В годы вавиловского директорства такой напряженный ритм жизни никого не удивлял.
"Сижу я как-то в конце августа 1928 года в институте, - рассказывает генетик А. И. Купцов. - Смеркалось. Зажег лампу. Вдруг входит Николай Иванович: "Милый мой, мне для "Земледельческого Афганистана" нужно снять веточку масличных крестоцветных. Доставьте-ка их из Детского Села". "Хорошо, говорю, завтра они у вас будут". - "Да не завтра, а сейчас надо!" - "Но ведь скоро девять часов, в Детском Селе я буду в десять-одиннадцать, вернусь около полуночи, даже за полночь, кто же будет фотографировать в это время?" - "А я уже договорился с Александром Сидоровичем (фотографом), он обещал к утру все сделать". - "Ну, тогда хорошо". Еду в Детское. Разыскиваю и бужу нужных сотрудников, зажигаем фонари, едем на коллекцию. Веточки выбраны, срезаны, доставлены фотографу. Часам к десяти утра Вавилов рассматривает готовые снимки и доволен, они сразу же идут в цинкографию. Вот при таком темпе работы за месяц-два был создан капитальный труд "Земледельческий Афганистан"".
Сегодня трудно вообразить в стенах того же ВИРа ситуацию, описанную профессором Александром Ивановичем Купцовым. Но в 20-30-х годах в Ленинграде такая "трудовая" ночь казалась вполне естественной. "Работали мы не по часам, - вспоминает одна из старейших учениц и сотрудниц Николая Ивановича Е. А. Столетова. - Часто, проходя мимо здания ВИР, можно было видеть и в двенадцать и в час ночи освещенные окна: в это время Николай Иванович и сотрудники работали по своему доброму желанию. Мы не любили выходных дней. В выходные мы старались проникнуть в здание института с черного хода. Бывший комендант здания Яковлев ворчал на нас: "Хоть бы в выходные дни посидели дома да отдохнули..." Я вспоминаю, как, бывало, поздно вечером Николай Иванович прибежит к нам в отдел и кричит: "Ну, переплетчики, что нового у вас? Рассказывайте!" А то вбежит с корзиной пирожных, уговаривает: "Берите больше, самые свежие, только из кондитерской" 12.
Е. А. Столетову дополняет вировец К. И. Пангало: "Характерной спецификой Института растениеводства времен Николая Ивановича была особенная праздничная атмосфера, общее бодрое, приподнятое настроение у коллектива сотрудников; не могу сказать про других, но я всегда уходил домой по окончании работы с каким-то светлым и радостным чувством".
Готов свидетельствовать: авторы не покривили душой. Все это писалось через десять-пятнадцать лет после того, как академика Вавилова уже не было в живых; в пору, когда самая причастность к его научной школе расценивалась почти как знак политической неблагонадежности. И все-таки ни годы, ни гонения не стерли из памяти вавиловцев романтического и прекрасного образа их учителя и друга.
Что же такое пленяло учеников в облике учителя?
В институте знали: директор любит ВИР. Даже не любит, а скорее, влюблен, страстно влюблен в это главное произведение своей творческой жизни: в идеи, в людей, в стены института. Даже в далеких экспедициях, бродя по Африке, поднимаясь в Кордильеры, директор продолжал думать о своем дорогом ленинградском детище. В тот день, когда великолепный многопалубный "Леконт де Лилль" готовился выйти из Марселя, чтобы плыть к берегам Африки, и когда пассажир второго класса профессор Вавилов, казалось бы, мог думать только о вожделенной Эфиопии, он отправил в Ленинград открытку, где были, между прочим, такие слова: "Держите знамя института, храните его от посягательств с чьей бы то ни было стороны. Жив буду, привезу новые гены" 13. Так было всегда. Ни впечатления увлекательных путешествий, ни трудности дальних дорог не заслоняли от Николая Ивановича его милого детища.
Когда из Африки, Азии или Америки запрашивал он о судьбе института, письма его становились по-отцовски нежными и гордыми. "Издали еще виднее, дорогие друзья, что дело делаем... Мир баламутим. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое и всесоюзное и всемирное" 14, писал он в 1932 году из Перу. А еще раньше из США: "Ну, как корабль институтский? Идет по волнам? Издали кажется, что идет неплохо. Лишь бы зуду поменьше, чуткости побольше и веры в большое дело" 15. Но столь необходимой научному организму чуткости в тридцатых годах уже явно не хватало. Непрерывные реорганизации ВАСХНИЛ сказывались и на Институте растениеводства, который входил в состав академии. Письмо Вавилова к своему помощнику, вице-президенту ВАСХНИЛ А. С. Бондаренко, посланное в те же дни, полно неподдельного волнения; тон его почти умоляющий: "Доходят до меня пока не явные сведения тревожные о реконструкции ВИРа. Моя просьба быть бережным с этим, не сомневаюсь, лучшим из мировых учреждений по растениеводству.
Без директора удержитесь от ломки. Научные учреждения спаять не легко. Вижу по Америке, как при колоссальных средствах плывут научные корабли без руля и без ветрил". И не очень-то надеясь, что его просьбу уважат, Николай Иванович пускается на одну из своих наивных хитростей, обращается к аргументам, которые кажутся ему наиболее убедительными для собеседника-администратора. "Издали особенно хорошо видно, что даже "политически" мы сильное учреждение. В своей сфере мы неплохо иллюстрируем силы Советов" 16.
Вировцы всегда чувствовали на себе неотступно пристальный, строгий и вместе с тем дружелюбный взгляд шефа. Знали: Николай Иванович может явиться на работу с рассветом, никем не замеченный, он обойдет с подвала до чердака все здание, обнаружит самые тщательно скрываемые непорядки, следы самых искусно замаскированных огрехов. И тогда берегись, недобросовестный! Какое бы высокое положение он ни занимал, ему не спастись от директорского разноса. Правда, само понятие "разнос" носило в вавиловское время несколько иной характер, нежели приобрело в позднейшие исторические эпохи. Представлялось совершенно невероятным, чтобы директор института кричал на сотрудника. Высшая форма начальственного негодования выражалась в том, что Николай Иванович приглашал провинившегося в кабинет и, выразительно глядя в глаза собеседника, тихо, почти шепотом бросал ему: "Мне стыдно за Вас". Этих слов не на шутку боялись. Они означали, что сделано нечто действительно возмутительное, недопустимое и сотруднику надо срочно исправлять ошибку. Исправляли охотно, без обиды, без надрыва. Это тоже было традицией.
"Николай Иванович сказал...", "Николай Иванович просил..." - эти слова имели в ВИРе поистине магическую силу. И не трудно понять почему. Один из сотрудников принес как-то директору на подпись служебное письмо, которое начиналось общепринятой формулой: "Предлагаю Вам..." - "Вот привыкли приказывать..." - полушутя, полусерьезно проворчал Вавилов и, зачеркнув начальную строку, вписал: "Очень прошу Вас..." Он не боялся просить, ибо знал, что просьбы его исполняются незамедлительно. По глубочайшему убеждению академика Вавилова, в науке нет места генералам и прапорщикам, творчество уравнивает всех честных искателей. А раз так, пусть даже канцелярская формальность не нарушает этого главного этического закона науки.
С формами канцелярскими у него вообще отношения были натянутые. Переписка директора ВИРа, президента ВАСХНИЛ абсолютно не соответствует принятому административному стандарту. Сколь бы серьезных вопросов ни касались письма к сослуживцам, они неизменно сохраняют дружелюбную, чуть ироническую интонацию, ту самую, что была принята на ученых советах и даже на профсоюзных собраниях института. Вот, уезжая на две недели в Лондон, Николай Иванович шлет трем сотрудникам распоряжение: "Безотлагательно изготовить статьи для тома, посвященного льну". Приказ как приказ. И под пером любого, пусть даже самого доброжелательного директора в этом месте полагается поставить точку. А если и сделать приписку, то лишь в том смысле, что, дескать, "в случае непредставления в срок" и т. д. и т. п. У директора ВИРа иная манера.
Обстоятельно оговорив сроки сдачи рукописи, необходимые фотографии и рисунки, Вавилов заканчивает приказ словами: "Должен выйти шедевр, равного которому до сих пор еще в мировой литературе не появлялось. Без воды. Обще-интересно. Самую суть за чуб". Надо ли сомневаться, что после такого письма сотрудники напрягли все силы, чтобы действительно сделать шедевр. Ведь об этом просил Николай Иванович.
Задержка рукописей - одна из наиболее частых причин, когда директору приходится браться за перо. Выходит "Культурная флора СССР" - любимое издание Вавилова. Выделена бумага. Издательство получило приказ форсировать производство. Остановка за рукописями. Николай Иванович в один день рассылает авторам почти два десятка писем. Дело спешное, важное, можно сказать, государственное, но тон обращения между старшим и младшим остается все тот же:
Якушевскому: "Дорогой Ефрем Сергеевич... Забудьте всех своих жен и детей и незамедлительно соберите все силы для того, чтобы закончить труд" 17.
Крейеру: "Дорогой Георгий Карпович... Должен быть создан замечательный том по лекарствам. По этим видам Вы имеете полную возможность проявить свои знания. Жить Вашей работе сто лет и более" 18.
