Никки сдал ее с потрохами: пергаментно-бледная, безмолвная, обезоруженная грешница…
– Никки?.. – тяжело выдавила из себя Кармэл.
Реакция матери привела в изумление инспектора. Обычно родительницы отчаянно пытаются выгородить своего ребенка, даже если тот стоит весь в кровище жертвы и честно признается в содеянном. Стоит только словечко сказать этим мамашкам против их «цветка жизни», как те тут же нападут с волчьей яростью, реветь станут, орать, все опровергать. Кармэл же и рядом не стояла с этими персонажами. Ее раздосадованная мина как будто говорила: «Так я и знала. Рано или поздно это должно было произойти».
– Никки Дилэйн, вы задержаны по подозрению в убийстве, – официально звучным голосом заявила Власта. – Советую вам не оказывать сопротивления.
Это была длинная, ужасная, черная-пречерная ночь. И она наконец-то подходила к концу.
Калли провожала эту ночь на кухне, сидя за столом и каждые пять минут отправляя свежевыкуренную сигарету в пепельницу. «На моем счету уже двое… Бронсон, миссис Монтемайор…» – эта неотступная мысль гвоздем сидела в ее голове.
– Как надымила! Дышать невозможно! – возмутилась миссис Гарвинг. – Мое терпение небезгранично, Калантия!
Калли не почла за нужное ответить пожилой хозяйке. Она, казалось, вообще не заметила Рут. Потушила сигарету, достала новую. «На моем счету уже двое…» И вдруг на краешке ее измученного сознания нашлось место для свеженькой, подленькой мыслишки: «За себя надо переживать, а не за графиню. Она-то уже отмучилась, а вот я… Инеко на кол посадит меня за очередной провал».
– Дорогуша, ты вообще-то не одна здесь живешь! – ввернул свое словцо Харпер Дил, явившись на кухню после хозяйки. – Эй!
Этот новый, инстинктивный страх за себя отрезвил Калли и даже сил ей чуть-чуть прибавил. Калли дернулась, словно проснувшись после тяжелого сна, осмотрелась, увидела соседа.
– Харпер, у вас есть что-нибудь горячительное?
– Да ты за кого меня принимаешь?! – завизжал он, уперев руки в боки. – Я никогда, ни-ни! Я против всего этого! – Вдруг Харпер осекся и взглянул Калли в лицо впивающимися глазами. «Да она ж не пристыдить меня хочет, а выпить со мной! Как же я сразу не просек-то?!» И он тут же исправился: – Хотя… до вина немного охочий. Вино будешь?
– Наливайте.
– Вот это неожиданность! Вот это радость! – расцвел Харпер. – Я знал, что ты девка-то хорошая, и у нас немало общего!
Уже через несколько минут на столе стояла бутылочка самого дешевого вина, которым привокзальные бомжи побрезгуют даже рот прополоскать, и подле нее лежали на треснутой тарелочке два кусочка заветренного сыра, на которые уличные псы побрезгуют даже нужду справить. Таков был завтрак «Принцессы» Калли и ее странноватого соседа.
– Ну, давай! За утро! За рассвет! За новую жизнь! – торжественно возгласил Харпер, после чего выпил единым махом кислую красную жижу.
Калли тоже не стала долго церемониться со своим пойлом и осушила бокал почти что синхронно с мистером Дилом. Меж тем она продолжала развивать свою последнюю мысль: «Но ведь Савьер не даст меня в обиду? Он сможет пойти против Инеко ради меня?..» Калли вспомнила тот прощальный поцелуй с Бейтсом, и то ли от этого воспоминания, то ли из-за вина, что быстро бахнуло в голову, ей стало хорошо. Как-то быстро она расслабилась. «Савьер спасет меня», – уверила себя Калли. И вслед за этой мыслью нагрянуло еще одно воспоминание: Руди глядит на нее все так же преданно и умиленно, успокаивает ее как маленького дитя, не имея ни малейшего представления о том, что это самое «дитя» вытворяет за его спиной. Порченое это «дитя» во всех смыслах. От былой расслабленности не осталось и следа. Калли, не дожидаясь джентльменских выхлопов от Харпера, сама налила себе вина и тут же проглотила все до последней капли.
А на кухню тем временем прибыл новый посетитель.
– Мистер Дил… – вздохнула Долли, с грустной укоризной покачав головой.
– Вот так вот, Долли, сложилась наша судьба. День еще не начался, а для нас уже все кончено, – ухмыльнулся захмелевший Харпер.
Долли, возбужденная ревностью, кинулась к столу, схватила вино, затем подбежала к окну, и, яростно распахнув створки рамы, выбросила бутылку.
– Здесь вам не распивочная! А ты… – Долли прострелила угрожающим взглядом юную соперницу, – ты доживаешь тут последние дни! Убирайся со своей шарахнутой семейкой куда подальше!
Прооравшись вволю, Долли выбежала из кухни.
– Обожди… – обратился мистер Дил к Калли, а затем помчался за хозяйкой: – Долли, ты чего так взъярилась? Долли!
Калли было совершенно наплевать на разыгравшуюся перед ней сцену. «Как сказать Руди? Как отпустить его?..» Она вновь закурила.
Уже совсем рассвело, проснулись последние домочадцы. Спенсер и Бенни пришли завтракать и ужаснулись, увидев за столом безобразное, надорванное существо, с трудом узнав в нем Калли.
– Хорошо, что Мэйджа этого не видит… – доносились до Калли негодующие вопли отца. – …Это уже дно, понимаешь, дно!
Мама… Действительно, какое счастье, что ее здесь нет. Что было бы с ней, если б ей открылась вся правда о тайной жизни Калли? Не рак добьет Мэйджу, а дочурка ее любимая. «А может, вернуться в «Греджерс»? Может, Руди прав, и я в самом деле смогу этим доставить маме хоть небольшую радость? В «Греджерс» у меня есть перспектива снова стать собой…»
– Калли… Калли, слышишь? – звал Бенни сестру. – Тут про «Греджерс» говорят!
Услышав название своей школы, Калли мигом опамятовалась, подошла к брату, тот прилип к телевизору. Шли местные «Новости», показывали «Греджерс»… Взволнованная корреспондентка рассказывала про трагическое происшествие: на территории прославленной школы для девочек совершенно убийство. Жертва – Элай Арлиц, сын широко известного врача-психотерапевта Риннон Арлиц. Убийцей, ко всеобщему ужасу, является одна из леди «Греджерс» – Никки Дилэйн.
Эта новость стала последней каплей, переполнившей чашу страданий Калли, острым клинком она вонзилась в ее сердце. У Калли подкосились ноги, в глазах потемнело. На посиневших устах ее замер слабый крик, и она тотчас упала без чувств.
* * *
Из «Греджерс» никого не выпускали до самой зари. Власта уже отправилась за Никки, по горячим следам, а ее помощники продолжали тщательно осматривать периметр школы, в надежде обнаружить новые улики.
Риннон Арлиц стояла в стороне от журналистов, толпы зевак, людей в форме… Всем она казалась спокойной и даже слегка равнодушной. Каждый задавался вопросом, глядя на нее: «Она такая сильная или до такой степени бесчувственная?» Никто не мог понять, что происходило с несчастной матерью на самом деле, никто не сознавал, что взору их представлено просто тело, медленно дышащее, напряженное тело, что душа и мысли в этом теле окоченели в тот момент, когда Риннон ответила на звонок миссис Маркс и услышала известие о смерти сына.
