– Товарищи! – прореял он к другому, и опять выигрышному. – В моём распоряжении находятся все председатели советов министров прежнего режима! И все министры старого правительства! Они ответят, товарищи, за все преступления перед народом! Согласно закону.
(Пока ещё не созданному.)
Аплодировали. Вместо чаек летели чёрные птицы возмездия: «Без пощады!»
А прирождённый, оказывается, легко плавать в этой народной буре, отважный пловец не дал себя смыть, но красиво набирал своё направление:
– Товарищи! Свободная Россия не будет прибегать к тем позорным средствам борьбы, к которым прибегала старая власть. Без суда – никто не будет подвергнут наказанию. Всех будет судить гласный народный суд. За-ко-но-по-ло-же-ни-я, принятые новым правительством, будут опубликованы!
И вот – он магнетически владел толпой! Он мог вызвать бурю в ней, а мог – благородно успокоить. И, выходя за пределы юстиции, он мог помочь и другим своим коллегам по правительству, у кого не хватало смелости вот так обращаться:
– Солдаты! Прошу вас, окажите нам содействие! Не слушайтесь призывов, исходящих от агентов старой власти! – слушайтесь ваших офицеров! Свободная Россия родилась – и никому не удастся вырвать свободу из рук народа!
О, какое «ура»! Какая новая буря аплодисментов! И – раскланиваясь, раскланиваясь – на этот раз по её волнам Керенский снизился и уплыл в рабочие комнаты правительственного крыла.
Он – и представился. И увлёк. И направил.
Всё трепетало в нём, но не только восторгом от этого поклонения, но и жаждой дальнейших действий! Министр юстиции не мог ожидать и прозябать ещё целые часы, пока неуклюжее новое правительство соберётся функционировать.
Ревель? Передал по аппарату в мятежный Ревель и вмиг успокоил город.
Можно было тотчас рвануться в здание министерства юстиции – и бурно приняться за реформу министерства. Однако там сейчас сидели два комиссара Думы (просчёт Маклакова: надо было ему присутствовать здесь, а не там). Они уже там выработали острейшие популярные реформы – всеобщую амнистию и зачисление всех евреев-юристов в сословие присяжных поверенных. Так надо опередить! Надо сейчас же отсюда, из Таврического, телеграфом во все концы России – от имени нового кипучего министра!
Итак, первый шаг: немедленно освободить всех политических заключённых и подследственных изо всех русских тюрем – и всем прокурорам судебных палат доложить о том министру телеграфно! А особо: немедленно освободить всех членов Государственной Думы, пятерых большевиков. И возложить на енисейского губернатора, под его личную ответственность: обезпечить самое почётное их возвращение в Петроград.
Второй шаг: приём в адвокатуру всех евреев, помощников присяжных поверенных. (О, какая возникнет сразу популярность и прочность!)
Затем: немедленно прекратить политический сыск и дознания по всей Российской империи!
Пока, для завтрашних газет, – довольно.
А ещё – у него оставались любимые узники в министерском павильоне. И самый, лично излюбленный из них, министр Макаров. Без Керенского его бы не схватили, он бы ушёл: во вторник его задержали, привели, но освободили: враг Распутина и Сухомлинова. Но память людская забыла, что Макаров противостоял восходящей звезде Керенского в деле о Ленском расстреле, мог не дать ему взлететь в решающие месяцы перед выборами в 4-ю Думу. А когда Макарова освободили – был поздний вечер, он побоялся возвращаться по революционным улицам и нашёл пристанище в частной квартире на антресолях дворца. А Керенскому – к счастью шепнули! И он прихватил двух вооружённых солдат, бегом по лестницам наверх, сам ворвался в квартиру и сам снова арестовал Макарова!
Однако и много уже их, арестованных сановников, набралось в павильоне, битком. А самым опасным и зловредным здесь не место. Решил Керенский: сегодня же ночью, когда не будет публики, под строго надёжным конвоем перебросить их в Петропавловскую крепость.
Это будет – и народный эффект!
А что ожидало теперь самого Александра Фёдоровича – наполняло его ещё новым освобождением! В первые же сутки революции тут, на кушетке, сообразил он, что эти невиданные обстоятельства освобождают его от скучного домашнего плена: стало естественно теперь, что он никак не сможет ходить ночевать домой – ещё долго, долго! В понедельник утром ускочив из дому, он больше туда не ступил ногой.
А дальше… рисовалась упоительная вереница встреч… В миг успеха всегда находятся женщины, готовые радостно нас при-нять. Как будто, притаясь, они все ждали этого момента, – а тут все сразу объявляются, улыбаются, зовут облегчить историческое бремя.
А пока – эти ночи прокорчились тут на таврических диванах, столах и стульях, да и ночей не было. Но надо было устроить свой быт на холостую ногу в министерстве юстиции: взять себе кабинет министра, ещё пару комнат – остальную казённую квартиру оставить пока жене арестованного Добровольского. На нужду исторической личности сразу появляются и нужные помощники: перед Керенским вырос граф Орлов-Давыдов (Керенский был шафером на его второй свадьбе, с актрисой Пуаре), и всем усердием готовый услужать и помогать: для кормления Александра Фёдоровича приставить своего графского повара, и всюду сопровождать, и вообще выполнить любое интимное поручение. Сам граф, правда, очень пострадал в общественной репутации после скандала разводного процесса с Пуаре (для нее разводился, а она дурачила его ложной беременностью, мнимыми родами, и только случайно граф догадался, и сколько позора). Но всё равно – граф! и какая старинная звонкая фамилия! и богат!
Фрагменты дня и вечера.* * *
В Москве морозец – градуса три. Улицы переполнены ещё больше вчерашнего. Всеобщее торжество. Раздаются, теснятся, чтобы пропустить вооружённые автомобили. Кое-где военные оркестры. Во главе военных отрядов уже не только прапорщики, но – подполковники и полковники.
Около городской думы два английских офицера с восторгом говорят публике: «Мы знали, что Россия – великая страна, но не знали, что у вас такая прекрасная дисциплина. Наконец настоящая Россия нашла себя! Мы передадим в Англии, что мы видели».
Со ступенек думы объявляют: в Луге создался отряд, который арестует царя.
В самой думе стало так тесно, что сегодня днём подполковник Грузинов реквизировал кинематограф «Художественный» на Арбатской площади и перевёл туда свой штаб восстания. Сам он объезжал город на автомобиле и везде держал речи.
* * *
Весь день в разных местах Петрограда – митинги, политические речи: какая будет власть? что будет с царём?
Какой-то в затёртом пальтишке:
– Товарищи! Да разве Родзянко и Милюков могут нам дать землю и волю?
Студент:
– Товарищи! Это говорит провокатор!
А тот:
– Вас хотят усыпить, чтобы вы подчинились и больше ничего не требовали!
Вылезает господин в чёрной мягкой шляпе и держит речь о честности Родзянки:
– Он много лет защищал народные интересы!
В толпе на лицах – страдание нерешённости: кому верить?
* * *
«Россия! Ты больше не раба!» – под красными флагами, с красными бантами по Невскому оживлённая смешанная демонстрация: рабочие в чёрных пальто, работницы, студенты – и с ними вместе упитанные белокожие обыватели, хорошо одетые, в дорогих шубах, в котелках. Все вместе поют:
Долго в цепях нас держали!
Долго нас голод томил!..
* * *
14-летняя Леночка Таубе записала в дневник: «С Кронштадтом телефонная связь прервалась, а телеграфная сохранилась. И нам пришла телеграмма, неизвестно от кого: “Барин жив и здоров арестован”. Мама то в слезах, то в обмороке».
* * *
В квартиру звонок. Два безусых солдата, на папахах красные лохмотья:
– Дозвольте посмотреть.
В зубах папиросы. Уходя, на пол их, гасят и сплёвывают.
– …Всё обыскивают, всё обшаривают… – ворчит прислуга. – При старом режиме так не бывало.
* * *
Нападали на ломовиков, везущих продовольствие: «Куда везёте? Здесь раздавайте!» И растаскивали.
* * *
В Петропавловской крепости набралось много лишних офицеров – ни в какой не охране, не гарнизонные, а слоняются, обсуждают события, играют в биллиард. Прячутся.
* * *
Перед вечером с грузового автомобиля читают толпе свежие «Известия», состав нового правительства.
Удивляются: «А что ж Родзянко? Не вошёл?»
Толпа перекачивается по Невскому, радуется.
И другие ещё листовки, розовые, на стенах, не на Невском: «Не верьте Временному правительству! Рабочие должны взять власть в свои руки».
Люди читают с недоумением.
Гудят, что Милюков обещал царя возворотить. Это что же значит? – нас наказывать будут?..
* * *
За дни революции во дворце великой княгини Марии Павловны разграбили и перебили винный погреб на полмиллиона рублей.
