с каждым днем чувствовали себя лучше… Более того, девушка, от силы дотягивающая до шестидесяти килограммов. Что-то здесь было нечисто, и его терзали сомнения.
То, какими темпами Фаина шла на поправку, должно было вызвать облегчение и радость, самоутверждение в своих профессиональных навыках, но вместе с тем рождало естественные подозрения. Так просто не бывает. Ее привезли сюда две недели назад на грани жизни и смерти, отощавшую, будто давно ничего не евшую, измученную, белую, как бумага, с температурой ниже положенной человеку, с сердцебиением больше ста ударов в минуту, и ее зрачки не реагировали не свет медицинского фонарика.
До этого момента все шло логично, укладывалось в рамки понимания и его врачебного опыта. Но что эта девица вытворила потом! Вместо того, чтобы оставаться без сознания, что было бы понятно, а затем, не выходя из комы, тихо отойти в мир иной, что было наиболее вероятно в ее тяжелом состоянии, она вдруг взяла и очнулась. Мало того, в первые минуты после пробуждения она уже сидела в постели, а не лежала овощем, разговаривала в полный голос, имея силы временами даже повысить тон, и смотрела на всех осмысленным взглядом. Будто бы не валялась в отключке чуть больше недели, а просто легла поспать ненадолго. И сейчас проснулась, недовольная тем, что ее перенесли в другое место и не рассказывают, почему.
Далее. Ее томография и ЭЭГ не выявили отклонений, что делало факт амнезии странным и подозрительным. В чисто физическом аспекте ее мозг был в порядке, что являлось колоссальным везением после тяжелой диабетической комы. Нет, даже не везением, а чем-то маловероятным в реальном мире. Врач нахмурился, надел очки и просмотрел бумаги еще раз, пытаясь разобраться, что беспокоит его больше всего в этой пациентке.
Разумеется, необъяснимая потеря памяти, которой быть не должно, если верить анализам. А он им верил. Но и не считал, что Фаина притворяется – на своем веку он повидал много имитаторов. Девушка не лгала. Но уж больно странная у нее была амнезия: она вспоминала знакомых людей, как только видела их перед собой и начинала общаться. В течение минуты до нее доходило, что этого человека она точно знает. То же самое было и с некоторыми событиями, но лишь некоторыми из них.
Фаина могла вспомнить что-то из прошлого, если ей долго и подробно об этом рассказывать. Однако на какие-то темы в ее голове словно поставили запрет, и сколько бы она ни старалась напрячь память, сколько бы деталей ни получила, все без толку. Как будто на напечатанный текст капнули хлоркой в нескольких местах, и там, где раньше были четкие черные буквы, отныне – белые пятна, навсегда разъевшие бумагу.
Именно такое впечатление сложилось у врача после того, как он стал свидетелем нескольких встреч пациентки с родными и друзьями. Наведываясь к ней, они изо всех сил старались восстановить ее воспоминания, наперебой вопрошая, а помнит ли она вот это, а помнит ли это, и пятое, и десятое. Хотя в большинстве случаев именно им приходилось отвечать на ее уточняющие вопросы, и, надо отдать должное, они делали это весьма подробно, пускаясь в пространные изъяснения.
Врач запретил близким нагружать Фаину информацией и вообще подолгу утомлять ее разговорами, но не мог находиться в палате постоянно и следить за соблюдением запретов. Он был почти уверен, что его условия злостно нарушаются, но решил оставить это на чужой совести, единственный раз обозначив все риски. Отчасти он понимал этих людей – они были слишком взбудоражены тем, что пациентка непрогнозируемо пришла в себя, им хотелось все время находиться рядом с нею, иметь возможность в любой момент убедиться, что она жива и в сознании.
В положенное время посетители покидали клинику. Единственное, что связывало ее с прошлой жизнью, исчезало, оставляя Фаину в удрученном состоянии, наедине с мучительным количеством вопросов и опасений. Находясь в одиночестве, она ничего не могла вспомнить самостоятельно, поэтому бродила понурая и печальная, как привидение. Несколько раз врач беседовал с нею с глазу на глаз, и после каждой беседы убеждался заново, что амнезия не наиграна, а ее свойства не поддаются условной классификации даже в очень размытых парадигмах. Он не мог дать никаких прогнозов и чувствовал себя некомпетентным.
Наконец, врач отложил бумаги с анализами, снял очки и протер уставшие глаза. Стоило прислушаться к себе, и казалось, будто совсем недавно размышлял о чем-то таком, что едва не навело на верную дорожку. Но что именно? Он еще раз тщательно обдумал все, что связано с его пациенткой, с самого начала. И вдруг замер, начиная понимать, где допустил просчет.
До этого момента диабетическая кома и потеря памяти были крепко связаны причинно-следственными отношениями: одно являлось предпосылкой, другое – естественным итогом. Однако что будет, если эту связь разорвать и вообразить более сложное положение вещей: не диабет вызвал амнезию, а нечто третье, более мощное и пагубное, спровоцировало и инсулиновый шок, и блокирование воспоминаний?
Врач оживился, поразмыслив об этом. Это третье, должно быть, стало причиной столь сильного стресса, что ни организм, ни психика не справились. В этой истории не два последовательно связанных звена, а больше, и связь между ними параллельна. Разумеется! Почему же это сразу не пришло ему в голову? Мозг блокирует память вовсе не из-за того, что он поврежден из-за последствий инсулинового шока, у него на это своя причина: он старается оградить Фаину от того, что лучше не вспоминать. Должно быть, имеет место быть тяжелая психологическая травма, что и привело девушку к плачевному состоянию.
Врач похлопал себя по лицу и ощутил, как кровь приливает к голове – шея и уши стали горячими, в висках пульсировало. По интеркому он вызвал к себе интерна и дал задание сделать запрос в частные психиатрические клиники города за последние полгода. Если бы пациентка лечилась или наблюдалась в государственном учреждении, это сохранилось бы в ее медицинской карте. Он был почти уверен, что ее фамилия найдется в самых свежих архивах, и его теория окажется верна.
***
Фаина быстро восстанавливалась, не придавая этому особого значения. Баланс глюкозы и инсулина в ее организме приходил в норму благодаря строгой диете и правильным дозам препарата. Думалось, что соблюдать все условия несложно, если находишься под надзором чуткой медсестры, которая знает свое дело. Но как приучить себя к такому же ритму жизни и питания, когда ее выпишут отсюда?
Мысль эта расстраивала ее. Она не помнила себя прежнюю, но догадывалась, что однажды все это уже было с нею, и соблюдать правила у нее не вышло. А потом она оказалась здесь. Но по какой
