по его лицу и рукам. Йован протер яблоко о футболку и протянул к моему рту. Я надкусила его из рук Йована. У яблока оказался медовый сладкий вкус. Я жевала его, не отводя взгляда от Гарбича, а тот, словно змей-искуситель, внимательно следил за мной. Когда я отстранилась, Йован доел яблоко, а огрызок запустил в кусты.
Обратно через забор мы перелезали с полными карманами яблок.
– Все равно они бесхозные, – пожала я плечами, возвращаясь к велосипеду.
– Так не бывает, – ответил Йован, – все кому-то принадлежит.
– Я никому не принадлежу.
– Это тоже поправимо, – усмехнулся Гарбич.
Йован не сразу заметил, что, перелезая через забор, зацепился за гвоздь и поцарапал руку. Рукав на футболке был порван, а на загорелой коже проступила кровь.
– Все из-за тебя, – проворчал Йован.
– Бедненький! – покачала я головой. – Хочешь, зашью рукав? А на ранку подую как маленькому?
– Лучше поцелуй меня как большого.
Я показала Йовану кукиш и первой покатилась по тропинке. Мы откровенно флиртовали, и наши разговоры вызывали дурацкую улыбку. В то же время жутко мучила совесть: у меня вроде как парень недавно появился, а я так безрассудно себя веду. И Леня, в отличие от Йована, взрослый. Но с Гарбичем было легко, и все эти двусмысленные шутки рождались сами собой. Черт возьми, мне просто нравился этот ни к чему не ведущий глупый флирт.
Мы выехали на асфальтированную дорожку и направились в сторону залива. К вечеру на пляже народу было значительно меньше. Залив млел в лучах вечернего солнца. Мы с Йованом бросили велики и уселись на песок. Грызли яблоки, смотрели на волны и слушали, как скрипят сосны. Где-то вдалеке послышалось пение. Видимо, кто-то неподалеку от залива разбил палатку. Пели протяжно, печально, отчего на меня напала тоска. От той беззаботности, которую я испытывала, собирая яблоки, не осталось ни следа. Я снова вспомнила о маме. В последнее время я редко о ней думала, но тут что-то накатили неприятные мысли.
– Йо-Йо, – вдруг произнесла я. – Тебя так кто-нибудь называл?
Гарбич сидел совсем близко, и его нога время от времени касалась моего колена. Стало холодать, и я поежилась. Йован протянул мне серую толстовку, в которую собирал яблоки. Я с удовольствием приняла ее и тут же натянула на себя. Мягкая, теплая и пахнет его парфюмом.
– Как меня только не называли, – ответил Йован.
– Моя бабушка называет тебя Ванечкой. Можно, я тоже буду так называть?
– Ты – хоть Петечкой.
– Хорошо. Назову тебя тогда Иванушкой. А почему, кстати, мне такие привилегии? – поинтересовалась я, повернув голову, и посмотрела ему в глаза. Ветер подул с новой силой, и плеск волн стал громче.
– Все еще надеюсь, что ты прокатишь меня на мотоцикле, – серьезно сказал Йован. А потом вдруг приобнял меня.
– Ты чего? – опешила я. Сердце гулко застучало.
– Думал, ты замерзла.
Теперь я рассердилась. Одно дело – смеяться и болтать, другое – распускать руки. Я пихнула Йована локтем и осторожно высвободилась из его объятий. Щеки горели, но я решила, что это после проведенного дня на пляже.
– Трогать себя я не разрешала. Ничему тебя жизнь не учит.
– Помнишь, как мы познакомились? – спросил Йован.
– Ты соврал, что не умеешь целоваться.
– За эти пару лет, что мы не виделись, я еще кое-чему научился, – нагло заявил Йован, разлегшись на песке. Вечернее солнце позолотило его лицо. Я посмотрела на Гарбича и рассмеялась. Вот это самомнение!
– Ты в универ-то поступил?
– Поступил. Как ты могла во мне сомневаться?
А я и не сомневалась. Нельзя было усомниться в каждом его слове и поступке. Наверное, это тоже в Йоване притягивало. Я вдруг подумала о его семье: в каких условиях он рос, какие слова ему говорили… Несмотря на безусловную отцовскую любовь, мне часто казалось, что я многого недостойна и ничего из меня путного не получится. Мне бы хоть капельку уверенности и любви к себе, как у Гарбича.
Грустные мысли снова полезли в голову. Протяжное пение то прекращалось, то становилось громче. Оно действовало на меня как-то магнетически, отчего я будто теряла чувство реальности. Мы долго молчали, слушая далекую печальную песню… Йован уловил перемену моего настроения и больше не лез с дурацкими предложениями.
– Что ты делаешь, когда тебе грустно? – спросила я.
– Грущу, – ответил Йован.
Я негромко рассмеялась. Этот ответ показался таким логичным и простым… А ведь действительно, иногда полезно отстать от себя, перестать заниматься самоанализом и просто погрустить.
– В чем сила, Йован? – спросила я.
– В правде? – припомнил Гарбич фразу из фильма.
Я лишь растерянно пожала плечами. Йован взял яблоки и, поднявшись, стал жонглировать. Я сидела на песке, поджав ноги, и, задрав голову, с улыбкой смотрела на его действия. Жонглировать у Йована получалось ловко, будто он поступил не на восточный факультет, а в цирковое училище. Гарбич явно хотел поднять мне настроение, и у него это получилось.
Вдруг из кустов выскочила серая кошка. Громко мурлыча, потерлась о ноги Йована. Гарбич тут же бросил яблоки и наклонился, чтобы ее погладить. А спустя пару минут заявился и кот – огромный и черный. Важно обошел меня, обнюхав, а затем с недовольным видом уставился на Йована. Тот по-прежнему гладил кошку по гладкой выгнутой спинке. Скрипуче мяукнув, кот направился дальше. Кошка еще немного покрутилась вокруг Йована, а затем посеменила за своим спутником. Мы проводили удаляющихся животных взглядом.
– Это могли быть мы с тобой, но ты не хочешь быть счастливой, – проговорил Йован и лукаво посмотрел на меня. Захотелось снова запустить в него огрызком.
Когда мы уже возвращались к даче, Гарбич все-таки вручил мне конфету.
– Дома с чаем попьешь, – сказал он.
– Спасибо, Иванушка, – поддела я его, принимая из рук конфету. – Ты иногда можешь быть нормальным.
– А ты, по ходу, никогда, – усмехнулся Йован. – Толстовку потом отдашь.
Он скрылся за большими автоматическими воротами. Я еще недолго постояла, вдыхая запах смолы и хвои. А затем, скрипнув нашей старенькой калиткой, прошла на участок. Приставила велосипед к забору и оглядела дом, тонущий в лучах вечернего августовского солнца. Именно сегодня прощаться с летом и этим местом мне было мучительно.
* * *
Последний день августа мы с Леней снова провели на его даче. Он стучал на машинке, периодически тяжело вздыхал и что-то говорил себе под нос. Я бездумно листала ленту. Йован отыскал меня во «ВКонтакте». Здесь я была подписана точно так же, как ему представлялась два года назад: Маша Раева. Наставил мне лайков, дабы не остаться незамеченным, но подписываться не стал. Конечно, я зашла в его профиль.