МИРОВАЯ ПРЕМЬЕРА! ЭКРАНИЗАЦИЯ ДЖОРДЖА КЛУНИ, В РОЛЯХ БЕН АФФЛЕК И ТАЙ ШЕРИДАН. Мемуары Пулитцеровского лауреата – о взрослении за барной стойкой среди завсегдатаев бара, заменивших мальчику отца. Лучшая книга года по версии New York Times, Esquire, Entertainment Weekly, USA Today, New York Magazine. Бестселлер New York Times, Los Angeles Times, Wall Street Journal, San Francisco Chronicle, USA Today, Library Journal. Джей Ар Мёрингер с детства рос без отцовской фигуры – с вечно уставшей матерью и сумасшедшим дедом. Отец, популярный ди-джей радиостанции, бросивший семью, присутствовал только в виде «голоса» из радиоприемника, и мальчик вслушивался в этот «голос», пытаясь разгадать в нем секрет мужественности. Однажды, не услышав отца по радио, Джей Ар открыл для себя бар своего дяди, где нашел воодушевляющий хор новых мужских голосов. Пьяные и забавные, интеллектуальные и простодушные, мужчины заменили мальчику отца. По мере его взросления бар становился все более соблазнительным местом, предлагая убежище от неудач, отказов, горя – и, в конечном счете, уводя от реальности. Место, которое заменило отца, в то же время затянуло на дно, мешая стать настоящим мужчиной… Написанный в традициях прозы Фитцджеральда, Апдайка и Керуака, «Нежный бар» – это опьяняющий и отрезвляющий рассказ о борьбе юноши за то, чтобы стать мужчиной; трогательное напоминание о том, что в душе все мужчины остаются маленькими потерянными мальчиками. «Одновременно пронзительно и уморительно. "Нежный бар" начинается с воспевания салуна, который служит героям прибежищем во время жизненных бурь. И превращается в сложную, подробную историю о том, как человек трезвеет и взрослеет одновременно». – USA Today «"Нежный бар" – очаровательное, проникновенное любовное письмо к сбежавшему отцу, роман между мальчиком и баром на углу улицы, таким же прокуренным и задушевным, как голос Синатры в 1978-м». – The New York Times Book Review «Проникнутое любовью и в то же время честное отображение сообщества, которое может тебя разрушить или поддержать. Главное достоинство "Нежного бара" – великолепно переданные голоса, байки и фантазии забавных персонажей, которые, в отличие от автора, так никуда и не уехали из Манхассета – даже не попытались». – Minneapolis Star Tribune
Перекрикивая шум мотора, Джимбо задал вопрос о парнях из «Публиканов». Я горел желанием рассказать ему о Вонючке, но у меня было такое ощущение, словно я долго просидел в темноте, и теперь мне хотелось погрузиться в этот сверкающий горный солнечный свет и на какое-то время забыть о тенях. Да и к тому же нам предстояло встретиться с Макгроу в баре. Там им обоим и расскажу.
Я откинулся на спинку сиденья и стал слушать кассету Джимбо в магнитоле. Оллмэн Бразерз. «Синее небо».
Ты – мое синее небо. Ты – мой солнечный день. Ты уносишь меня за собой, Когда твоя любовь со мной.
Джимбо изобразил, будто играет на гитаре, крутя коленями, и мы оба запели, а «Джип» продолжал восхождение среди альпийских лугов. Горные козлы, цепляющиеся, как отчаянные балерины, за выступы скал, смотрели на нас сверху вниз. Мне казалось, моя голова превращается в воздушный шар на веревочке – Джимбо объяснил, что это от высоты. «Джип» с грохотом преодолел крутой перевал, и я решил, что это, видимо, был Великий разлом [55].
– У меня для тебя сюрприз, – сказал Джимбо.
Он вытащил из магнитолы кассету Оллмэн Бразерс и вставил другую. Из колонок раздался голос Синатры. Джимбо расхохотался, и я хлопнул его по плечу.
Еще пару миль спустя «Джип» задергался. Джимбо посмотрел на приборную доску.
– Черт! – воскликнул он, резко сворачивая на обочину.
Вылез из машины и поднял капот. От мотора шел дым.
– Придется тут поторчать какое-то время, – сказал он, глядя на солнце, садящееся на горизонте.
Голос у Джимбо был тревожный. Но я нисколько не волновался. Пока голос Синатры отражается эхом от скал, я готов сколько угодно сидеть на вершине этой негостеприимной звезды и наслаждаться солнцем. Мне плевать, сколько времени пройдет, пока оно сядет за горы. На один прекрасный момент – а что, кроме него, у нас есть? – мне ничего больше не надо и я ничего не хочу.
Эпилог
Не угощай меня виски,
Не ставь музыку, от которой я плачу.
Нам обоим пора обратно, друг мой,
И не спрашивай меня почему.
Ван Моррисон. «Пора обратно»
Один из многих
11 сентября 2001 года мама, услышав новости, позвонила мне из Аризоны. Мы оставались на линии и смотрели телевизор, а когда наконец смогли говорить, то с ужасом принялись гадать, сколько человек из Манхассета находилось в тех башнях.
Все оказалось хуже, чем мы боялись. Больше пятидесяти жителей Манхассета погибли при атаке на Всемирный торговый центр, включая Питера Оуэнса, бармена, который стал мне снисходительным редактором и добрым другом. Погиб Тим Бернс – сильный и обаятельный сын маминой двоюродной сестры, Шарлен. Брокер в «Сэндлер О’Ниле», Тим находился в своем кабинете на сто четвертом этаже южной башни, когда первый самолет ударил в северную. Он позвонил матери и сказал, что с ним все в порядке, пусть она не беспокоится. Тут второй самолет ударил в его башню, и больше мы о нем не слышали.
Я тогда был в Денвере. Поехал на машине в Нью-Йорк, на похороны и прощальные церемонии. По пути слушал телефонные радиошоу, потрясенный тем, сколько людей звонит – и не поговорить, а поплакать. Где-то в окрестностях Сент-Луиса я попытался поймать Макгроу, который вел собственную передачу на KMOX, одной из крупнейших радиостанций Америки. Мне хотелось знать, что он скажет про атаки террористов, просто слышать его голос, чтобы хоть немного утешиться. Мы с Макгроу давно не общались. Когда бабушка с дедом заболели – я к тому времени давно покинул Нью-Йорк, – моя мама и мать Макгроу перессорились из-за опеки над ними, и горечь этой ссоры, которая привела к тяжбе в суде и закончилась лишь со смертью бабушки с дедом в 1997-м, расколола семью надвое. Макгроу и его сестры, включая Шерил, больше не разговаривали со мной, потому что они встали на сторону своей матери, а я – своей. Проезжая ночью через Миссури, я крутил туда-сюда колесико радиоприемника, и на мгновение мне показалось, что я слышу голос Макгроу в хаосе всхлипываний и плача. Но потом я его потерял.
Я выключил радио и стал звонить всем, кого знал в Нью-Йорке. Бывший сосед по комнате сказал мне, что Дэйв Беррей – тот самоуверенный студент из Йеля, которого я окрестил Джеддом Вторым, – тоже погиб. У него остались жена и двое детей. Я позвонил Джимбо, который жил неподалеку от Нью-Йорк-Сити.
– Помнишь Мишель? – спросил он.
Мы с Мишель не разговаривали много лет, но ее лицо встало передо мной так же четко, как рекламный плакат кока-колы на обочине дороги.
