- Х-ха! Ну, ты, старик, малость того - перебрал. За жизнь мы тогда побазарили - это точно, но вот с инсценировкой ты, старик, промахнулся. Может, скажешь, у тебя какое подтверждение есть, что ты мне её передал? - с сожалением глядя на автора, нахально пробросил шельма Антон.
- Нет, никакого документального подтверждения у меня нет, и вы это прекрасно знаете, иначе не вели бы себя так нагло и подло! - выпалил Микол, чувствуя, что сердце сейчас раздавит артерию, та лопнет, и он упадет...
- А на нэт и суда нэт! - почему-то с грузинским акцентом, ломаясь и разводя руками, подытожил Антон. - Мой совет, старик, не мешай! Пиво с водкой, да ещё если портвейном разбавить - эт-то знаешь... в общем, старик, береги себя! Заходи как-нибудь, бутылек раздавим. А сейчас - извини, видишь, запарка тут у меня - до премьеры месяц остался, к дню рождения Мастера спектакль выпускаем... Ты приходи на премьеру, я тебе контрамарку оставлю, только скажи фамилию, я запомню... Э, так как тебя звать-величать? - доносился вдогонку Миколу его судорожный скачущий смех....
А Микол уж бежал по проходу - вон из зала.
На улице как-то быстро и тревожно смеркалось, вечер валился на размякший от пьяного апрельского воздуха город, пахло сыростью, бензином и ещё чем-то пряным и острым... Той же дорогой, какой поспешал сюда, Микол бежал прочь из студии, не глядя по сторонам и выбирая маршрут скорее интуитивно и наугад, чем задумываясь, куда он торопится...
Крутой спуск Ивановского переулка швырнул беглеца в Подколокольный, там мимо старой Хитровки скользнул он к бульвару, перепрыгнул его и дальше помчался, все вперед и вперед, точно там, впереди, ждала его желанная цель... Улица Воронцово поле сначала немного дыбилась горкой, потом пошла под уклон, и Микол катился по ней, стараясь не допускать в сознание шквал отравленных мыслей, ни о чем не думать, бежать...
"Конец! Это конец..." - тупо билась в висок единственная прорвавшая заграждение воли мысль-партизанка... Он смирился с ней, лишь бы не прорвались те, другие, что стучались за ней... Потому что в них, - он знал, - был нещадный ему приговор. И догадывался, что приговор этот вершит не кто иной, как Михаил Афанасьевич Булгаков.
Он не принял его! Не пришелся ему Микол по душе - значит, чужой! Если б не был чужим, не было б такой позорной истории с инсценировкой, не позволил бы Мастер ученика своего обокрасть, вокруг пальца так ловко обвесть, вступился бы... Но Мастер не откликнулся, не отозвался - молчал... и самозванный его ученик, никому неизвестный чудак, по Москве со стыда подальше вприпрыжку бежит, а пройдоха-Антон руки с радости потирает - ещё бы, дельце ловкое провернул, да ещё дураку нос утер, - знай наших!
Он достиг неизменного своего Садового - Земляного вала, нырнул в переход, промелькнул в нем призрачной тенью, выскочил по ступенькам наружу и опять по прямой полетел - вперед, наугад...
Верхняя Сыромятническая улица, гремя чугуном трамваев, напугала его, но впереди замаячило море огней, купола, и Микол чуть-чуть успокоился. Улица изгибалась, падала вниз и проносилась по мосту над Яузой, оставляя по левую руку Андроников монастырь, а справа золотясь куполами храма Сергия Радонежского... И Микол понесся по ней, решив избранному прямому пути не изменять.
И все-таки он свернул. Свернул налево, не стал подыматься на мост - уж больно пустой и пугающей показалась ему отчего-то эта дорога. И, чуть присбавив шаг, - начал уже задыхаться, - направился к решетке набережной, чернеющей впереди.
Там - река. Она была близко. Она дышала, отсверкивая в свете зажегшихся фонарей... И неизвестно зачем Миколу понадобилось двигаться вдоль нее, засматриваться в нее, вытягивая и неестественно напрягая шею.
И тут он увидел изящно выгнутую арку моста, узорный рисунок перил, два ярких сиреневых фонаря, освещающих воду каким-то ненастоящим волшебным светом... Подбежал, торопясь... чугунные буквы увидел, прочел: "Таможенный мост". На той стороне реки тоже было два таких фонаря, и вода под ними играла, волновалась, заманивала... Она словно разом высветила все его одиночество, всю обиду, всю боль, и контраст этой боли и праздничного нездешнего света был таким резким, жутким таким, что Микол хрипло и отчаянно закричал, одним махом взбежал наверх, перегнулся через перила и потянулся к зыбкой, загадочно мерцавшей воде...
Но хриплый рев его перекрыл тонкий девичий крик:
- Стойте! Остановитесь!
Она бежала к нему - перелетела дорогу, вильнув в потоке машин на набережной, и вот уже, задыхаясь, стояла на самом верху, вцепившись в перила и глядя на него отчаянными глазами...
- Если вы туда, то и я...
