его от себя. Он, отшатнулся назад, а потом, словно на абордаж, бросился на нее. Инна успела соскочить не то с полки, не то с приступка, даже одернуть юбку и запахнуть на себе расстегнутую блузу, и вновь оттолкнула парня. Он ошарашено смотрел на то, как она, повернувшись к нему спиной, приводит себя в порядок, как дрожащими руками поправляет волосы, и не понимал, куда делась его Инна. Только что была здесь. Горячая, страстная, жаждущая любви и ласки. Когда она успела уйти?
Та, что осталась, вдруг не глядя, развернулась и зашла в танцзал. Романов, тяжело дыша, проводил ее глазами. Когда наконец мозг выдал приказ ее остановить, Вадим не нашел ее ни на танцполе, ни у бара, ни за столиком. Пошатываясь, он подошел к бармену и спросил, не видел ли тот, куда подевалась Инна. Мужчина указал на дверь. Вадим бросился из клуба, но бармен его придержал за руку, вручив шарф и сумку Инны. Стилист посмотрел на забытые женой вещи и едва удержался от того, чтоб не швырнуть их на пол в бессильной злобе.
Голова соображала с каким-то опозданием. Он бросился из клуба, понимая, что Инна сейчас идет по Питерским улочкам совершенно одна. Вылетел из дверей, как пушечное ядро, как раз в тот момент, когда от клуба отъезжало такси. Там на заднем сиденье он успел рассмотреть свою жену. Кинулся за машиной, но та свернула за угол. Вадим оглядел парковку: ни одного таксиста. Выругавшись сквозь зубы, он выудил телефон и вызвал себе машину.
Всю дорогу домой, он боялся отключиться, потому что до мозга наконец-то дошел выпитый за вечер алкоголь, и Роиманов практически ничего не соображал. Он не смог догнать машину, которая увезла его жену, а на Невском его такси еще и в пробку попало из-за аварии.
Дома, пошатываясь, прошел к комнате Инны и постучал в дверь. Не получив ответа, заглянул и увидел девушку, лежавшую ничком поверх одеяла прямо в одежде. Она храпела, распространяя по комнате запах алкоголя.
Вадим стащил с нее пальто и чулки, перевернул на спину, а потом расстегнул на спине застежку бюстгальтера. Инна не проснулась, лишь пробормотала что-то сквозь сон, когда ему пришлось отрывать нейлон от кровавых мозолей на обеих ногах.
Он сидел на ее кровати и смотрел на эти мозоли. Их уже тем пластырем не спрятать: за эти несколько часов они успели вздуться и лопнуть, и, наверняка, Инне было очень больно.
— Вот почему ты танцевала босиком, — пробормотал он и укрыл жену.
[1]Ты жив! (нем.)
[2]Он мертв! (нем.)
[3]Нет! (нем.)
[4]Я говорю по-немецки.
Глава XXIX. Я отдам тебе свои крылья. Лети!
Вадим проснулся от жуткого женского вопля. Подпрыгнул на постели, сел, с трудом соображая, но тут крик повторился и звучал уже более продолжительно. Путаясь в одеяле, он выскочил в коридор и бросился в ванную, откуда раздавался этот страшный вопль. И сейчас Романов точно знал: кричала Алька. Распахнув дверь, он увидел в ванной комнате обеих девушек. Инна трясла Альку, а та верещала, причитая что-то про изнасилование. Малышка, узнав брата, бросилась к нему, давясь слезами и тыча пальцем в Инну:
— Брат! Смотри на нее! Смотри! Мрази! — и опустилась на пол, не в силах больше стоять.
Вадим и Инна уставились друг на друга.
А женушка выглядела весьма и весьма специфично. Волосы торчали в разные стороны. Косметика находилась где угодно, но только не там, куда ее наносили вчера. К тому же под левым глазом к щеке прилипли накладные ресницы. Но Алька кричала не из-за этого. Инна стягивала на груди тонкий шелковый полупрозрачный халатик, который не мог скрыть от посторонних глаз синяки, покрывавшие шею, плечи и грудь. Следы от огромной пятерни были еще и на ногах.
И эти синяки на ней оставил вчера Вадим.
Романов, едва увидев всю эту красоту, застонал про себя, потом перевел взгляд на рыдающую сестру. Подошел, поднял на ноги, встряхнул.
— Алька! Алька! Посмотри на меня! Слышишь? Алька! Никакого насилия не было! Алька!
Но та икала и мотала головой.
— Глаза разуй! — крикнула она.
— Да это я! Слышишь? Это я! Это я сделал! — провозгласил брат, сжимая плечи девочки.
Она уставилась на него, не мигая, даже плакать перестала. Потом перевела взгляд на невестку, всё так же стягивающую на груди халат. Но та на родственников не смотрела.
Вадим отпустил сестру. Подошел к жене. И вдруг обнял крепко, девушка ойкнула и уставилась на него своими льдинками. А он подхватил ее, усадил на мраморную столешницу, и тонкие пальцы легли на обнаженное женское бедро, как раз на места синяков. Инна, заливаясь краской, отвела взгляд. Алька всхлипнула еще пару раз, потом посмотрела на Инну, затем перевела взгляд на брата. Потом опять на невестку. Та оттолкнула от себя Вадима и слезла со столешницы.
Алька вновь посмотрела на брата.
— Инн, он тебя сожрать хотел? — спросила она, всхлипнула и вышла из комнаты, что-то бормоча под нос.
Вадим стоял пунцовый напротив жены, зацелованной им вчера до синяков. О! как свежи и горячи были воспоминания! Этот холодный шелк кожи под пальцами! Ее обжигающее дыхание на его шее! Тихий стон с приоткрытых губ! А эти поцелуи! Господи!
Инна смотрела в сторону, стоя к нему полубоком. Он шагнул к ней — она сделал шаг назад, и Вадим остановился.
— Не принимай ванну. Только душ. Пойду, положу в морозильник ложки. Тебе же сегодня на работу? — проговорил он тихо.
Она кивнула, так и не подняв на него глаз.
Когда девушка вышла из ванной, Алька уже успела уехать на занятия, поэтому не слышала разговор между братом и сестрой.
— Вы переспали? — спрашивала Аля.
Вадим, укладывая ложки в морозильную камеру, лишь вздохнул.
— Нет.
— Нет? В смысле, нет?
— В прямом. Нет, значит, нет.
— А следы? Да она же вся в засосах!
Брат не ответил. Алька подскочила к нему и развернула к себе, вперив в него тяжелый взгляд.
— Что ты хочешь услышать?
