Не требовалось особого ума, чтобы понять: от него хотят избавиться. В первом порыве Андреас готов был уже подать заявление об уходе, но передумал. Он сказал себе, что если он хочет быть таким же хорошим партийным работником, как его отец печным мастером, - в душе Андреас Яллак по-прежнему считал себя партийным работником, - то не смеет вот так, обидевшись, хлопнуть дверью. Его уход рабочие могут расценить как подтверждение поговорки: "Против ветра плевать - себя оплевать", которая уместна и поныне. А ретивый начальник конторы и его плутоватые помощники еще больше осмелеют. К удивлению многих, он остался, хотя его гоняли с объекта на объект и хотя зарплата снизилась наполовину. Осенью Яллака, несмотря на скрытое противодействие начальника конторы, избрали членом партийного бюро. Начальник конторы, который снова, заискивая, называл его эстонским Николаем Островским, стал опять угодничать перед ним, на подсобные работы его больше не ставили, зарплата все росла. Заинтересовавшись, на каком основании повышается у него зарплата, Андреас вник в наряды и нормы и обнаружил в ведомостях фамилии людей, которых никто из рабочих не знал. По его предложению начальника конторы вызвали на партбюро дать объяснение. На заседании выяснилось, что фиктивные имена в ведомостях и приписки являются лишь частью махинаций заведующего ремонтным участком и бригадира, на что начальник конторы смотрел сквозь пальцы, явно, что и ему перепадало. Члены партийного бюро единогласно решили обратиться к директивным органам с предложением провести основательную проверку работы всей строительно-ремонтной конторы. Через четыре месяца начальника конторы освободили от занимаемой должности, бригадир посчитал за лучшее убраться по собственному желанию.
Хотя работа печника против ожиданий потребовала от Андреаса гораздо больше напряжения, не говоря уже об энергии, которую он потратил натягание с начальником конторы, здоровье его странным образом пошло на поправку. Через год головные боли стали постепенно утихать. Совсем они не прошли, но теперь он мог уже читать. Андреас не верил в выздоровление, ожидал нового обострения, но, к счастью, этого не произошло. Психиатр велел ему благодарить то ли небо, то ли судьбу или природу за то, что у него в мозгу нет опухоли, иначе боли не прошли бы. Что там у него произошло в голове после сотрясения, этого медицина точно установить не в состоянии, предполагать можно всякое, но какое значение имеют предположения. Болезнь его, помимо всего, подтверждает еще две вещи: во-первых, то, что о деятельности нервной системы человека, особенно о том, что называется психикой, знают страшно мало, хотя еще в прошлом веке появилась теория условных и безусловных рефлексов, и каждый год пишутся десятки и сотни толстых томов о неврологии и психиатрии; во-вторых, сомнительно, чтобы человеческий разум когда-нибудь раскрыл природу мистического. На этот раз слова психиатра показались Андреасу и вовсе странными, ибо что общего у его головных болей с мистикой? Лицо у психиатра стало еще желтее и руки дрожали сильнее прежнего. Услышав, что Андреас последний год работал горшечником*, он оживился и сказал, что употребление гончарного круга и обжиг горшков, а также гончарное дело в более широком смысле слова является одним из древнейших занятий человека, - видимо, и оно сыграло свою роль в его выздоровлении. В ответ на слова Андреаса, что обжигать горшки, то есть глиняную посуду, и выкладывать из кирпича плиты не совсем одно и то же, но если условно их принять за единое, то возведение очага, с точки зрения развития цивилизации, имело такое же, а может, и большее значение, чем создание атомного реактора, психиатр возбужденно замахал руками и сказал, что между обжигом горшков и атомным реактором огромная разница: первое не загрязняло, а второе загрязняет окружающую среду. До тех пор, пока двуногое существо , ограничивалось использованием естественных материалов, все было в порядке, беда началась тогда, когда человек стал разрушать естественную материю и синтезировать новые, неразлагающиеся материалы и, таким образом, нарушать разумное равновесие природы. Психиатр произвел на Андреаса еще более странное впечатление, но предостережение врача не бросать физическую работу воспринял всерьез. Он продолжал работать, однако время от времени стал читать лекции и позднее начал руководить в строительно-ремонтной конторе политкружком. Представ после двухлетнего перерыва перед слушателями, он волновался так же, как при первом своем выступлении. Лекция прошла хорошо. Видимо, ораторское искусство попроще искусства печной кладки, в лекторском деле он ничего не забыл. Конечно, в первом случае практики было намного больше и перерыв в работе поменьше. За кирпичи же он вновь взялся после двадцатилетнего перерыва, к тому же класть печи он так никогда и не обучился.
* Эстонское pottsepp обозначает и гончара, н горшечника, и печника.
Сейчас, слушая музыку дождевых капель, Андреас Яллак думал, что, возможно, он поступил неправильно, став снова пропагандистом. Что, может, и впрямь следовало остаться при одном из древнейших занятий человечества и смириться с этим. Он же перенапрягся. Кто вынуждал его вечерами сидеть за книгами и изучать последние номера журнала "Вопросы философии"? Никто, кроме самого себя. Чего он хочет достичь своими лекциями и нравоучениями? Но что за жизнь была бы без напряжения! Мир не стал бы лучше оттого, если бы он, Андреас, заимел садовый участок, занимался бы дачей и- сажал ягодники, копал бы грядки и выращивал цветы. Или полеживал бы себе на диване и размышлял о смысле жизни. А помог ли он улучшить мир своими усилиями? Все его рассуждения кончались одним и тем же вопросом.
Вдруг мысли Лндреаса Яллака сделали неожиданный скачок.
Явно, что и его семейная жизнь пошла насмарку из-за того, что ему никогда не хватало времени. Нет, скорее наоборот - чем отчужденнее становилась Найма, тем активнее искал он для себя всяческие дела. Именно искал. Чтобы явиться домой тогда лишь, когда дети уже спали. Чтобы не слышали они Найминых все более несдержанных, переходящих в брань обвинений.
Но почему и сейчас, после развода и головных болей, он сам надевает на себя по вечерам хомут? От кого бежит он теперь?
От самого себя. Чтобы не вершить над собою суд. Как за развалившуюся семью, так и за сына. Особенно за сына.
Хорошее, приятное настроение сменилось досадой.
Дождь шел по-прежнему.
Но и на этот раз Андреасу не довелось остаться наедине с собой. Открылась дверь, и тут же люди в белых халатах засновали возле его кровати.
К удивлению своему, он обнаружил Яака.
Разве он работает здесь, в больнице?
- Здорово, Атс.
Яак подступил к постели и-протянул руку.
- Здорово, Яак, - Андреас, как обычно, крепко пожал протянутую руку.
Яака обрадовало это крепкое рукопожатие. Он готовился к худшему. По привычке пощупал также пульс.
- Кажется, мы помешали тебе, - осторожно начал Яак, - ты, кажется, о чем-то думал?
- О, я вижу, встретились добрые знакомые, - сказала полная заведующая отделением и сложила бантиком губы.
- Мы друзья детства, - произнес доктор Ноотма, внимательно разглядывая больного.
- Я слушал, как идет дождь, - объяснил Андреас,
- Настоящая собачья погода, - попыталась подладиться к их тону заведующая отделением, не забыв при этом опять сложить губы бантиком.
- Мудрый доктор, а у тебя остается время на то, чтобы слушать, как идет дождь? - спросил Андреас.
- Мало, и впрямь мало, - признался доктор медицинских наук Яак Ноотма.
- Найди время, пока не поздно, - настоятельно, с внутренним возбуждением, которое не ускользнуло от Яака, сказал Андреас. - Все наши беды оттого, что нам уже некогда слушать, как падают капли дождя.
Сложенные в розовый бутон губы заведующей отделением произнесли:
- Нынешний темп жизни и впрямь ужасный. Кто в наши дни может подумать о себе?
- Могу ли я сделать из твоих слов заключение, что ты считаешь причиной своей болезни перенапряжение? - спросил Яак.
- Не принимай мои слова так уж в лоб, - ответил Андреас.
- Как ты себя чувствуешь?
- Говенно, - не обращая внимания на окружающих, сказал Андреас.
Заведующая отделением засмеялась, давая понять, что она понимает шутки старых друзей. Длинная, сухопарая старшая сестра подумала, что теперешние мужчины хамы.
- Нормальное самочувствие, если человек привык без конца тормошиться, - сказал доктор Ноотма, которому заведующая отделением стала надоедать. Жаль, что нет на месте старого Рэнтселя. Ноотма познакомился в докторской с историей болезни Андреаса и теперь принялся внимательно выслушивать его сердце.
Привычная работа вернула Яаку уверенность. Когда ему позвонили из Министерства здравоохранения и попросили проконсультировать больного инфарктом, некоего Андреаса Яллака, он почувствовал себя не лучшим образом. До сих пор еще не освободился от известного чувства вины. Понимал, что это даже смешно, все, что произошло, произошло более двух десятков лет тому назад, Андреас уже ни в чем не винил его, и все же, встречаясь с ним, он всегда вначале чувствовал себя немного неловко. Не из-за прошлой драки, здесь он понимал Андреаса. К тому же Андреас был горячее его, еще в школьные годы Атс в запальчивости не владел собой, особенно он терял самообладание, когда затрагивали его чувство справедливости. Удалось ли им убедить Андреаса, что Каарин не хотела обмануть его, не нарушала своего слова, она поверила тому, что ей сказали? Или же Андреас, как человек великодушный, только простил их? Они с Эдуардом поступили по-хамски, а не он, Атс. Ошибся Этс или намеренно обманывал, этого Яак не знал до сих пор, порой думал так, порой иначе. Все началось со слов Этса. Его, Яака, вина состоит в том, что он навязывался Каарин. Не будь этого, Каарин ждала бы Андреаса. Не угрожай отправка в Германию или мобилизация, он бы дал Каарин больше времени на размышления, хотя как знать, вел бы он себя и тогда разумнее. Он был по уши влюблен в нее. Каарин несколько месяцев оплакивала Андреаса, известие о смерти опечалило и его, Яака, но для него важнее всего было все-таки то, что Каарин больше не была связана с Андреасом словом. Он не смел пользоваться несчастьем бесприютной и одинокой девушки, он должен был дать Каарин время, чтобы она снова обрела себя; теперь, спустя годы, Яак это ясно понимал. Это и было главной причиной того, почему он все еще чувствовал себя виноватым перед Андреасом. Возможно, он и освободился бы от этого чувства, время делает свое дело, но иногда ему казалось, что Каарин не была с ним счастлива. Его не покидало ощущение, что Каарин до сих пор не могла забыть того, что она не дождалась Андреаса.
