- Во второй раз - поблагодарить: с родителями помирилась.
Оказывается, сзади меня уже столько же народу, сколько впереди. Передо мной люди уже молчали, приближаясь к святыне, а за мной редко пробегали реплики:
- Сын мой на своей "Оке" врезался в джип широкий...
- Невестка изменяет сыну с каждым первым...
- Но это лучше, чем обмануть каждого первого...
- А нынче молодежь первого мужа зовет "черновичок".
- И ведь никак она не уйдет от него, он гонит-гонит...
- Так ведь легче семь женщин завоевать, чем от одной отвязаться!
- В защите населения сказали, что за вставление зубов денег не дают... - Видимо, в соцзащите.
- Ох, сторонушка наша! Я второй раз приехал, а в третий не смогу сюда, хвосты меня держат.
- Какие хвосты?
- Корова, овцы, поросенок...
- Подруга погибла в автокатастрофе, и я не могу жить: каждую минуту в воздухе словно мгновенные фотографии вспыхивают - ее разные выражения лица.
Мимо очереди пошел фотограф, озаряя нас вспышками. Хая вдруг закричала: "Валера, Валера!" И что же: это оказалась конопатая лихая физиономия Валеры Сушко из моей бывшей газеты. Хая мимоходом сказала мне, что Валера - друг Ленчика, и вся ринулась в беседу:
- Ты знаешь, что Ленчик в Израиль уехал?
- Знаю. Дядя Лозик умер, и он уехал...
- С Лизкой, с уголовной стрижкой!
Эта история пролилась в таком виде, в каком обычно и сваливаются на слушателей все истории: выхватываются сочные куски из середины, с конца, с боков - я только успевал их в уме расставлять согласно времени. Отец Ленчика, дядя Лозик, оказывается, был профессором-историком, и с пятого класса ребята собирали коллекцию старинных монет, горшков и прочее.
Это еще я в редакции слышал от Валеры, что у легионеров варикозное расширение вен из-за невыносимой поклажи, что средний новгородец, поступивший в ватагу, вел себя, как нынешний бандит. А в учебниках через полтысячи лет писали: "Новгородская республика расширяла свои границы".
...подарили Валере Сушко книгу "Моя коллекция". Посмотрел на эти жалкие дребезги - простенькие горшки. Нашел глину, лепил-лепил, вдруг заколебался - получилась копия. Тогда сплюснул, сделал горшок косорылым! Взял щепочку, процарапал ею засечки такие фигурные и засушил в духовке. Потом краем горшка о плиту хряснул: выпала треугольная часть. Грязи много втер и принес к Ленчику: давай меняться - на монеты.
Тут Хая не выдержала:
- Сейчас я дам кому-то по хитрой рыжей морде!
...однако Ленчик сказал, что должен отдать горшок отцу на экспертизу. "Всё, зря лепил - не обменяет", - понял Валера. Но на другой день Ленчик охотно обменял свои монеты на ложно-исторический горшок. С тех пор еще много битых горшков "находил" огненный рассказчик и обменивал их с другом на самые редкие монеты. И вот черепки Ленчик увез в Израиль...
- Ты на всос работал!
Этот захлеб Хаи против Валеры был прерван. Над очередью взлетели две мелодии, словно сделанные из разноцветного стекла: Гимн Советского Союза и "Атиква" - гимн Израиля. То заголосили пейджеры.
- Мне Ленчик свой оставил на прощанье, - всплакнула Хая.
- Курс доллара скидывают, - заметил Валера. - Прямо умираем без него, так нужен!
Пришел трамвай, и люди горстями начали вываливаться из него, разноцветными зернами раскатываясь как бы под действием разных магнитов. Часть из них встала в очередь к Почаевской иконе, а другая бежала мимо. Я успел вглядеться только в одного: с волосами, похожими на будущее буйство нашей экономики, он с недоумением рассматривал очередь. Столько насущных дел - чего они уж так отчаянно ломятся, нет бы помолились за Дальний Восток, там еще хуже, а то только слышишь: этому здоровья, тому от Чечни спастись... Успокоенный широтой своего евразийского чувства, он твердо прошествовал дальше.
И чего я так пристально взираю на постороннего? Наверное, потому, что никто никогда не посторонний.
г.Пермь, 2001
