Опыт своих предков друидов переняли и загнанные в угол катары. Они ни за что не хотели сдаваться и вели подземную войну с победившим их на поверхности надменным папством. Дети Света ушли во Тьму, ибо Свет и Тьма лишь части одного и того же, и чем ярче горит свеча, тем гуще тень, отбрасываемая ею.
Если бы во время одного из тайных собраний сюда ворвались враги, заговорщики могли бы скрыться в считанные секунды в неизвестном направлении. Зная все ходы и выходы, катары могли легко выйти в любой нужной им точке, а затем снова войти с противоположной стороны и подобно котам спрыгнуть на плечи врагам, устроив им в темноте настоящую резню во имя почитаемого еретиками Бога Света. "Совершенные" разрешали им в таких случаях убивать живые существа даже с теплой кровью, ибо христианин для них отныне приравнивался змее, мерзкой жабе и тупой рыбе в пруду, ибо у каждого, кто решался принять этот отчаянный бой в кромешной тьме, где приходилось в полной неразберихе резать и своих братьев, перед глазами стояли призраки беззащитных обнаженных детей, которых христиане бросали в костер инквизиции, как дрова, так как общий помост предназначался лишь для взрослых.
К таким вот скрытым катарам, ничего не забывшим и ничего не простившим, относился и хранитель королевской печати Гийом де Ногаре. "Совершенным" он стал потому, что давно уже отказался от всего земного и жил лишь одной местью, местью католической церкви и всему христианскому миру. Он был причислен к такой категории избранных даже среди "совершенных", для которых просто не существовало никаких нравственных устоев, проповедуемых христианством.
Внимательно рассматривая восточный орнамент своего полога, королевский легат медленно погружался в состояние сладостных воспоминаний. Он ясно увидел картины недавнего прошлого, когда ему пришлось арестовать по приказу короля самого папу римского. Старик был так напуган, что даже не сразу понял, в чем дело. Ох! Какая это была сладостная минута! Многие братья отдали бы собственную жизнь лишь для того, чтобы отвесить пощечину тому, кто считался наместником Бога на земле. За всех замученных, невинно убиенных, за всех сожженных и за тех детей, которые своими телами помогали гореть своим же родителям. Какой триумф! Какая победа! Именно пощечина! Разве заслуживает жаба чего-то еще? И это он, Гийом де Ногаре, мог сделать такое! Он! И никто другой. Он - "совершенный" из "совершенных".
Ногаре вспомнил, как он занес уже было руку, чтобы самому отвесить пощечину понтифику, но потом словно опомнился и приказал сделать это Скьярра Колонна, которого Бонифаций всячески притеснял до этого. В противном случае у короля могли возникнуть серьезные подозрения относительно того, в кого на самом деле верит его преданный легат.
Как "совершенный" Ногаре обязан был носить белый поясок под мирской одеждой. Он не снимал его даже тогда, когда участвовал в оргиях и совокуплялся иногда по трое с одной какой-нибудь миловидной девушкой. Наверное, ударить по щеке самого папу римского это все равно, что испытать бурное извержение семени во время общего собрания. Ногаре вспомнил, что сразу после ареста папы, он долго не мог заснуть от переполнявших его чувств. К тому же все время ждали готовящейся контр атаки. Сон свалили королевского слугу совершенно неожиданно, прямо за столом, во время трапезы. Рассказывали, что он так и упал лицом в тарелку и чуть не задохнулся. Слуги во время откинули его назад на спинку кресла и вытерли лицо от остатков горячей пищи. Но зато каким сладостным было это мимолетное видение, которое и сном-то назвать было трудно. В то мгновение, которое длилось с момента полного помутнения сознания и до того, как лицо обожгло что-то горячее, явственно представилось Ногаре, что он чудесным образом оказался в лесу. Лес был огромный. Деревья уходили под самые небеса, ветвей почти не было, и солнце, как в сосновом бору, ярко освещало поляну. Лучи его легли на кору деревьев, придав им необычный красно-белый оттенок. Такое сочетание цветов не мог, пожалуй, передать ни один из ныне живущих живописцев. Солнечные блики, голубое небо и красно-белый оттенок на светло-коричневом фоне сосновой коры. И тут королевского легата и тайного альбигойца поразила ужасная и радостно-богохульная догадка: это и не деревья вовсе, а мужские фаллы, каждый из которых обильно залит спермой и кровью. Вот он истинный вид мира Божьего, вот оно истинное обличье той вселенной, которую создал их хваленый Бог.
Однако предаваться сладостным воспоминаниям о былых подвигах времени не было. Ногаре чувствовал, что король замышляет что-то ещё более грандиозное, чем простое оскорбление папы римского. Как изменились времена?! Еще сто лет назад, когда братья-катары отчаянно дрались за свою жизнь, и подумать нельзя было, что кто-то из них когда-нибудь окажется на службе у короля и по его приказу будет делать все, чтобы расшатать изнутри и развалить авторитет христианской церкви.
Следующим шагом короля должен быть удачных ход против рыцарей Храма. Если авторитет папы пошатнулся, то теперь эти поборники веры оказались совершенно беззащитными. Зная короля, Ногаре мог предположить, что его повелитель ни с кем не захочет делиться властью. Недавно Храмовники оскорбили Филиппа тем, что отказали сделать его своим почетным рыцарем, а затем отказались и вступить в союз с орденом госпитальеров, где у короля Франции было большое влияние и где он хотел утвердить свою власть, сделав магистром объединенного ордена одного из своих братьев.
Помимо всего прочего, правитель Франции уже начал собирать компрометирующие орден сведения. Ногаре по приказу короля присутствовал при допросе одного из перебежчиков, некого Эскена де Флойрана из Безье, помощника приора Монфокона. Явно для святой инквизиции собиралось досье для дальнейшего обвинения ордена в ереси.
Продолжая вглядываться в причудливый восточный орнамент, Ногаре испытал прилив радости. Это та самая инквизиция, которая и была создана для уничтожения его братьев катаров. А сейчас, он, Ногаре, может спокойно использовать сие грязное орудие в своих целях и с помощью некогда неумолимого палача привести на эшафот тех, кто по праву считался самым надежным оплотом христианства. Все устраивается так, как того хотели катары, спрятавшиеся в подземельях. Все должно прийти к Смерти полной и окончательной, без всякой надежды на возрождение.
И поведет под руку Невесту с косой и в белом саване не кто-нибудь, а он, Гийом Ногаре, чьи отец, дед и прадед были безжалостно сожжены в кострах инквизиции. Но этот очистительный пламень всесильной Смерти, всеобщего и тотального уничтожения теперь, как факел, крепко сжимает в руке своей королевский легат, а не одинокий бунтарь.
Сначала он с помощью той же святой инквизиции бросит в костер весь орден чванливых Храмовников, а затем с помощью обезумевшего короля и весь мир, поклоняющийся не истинному Богу, Богу Света и Чистого Духа, а жалкому ремесленнику, создавшему эту гнилую, разлагающуюся тюрьму, называемую материей. Костер, в котором должны будут сгореть Тамплиеры, и будет той малой частью, той искрой, из которой и состоит Истинный Свет.
Гийом де Ногаре уже давно вскочил с постели и ходил, не замечая того, из угла в угол. От былой усталости у него не осталось и следа. План был настолько грандиозен, а будущее рисовалось в таких ослепительно ярких тонах, что казалось, будто его, Гийома, собственная душа готова вот-вот вырваться из мерзкой телесной оболочки, дабы воспарить, наконец, навстречу Светлому Богу в чертоги "небесного Иерусалима".
Неожиданно сладостные грезы Ногаре были прерваны громким стуком в дверь. Гийом застыл посреди комнаты, боясь, что в порыве страсти он мог вслух высказать то, о чем не осмеливался вплоть до этого момента признаться самому себе.
После приглашения войти на пороге появился слуга.
- В чем дело? - резко осведомился королевский легат.
Слуга был бледен и от волнения переступал с ноги на ногу. Вся его жалкая и нерешительная фигура говорила о том, что весть, которую он принес, не принадлежит к разряду приятных.
Говори! - повторил свое приказание Ногаре.
Король!
Что король!
Он у Тамплиеров!
Как!
Во время бунта рыцари предложили ему свой замок в качестве убежища.
Начинающий было разгораться факел Смерти, вдруг стал гаснуть, превращаясь на глазах в безобидную головешку.
VI
ТАЙНА МОНСЕГЮРА
Когда Гийом де Ногаре увидел, что толпа на дворцовой площади неожиданно схлынула, что и позволило ему столь кощунственно лишить одного из христиан его головы, то тайный еретик тогда и предположить не мог, по какой причине произошел внезапный отлив людского моря.
Как мы уже знаем, королевский легат торопился на сборище катаров, поэтому он и не стал справляться о причинах столь странного и необычного поведения взбунтовавшейся толпы. А зря. Проследуй Ногаре вслед за людскими потоками хотя бы несколько кварталов, он бы без труда сделал небольшое, но весьма примечательное открытие, суть которого заключалось в том, что людскими массами этими, взбунтовавшимися против собственного короля, кто-то очень умело управлял. Но у катара не было на подобные открытия времени и поэтому в слепой злобе к рыцарям Храма и ко всему христианскому миру Ногаре и невдомек было предположить, что Тамплиеры даже в истории его собственной ереси сыграли весьма важную роль.
