нашей части и, говорят, был примерным военным строителем: работал хорошо, не хулиганил, не ходил в самоволки, не пил водку. Мой друг и коллега замполит второй роты Горбиков назвал бы его со своей ученой колокольни хорошим функционером. И надо же было кому-то из командиров уговорить этого функционера пойти в школу прапорщиков. Впрочем, картина здесь ясная: в часть пришла разнарядка – «подобрать из
