Ознакомительная версия.
Актеры, перевоплотившись в персонажей пьесы, кто как может, убивают последние минуты до начала спектакля. Вместе с гримом и костюмами изменились их голоса и манеры. Вот балагур Храпченко стал элегантным авантюристом, он постреливает глазами, выбирая жертву; молодая актрисочка Лариса Волкова готова влюбиться в сорокалетнего, но превратившегося на пару часов в безусого юношу актера Михеева...
Докурив, Вадим ушел переговорить с директором насчет нового монтировщика. Димон достает из кармана колоду карт.
- Может, перекинемся, чтоб время скорее шло?
- Можно, - лениво потягивается Андрюня.
- Погнали в кандейку.
Вадим серьезен, даже суров. Он сидит в стороне и наблюдает, как мы по очереди швыряем карты на кусок ДСП, заменяющий стол. Играем пара на пару, и мы с Андрюней хронически продуваемся.
- Да ёптель, - ворчит мой напарник, собирая с ДСП кучу карт, которые ему в очередной раз отбить не удалось. - Не игра, а идиотство. Хоть ты, Ромыч, сделай что-нибудь.
- Я ему сделаю, - Леха со злой веселостью скидывает на подобие столика трех королей. - Отобьешь - получишь козырного.
Мой широченный веер в левой руке пополняется королями. Досадно, конечно, но особого азарта нет. Хочется услышать, что скажет Вадим. По его лицу ясно именно сейчас он готов раскрыть нам суть той идейки, что посетила Андрюнину бо'шку и которую необходимо сообща обсудить. Мы не торопим бригадира, зная, что он заговорит, когда посчитает нужным.
- Ха-ха, четырехкратное дурачье! - щелкает меня по носу последней своей картой Леха. - Учитесь, пока папа жив!
Андрюня собрал колоду, торопливо тасует:
- Сейчас, чувствую, пойдет карта.
А бригадир закурил, полюбовался огоньком зажигалки. Прошелся по комнатушке. Наши глаза следят за ним, Андрюня отложил карты. Момент настал.
- Та-ак... Насчет этого парня поговорил. Виктор Альбертыч против ничего не имеет. Второе, через неделю примерно - едем на гастроли куда-то. Не знаю, куда именно, Альбертыч сказал: готовьтесь.
- Классняк! - вскрикивает Леха, но серьезный взгляд бригадира моментом остужает его эмоции.
- А теперь о важном. - Пауза. Мы, как бандерлоги из сказки, придвигаемся к Вадиму ближе. - Дело в том, что вот Андрюню озарила идея такая, на первый взгляд... нереальная, но если обдумать - можно и попытаться. - Снова психологическая пауза с полминуты. - Короче, все, думаю, знаете, что наша главбухша каждый вторник после двенадцати таскает недельную выручку в банк...
- Угу, еще бы! - с готовностью закивал Леха. - И?
- И всегда, как говорит Дрюня, одним и тем же маршрутом.
- Последние четыре раза - точно, - подтверждает тот.
- И вот он подал идею... ну, в общем, деньги у нее изъять. - Вадим замолчал, оглядел нас. Никто не хмыкнул, не вздохнул скептически - мы полны внимания. - Есть один двор, - голос бригадира стал живее, - я там был сегодня, поглядел... Удобное место. Старуха еле шевелится, зрение у нее вроде совсем голимое.
- Да ноль просто! - встревает Леха опять. - Как-то, я еще с женой тогда жил, захожу за справкой для жэка, а главбухша одна, и очки затерялись...
- Погоди, - перебивает Вадим, - все знают про ее зрение... Короче говоря, достаточно тихо подойти сзади, сбить очки и выхватить сумку. Двор очень удобный - рядом пустой барак, людей выселили недавно, вокруг сараи, огороды. Из этого двора несколько тропинок между заборов. Ходят там редко. Так, Дрюня?
- Так, так!
- И вот - можно попробовать. Я приблизительно подсчитал, сколько у нее может быть денег с собой. - Вадим достал из кармана бумажку. - За неделю обычно бывает восемь спектаклей. Две сказки и шесть вечерних. Взрослые билеты от пятнадцати до тридцати рублей, детские - по червонцу. Берем самую минимальную стоимость - пятнадцать рублей. Ну, среднюю. И минимальное среднее количество зрителей на спектакле - пятьдесят человек. Получается - спектакль дает семьсот пятьдесят рублей. По самому малому! Восемь спектаклей - шесть тысяч. Это, повторяю, самый минимум. Плюс программки, многие бинокли берут...
- А буфет?! - вскрикивает Леха. - Буфет-то сколько башлей дает!
- Придурок, - говорю, - буфет по другой линии.
- Да, буфет не считаем, - поддерживает меня Вадим. - Берем за реальную цифру - шесть тысяч. Делим на пять...
- Парни, я - пас, - режет Димон. - Оставался бы с вами, так с радостью, а так - пас.
Андрюня начал было уговаривать, но бригадир тут же его оборвал:
- Кончай!.. Пас так пас. Делим на четверых. Получается... получается по полторы тыщи. Без каких-то двухсот штук - две наши месячные зарплаты.
- Которые, - Леха не может не вставить ехидным голоском, - бля, мы хрен когда видели!..
Он, кажется, больше всех загорелся. Димону, тому по барабану, он уже почти не с нами, у него впереди денежная работа, рисковать, ясно, не хочется. Вадим с Андрюней подали эту идею, но особо не кипятятся... Мне же мало верится, что мы действительно решимся на такое дело. Просто, скорей всего, побазарим всласть, мечтая о решительном шаге, и потом постепенно замнем...
- Так вот, парни, - после долгого, неуютного молчания произносит Вадим. Сегодня четверг. Есть время подумать, обмозговать, что и как. Во вторник я пойду прослежу за бухгалтершей, проверю. А через пару недель, наверно, готовьтесь.
- Да чего тянуть? По полторы штуки на рыло - не мелочь! - не разделяет осторожность бригадира все тот же дебильчик Леха. - Валить ее однозначно и побыстрей! Только надо как-нибудь в масках, в другой одежде. О! Вот Ромыч как раз новые шмотки купил, он и грохнет!
- Лех, если в этом проблема, - спешу отпарировать, - я могу тебе дать шмотки на полчаса. Размер у нас почти одинаковый. Могу даже чулки прикупить для твоей морды...
- Да пойми, сама судьба тебя выбрала! Как раз сегодня у тебя появилось шмотье, и сразу же - наш разговор. Видишь, это знак судьбы, знак, что должен именно ты...
Скрипнула дверь, табачный туман всколыхнулся от потока свежего воздуха. В кандейку ворвалась помреж Аня, зашипела, давя нас своими шарами-глазищами:
- Что сидите, а?! Живо на сцену! Три минуты у вас!.. И дверь смазать надо, невозможно же...
Вскакиваем, тушим окурки. Надо успеть поменять декорации, пока Лариса Волкова у рампы объясняется в любви сорокалетнему юноше Михееву. Ее монолог длится три минуты, и за это время роскошная гостиная должна превратиться в городскую площадь...
Дядь Гена довез нас до перекрестка Трудовой и Мичурина. Отсюда до общаги метров триста.
Уже совсем ночь, в домах светятся редкие окна, почти нет горящих фонарей. На улице безлюдно и тихо. Большинство людей давно в постелях, давно спят, набираясь сил для очередного дня. Лишь Торговый комплекс вдалеке блещет своими огнями, шумит музыкой. Он - как маяк, как островок круглосуточной бурной жизни, платной радости.
- Ёб-б-бтать! - злобно выдыхает Леха и плетется в темноту мертвых дворов.
Иду вслед за ним. Успокаивая, издеваюсь:
- Ничего, скоро и у тебя появится шанс поучаствовать в празднике. Вот бухгалтершу грохнешь...
- И грохну! Сука, один грохну, если вы мудиться будете. Шесть штук, это ж... Они у меня все закувыркаются, я им покажу, как надо жить! - Леха с ненавистью и завистью, через плечо, смотрит на зарево Торгового. - Уж я оттянусь на всю катушку!
- Украл, выпил, в тюрьму, - усмехаюсь, - романтика!..
На крыльце общаги обычная туса. Какие-то парни, какие-то девки. Что-то решают, спорят, считают бабки, освещая их зажигалками. Хлебают водку из горла. На своем птичьем языке верещат вьетнамцы, лопочут китайцы, суя в рожи друг другу мятые десятирублевки.
Мы с Лехой просачиваемся меж ними, стараясь никого не задеть, не пихнуть, а то вполне могут возникнуть напряги. Эти узкоглазые - заводные ребята, и их полно. Только какой шум - выскакивают из всех щелей, как насекомые, и тогда уж от них не отобьешься. Если и не до драки доходит, то мозги своими "тень! пень! мень!" так закомпостируют, что хуже мордочистки.
Первым делом по традиции направляюсь в клозет. Заодно заглядываю в кафельную коробку бывшей кухни. Подоконник пуст и заброшен, девочки с золотисто-каштановыми волосами опять нет. Уже который вечер. Исчезла. Взяла и исчезла... Подразнила несколько раз - и все. Подоконник осиротел. А ведь как теплело это заплеванное, бесхозное помещеньице, как освещалось ласковым светом, когда она была здесь... И вот снова холодно и темно, я снова один...
9
Леха задает храпака на все лады. А мне снился ласковый сон, чудесные, до цвета молочного шоколада загорелые женщины на песчаном берегу вечно теплого моря; кокосы, белые яхты. Я в этом сне был самым богатым, красивым, самым-пресамым главным. Женщины, яхты, виллы, кокосы вились вокруг меня, как букеты цветов, а я то ласкал их, то отгонял. Мне было так свободно и хорошо, как никогда еще не было ни в жизни, ни в снах.
Но тут я, конечно, проснулся, разлепил глаза, потянулся, хрустя костями. Огляделся. Напротив лежит мой соседушка, задрав морду, раскрыв пасть. Безобразно храпит; острый кадык ползает по горлу туда-сюда. В комнате холодно, пахнет носками, портящейся картошкой... Нет и следа от прелестей, подаренных сном. Все, как всегда, как каждое утро.
Ознакомительная версия.
