Я вытащил из кармана шапку и показал секретарше.
- Синтетика? - заинтересовалась она.
- Вигоневая.
Секретарша не поверила. Посмотрела на меня и улыбнулась. Ей нравились молодые и веселые сотрудники.
Я подхожу к своему корпусу. Представляю, как появлюсь сейчас в своей шапке, как включусь и выключусь.
Ирка завизжит. У нее преобладает первая сигнальная система. Реакции примитивные.
Гена восхищенно выругается. Он ругается во всех случаях - и когда сердится и когда радуется.
Железное скажет: "Чем бы ни заниматься, только не делом". Для Железнова дело - превыше всего.
Гришка Гарин быстро спросит:
- Сколько платил?
- Рубль шестьдесят, - быстро скажу я.
- Даю три, - скажет Гришка. - Продай...
А мой друг Саша ничего не скажет. Даже не посмотрит. Он мне не верит, и все, что идет от меня, внутренне вычеркивает. Ему кажется, что я постоянно выпендриваюсь и это основное дело моей жизни. Я защитил диплом, который хотели зачесть как диссертацию, не потому, что я умный и много работал, а всем назло. У меня была самая красивая девушка - не потому, что она мне нравилась, а чтобы все завидовали. Сейчас я пришел в шапке-невидимке, чтобы все побросали свои дела и занимались одним мной. Саша ни за что не поверит, что я купил ее в ларьке за рубль шестьдесят. И если я когда-нибудь умру.
Саша даст голову на отсечение, что я умер только для того, чтобы обо мне поговорили.
Иногда, особенно когда выпью, мне хочется позвонить Саше по телефону и сказать:
- Мы с тобой пять лет учились на одном курсе, играли в одной команде и даже дружили когда-то. Как получилось, что ты меня совершенно не знаешь? Я ведь не такой...
Но я никогда не позвоню к нему и ничего не скажу.
Когда я вошел в комнату - все работали на своих местах и о чем-то оживленно спорили. Начала спора я не застал, и меня это не интересовало.
Я встал поближе к окну - так, чтобы всем было удобно на меня смотреть, взялся за помпончик и приготовился к аттракциону.
- ...потому что Славка не сексуальный, - возразила Ирка.
- При чем тут? - удивился Гена.
- При том. Половая система имеет прямое отношение к таланту!
Я растерялся.
- А почему вы решили, что Слава не сексуальный? - спросил Железнов. Я не ожидал, что его может заинтересовать эта тема. Я думал, его интересует только работа.
- Мне совершенно не хочется его обнять! - сказала Ирка.
- А он хочет, чтобы ты его обнимала? - уточнил Гришка Гарин.
Я мысленно поблагодарил Гришку за эту реплику.
- Дело не в этом! - Ирка встала.
Сейчас она произнесет речь и окончательно зачеркнет меня в глазах родного коллектива. Я решил, пока еще не поздно, сдернуть шапку, но в это время Железнов спросил:
- А почему Славы нет на месте? Он что - болен?
- Он здесь, - не оборачиваясь, сказал Саша.
- Вы его видели? - уточнил Железнов. Его интересовала трудовая дисциплина.
Саша обернулся, посмотрел прямо мне в лицо.
- Видел, - сказал он не Железнову, а мне, и по тому, как он точно на меня смотрел, я понял - он меня видит. Никто не видит, а он видит.
Я стоял посреди комнаты и слушал, как говорили обо мне. И чем дольше я стоял, тем невозможнее становилось снять шапку. Получалось, что я подслушиваю.
Я на цыпочках двинулся к двери, осторожно действуя между столами и стульями, как партизан в тылу врага.
Когда я проходил мимо Саши, мы обменялись с ним взглядами.
- Пока, - сказал мне Саша.
Я небрежно помахал кистью в воздухе, как кинозвезда, выходящая из самолета.
- Что? - спросил Гена.
- Я не тебе, - сказал Саша.
Я вышел из нашего коридора и направился к проходной. Я думал о том, что не безразличен Ирке, и о том, что Копылов меня не заметил, а Саша заметил. Может быть, это произошло потому, что Копылов не думает обо мне, а Саша занят этим постоянно.
Я вспомнил лицо Копылова, когда он работал. Вряд ли я со своими правильными чертами смогу достичь когданибудь такого лица.
Я иду по улице в шапке-невидимке, смотрю по сторонам. Я всех вижу, а меня не видит никто. Я свободен и могу делать все, что хочу: могу, например, зайти в ювелирный магазин и украсть самый крупный бриллиант. Но я не делаю этого, потому что бриллиант мне не нужен. Если бы я был стекольщик, он понадобился бы мне для того, чтобы резать стекло.
Я не стекольщик. Я конструктор. Мои орудия производства - карандаш и талант. Карандашей у меня сколько угодно, а талант нигде не украдешь.
Хорошо бы где-нибудь возле Парка культуры имени Горького продавали в ларьке талант, любовь, надежду по килограмму в одни руки. Я поехал бы туда и набрал целую хозяйственную сумку - для себя и для своих знакомых.
Но счастье на углах не продают, а продают апельсины.
Можно на худой конец купить апельсины и раздавать прохожим вместо счастья.
Идет, например, человек - усталый и разочарованный, ничего хорошего для себя не ждет. И вдруг по воздуху к нему подплывает апельсин - круглый и оранжевый, как солнце вечером.
Но, с другой стороны, подплывающий по воздуху апельсин может навести человека на мысль, что он не справился с противоречиями жизни и тихо сошел с ума. В этом случае апельсин доставит ему больше огорчения, чем радости.
Поэтому я не совершаю никаких поступков - ни в ту, ни в другую сторону. Я могу делать все, что хочу, но я ничего не хочу. Просто иду, дышу и гляжу.
Как-то Гришка Гарин принес на работу анкету из английского журнала "Лайф". Анкета задавала вопросы типа:
"Сочувствуете ли вы пьяным? Как относитесь к чужим детям в возрасте до года? Считаете ли возможным изменить своей жене?" На вопросы надо было отвечать "да" или "нет", ставить плюсы или минусы. В зависимости от сочетания плюсов и минусов определялся характер.
В результате выяснились характеры:
Ирка - дитя с неразвитым вкусом.
Железнов - мрачный тиран.
Саша - борец за правду с мещанским уклоном.
Гришка - арап по натуре, без мещанства.
Я - обиженный обыватель.
Там был еще один характер: интеллигентный человек. У меня не хватило до интеллигентного человека одного плюса.
Если бы шапка-невидимка попала на голову Гришке Гарину - он перессорил бы три или четыре государства, съездил в Париж, ограбил там национальный банк, потом с деньгами женился бы на экс-шахине Сорейе и вернулся в Советский Союз, чтобы похвастать.
Гришка - арап по натуре, без мещанства, а я - почти интеллигентный человек. Самое большое, на что я способен, - сбежать с работы и пойти в кино на дневной сеанс. На 14.00.
Картина только что вышла. Вечером на нее не попасть.
Днем тоже. В кассу за билетами выстроилась длинная очередь. Можно, конечно, пройти без билета, но тогда я буду стоять весь сеанс.
Гришка наверняка прошел бы без билета и сидел на самом лучшем месте. А я добросовестно встаю в самый хвост и жду своей очереди.
Ботинки у меня холодные, шапка вигоневая, рукавиц нет вообще - я их теряю или забываю в такси.
Я стою, дую на пальцы, подплясываю - делаю множество мелких бессвязных движений. Хорошо, что меня не видно.
Когда подошла моя очередь, я снял шапку и сунул голову в окошечко к кассирше. Но в это время меня дернули за рукав. Я вытащил голову из окошечка, оглянулся и увидел женщину лет шестидесяти или семидесяти. В этом возрасте я не вижу разницы. Она стояла в очереди следом за мной и все время наступала мне на пятки.
- Привет! - неожиданно современно отозвалась женщина. - А вы откуда взялись, как из-под земли?
- Я стоял, - с достоинством объяснил я.
- Молодым, значит, везде у нас дорога, а старикам, значит, везде у нас почет?
- Не давать ему билета! - дружно распорядилась очередь, которая преимущественно состояла из стариков.
Я открыл рот, но потом закрыл обратно. Я не умею спорить, когда не чувствую контакта с аудиторией.
Определенно, я отношусь к человечеству лучше, чем оно ко мне.
Я выбираю Гришкин вариант, прохожу без билета и сажусь на самое лучшее место в 10-м ряду. Сижу и жду, что сейчас будет. А будет следующее: появится нервный зритель и займет место согласно купленному билету. Ничего не подозревая, он сядет ко мне на колени, потом вскочит, наберет полные легкие воздуха и заорет. Я тоже вскочу и побегу вдоль ряда по ногам. Весь ряд вначале окоченеет от ужаса, потом начнется тихая паника.
Я кручу головой, ищу глазами своего зрителя. Но зритель не пришел, может, передумал идти в кино, а может, сел куда-нибудь на другое место.
Свет потух, начался киножурнал. Я снял шапку, вытянул ноги и стал смотреть на экран.
На экране по болоту шли вьетнамские партизаны. Сначала показывали вязнущие сапоги, потом лица.
Сзади меня постучали по спине. Я оглянулся и увидел мальчика.
- Дяденька, - шепотом сказал мальчик, - мне за вами не видно...
Я достал из кармана шапку и надел ее на голову.
- Дяденька, - снова постучал мальчик, - мне за вами мутно...
Как правило, мы с женой возвращаемся одновременно - я немножко пораньше, они с дочкой немножко попозже.
