-- А что французский трагик? -- спросила я, глядя точно так же, как Егор, в чашку с чаем.
-- Это был русский трагик, -- просто и печально ответила София. -- Так, актерик из Симферополя. Он подошел ко мне после спектакля и сказал: "Тебе надо в театральное училище". "Что вы, -- ответила я, -- моя сестра никогда меня не отпустит!" Тогда он предложил мне уехать с ним, и я согласилась. Когда я уезжала, Виктор даже не вышел со мной проститься, у него началась гангрена на ногах. А сестра с трудом улыбнулась мне и сказала: "И все-таки я за тебя рада. Ты победила!" Хотя победила она. Мне давали маленькие роли в симферопольском театре, но потом актер уехал на гастроли в Париж и бросил меня одну. Но я уже никак не могла вернуться в Ялту, потому что вся Ялта знала, что я в Париже... Они считают, что я в Париже, -- засмеялась София. -- Ниночка до сих пор уверена... Правда, однажды на катере, по дороге в Гурзуф, я встретила мою бывшую учительницу. Мы сразу же узнали друг друга. Я спросила: "Вы помните меня?", но она отвернулась...
Когда мы уходили, София сказала:
-- Сестра ездила ко мне по воскресеньям, а потом перестала. А ведь я ее давно простила, а она не знает. И нет сил доехать, сказать. И сама она уже, наверное, никогда не приедет!
Софии не нравилось, что мы уезжаем.
Она вышла за нами на крыльцо, но в сад спускаться не стала. Она стояла на высоких ступенях и протягивала вперед руки. Мы миновали сад и вышли за калитку, а она по-прежнему стояла в оцепенении с черным пятном сажи на щеке.
Егор боялся, чтобы я не засмеялась, и поэтому засмеялся сам. Мы молча шли, и вдруг он бросил меня на полдороге и побежал назад к дому. Он крикнул:
-- Бабушка! -- и крепко обнял Софию. -- Я осенью уезжаю. Я поступил в университет.
-- Слышала! -- счастливо кивнула София. -- Хвалю тебя за это, хвалю! -И заплакала.
Егор разозлился на себя, что его чувства вырвались при мне, но потом забыл, и его лицо просияло торжеством и предчувствием будущей жизни.
Мы ждали катера на Ялту.
С причала доносилась навязчивая, щемящая мелодия, и я никак не могла разобрать слов. Эта мелодия и голосок, который ее напевал, гнусавый, жалобный голосок приморского подростка, мгновенно запоминались, раздражали и выворачивали душу.
Я подошла поближе и прислушалась. Поющий оказался вовсе не подростком, а белесым испитым мужичонкой лет сорока. Одним из тех, которые в тридцать лет по-прежнему выглядят на пятнадцать, а потом внезапно сморщиваются, догоняют и перегоняют свой возраст.
-- Давай зайдем на этот белый катерок, -- пел он равнодушным звенящим голосом. У его ног лежала пустая кепка для денег. И рядом в колясочке сидел младенец в стареньких грязных ползунках и смотрел перед собой круглыми голубыми глазами.
-- Я завтра уезжаю, -- вспомнила я.
-- Так быстро, -- только и сказал Егор.
Наутро старуха бранила Егора по-грузински и тут же переводила для Нино. Нино переспрашивала. Тогда старуха махнула рукой и заговорила по-русски.
-- Я провожу тебя, -- подошел ко мне Егор.
И старуха снова принялась его ругать и уговаривать, чтобы он не шел со мной на автобус.
-- Пусть идет, -- сказала Нино, -- у нее такой тяжелый чемодан, разве ты не видишь?
Они говорили так, словно были только втроем: старуха, Нино и Егор. Я отчетливо слышала каждое слово, и все их слова вы
страивались в фразы, но в тот момент я никак не могла понять их смысл. Казалось, Нино и старуха говорили между собой на каком-то иностранном языке, а я знала его очень плохо и внимательно вслушивалась в разговор, отыскивая знакомые слова.
-- Что мы ей сделали? -- спросила старуха.
Нино что-то сказала, даже не взглянув на меня. Я вспомнила трефового короля из ее колоды, альбом с фотографиями и ветки черешни, бьющиеся в окно.
-- Что она говорит? -- переспросила я у Егора.
-- Она говорит, чтобы я тебя берег, -- ответил он, поднял мой чемодан, и мы вышли за ворота.
За сорок минут в метро я вспомнила лето. И когда я пришла домой, то первым делом лениво сказала Роману:
-- Ты помнишь того мальчишку из Ялты, в позапрошлом году мы снимали комнату у его бабки? Они еще очень дешево просили.
-- Помню, -- равнодушно ответил Роман.
-- Его звали Егор, а они еще очень смешно его называли. Кажется, Гоги. Ты помнишь?
-- Помню, -- усмехнулся Роман, вспомнив про фотографию.
-- Так вот, -- все так же лениво продолжала я, -- я написала в Ялту раза два или три, но он ни разу не ответил. И только после третьего письма пришла коротенькая записка от его матери. Он всех обманул. Он не поступил в университет, но действительно в сентябре уехал в Симферополь. Он проболтался там целый месяц, а потом его забрали в армию, и он пропал без вести...
Роман молча посмотрел на меня.
-- Пропал без вести, понимаешь? -- повторила я.
Апрель--август 1996 г. Москва
