в которых царит тоталитарный режимам или диктатура и люди мирятся с произволом и террором, а иногда даже способствуют ему. О политиках, раздающих перед камерой обещания, прекрасно зная, что они невыполнимы. Список можно было продолжать бесконечно. Он чувствовал, что не один такой. По зрелом размышлении, Пакс не хуже других. У кого как сложится, при случае в каждом из нас может обнаружиться дремлющий монстр. Трусость, возможно, самая распространенная в мире черта: каждый в тот или иной момент жизни проявляет ее — и сразу старается скрыть. Пакс лишь разделил общую участь. Его действия небесспорны, гордиться нечем, но он хотя бы трезво осознает содеянное и не лжет себе.
И он понял, что это самокопание, долгий внутренний путь осознания — и станет его искуплением. Так будет продолжаться вплоть до выхода фильма, надо просто смириться. «Don’t» вознаградит его усилия и закроет главу жизни под названием «Алексис Винклер». А пока этого не случилось, нужно терпеть и ждать, таков закон жанра: по окончании съемочного периода работа над фильмом продолжается, но без актеров, и надо пройти еще несколько этапов — монтаж, цветокорректировку, спецэффекты, наложение музыки. Нужно вернуться к своей жизни, заняться чем-то другим, принять это отсутствие новостей в течение нескольких месяцев, пока не раздастся телефонный звонок и не скажут наконец, что все закончено, и не пригласят на закрытый просмотр для участников съемки.
Компания «Театрико» на лето приостановила работу: Элизабет по традиции улетела в Гималаи на очередное длительное восхождение. У Пакса не намечалось съемок вплоть до ноября: тогда он сыграет роль отца, который борется за право видеться с дочерью. Этот фильм — разовый, а не сериальный проект интеллектуального канала «Арте» (после приглашения к Свебергу они с Гаспаром решили строже подходить к выбору ролей — теперь ему надо следить за имиджем). Он записался на мастер-класс по сценарной разработке, на курс нейролингвистического программирования, потом на четыре сессии летнего университета в Сорбонне, но из учебы вообще ничего не запомнил. Он садился на ступенях амфитеатра и вместо того, чтобы слушать лектора, разглядывал других слушателей, пытаясь угадать их скрытые тайны. Главное было заполнить пустоту, убить время. К концу августа, когда большинство людей веселыми и загоревшими возвращались из отпусков, он одурел и вымотался от бесцельного шатания по городу.
Уже маячила первая годовщина того кошмарного случая. Целый год! Ему казалось, прошел век. 23 сентября 2018-го выпало на воскресенье: Пакс предложил Кассандре днем сходить в Музей современного искусства, а потом в «Комеди Франсез», где вечером давали «Двенадцатую ночь, или Как вам это понравится» — друг из технического персонала театра достал им три места на галерке. Такая программа удивила ее и разбудила прежнее беспокойство, но для нее это был шанс представить Паксу свою подругу, Ингрид. Девушки жили вместе уже полгода, а Кассандра все не решалась организовать встречу и даже сообщить отцу, что теперь живет не одна. А здесь просто отличный вариант: музей, а потом театр дадут отличные темы для беседы.
Ее надежды вполне оправдались. Пакс очень мило расцеловался с Ингрид и безропотно выслушал ее мнение о графике Зао Ву-ки и режиссуре Томаса Остермайера. Кассандра радовалась — как все, оказывается, просто! Правда же состояла в том, что в тот день ему можно было представить кого угодно и заявить хоть об открытии собственной школы серфинга на Гавайях, хоть об уходе в монастырь: Пакс ответил бы той же непробиваемой улыбкой. Он поддерживал беседу механически, не запоминал ничего из услышанного, он просто подавал реплики — уж это, видит бог, он умел! Надо сказать, что, несмотря на неизбежные ночные кошмары, он снова сел на транквилизатор — с тех пор, как пресса, реклама и общие разговоры переключились на начало учебного года и снова стало мелькать лицо Алексиса Винклера.
Именно про него Пакс думал, когда девушки расписывали свои планы на будущее, для одной — стажировка в крупной фирме, для другой диплом МВА — магистра управления бизнесом — в Америке. Он думал про Алексиса, когда они говорили про музыкальный фестиваль, на который поедут в следующие выходные. Как чувствует себя мальчик год спустя? Где он теперь живет? Закончилось ли лечение, смог ли он вернуться к учебе? Можно ли представить какой-то конец — если не счастливый, то хотя бы сносный — для их истории? Это воскресенье в компании Кассандры и Ингрид не стало передышкой, а только усилило чувство вины.
Пакс находился в каком-то промежуточном состоянии: мучился угрызениями совести, но был решительно настроен идти вперед, использовать любую возможность и постоянно, как мантру, повторял слова одобрения, услышанные от Мэтью, «good job, my friend, good job…», когда в первые дни октября толкнул дверь предприятия Demeson.
Он был слаб, но внутренне готов: и тут возникла Эми Шимизу и вместе с ней тончайшее предчувствие возрождения. Несколько сказанных фраз, родинка, мимолетная улыбка, магия присутствия — этого хватило, чтобы он поверил, что найдет в ней ответы на самые сокровенные вопросы. Его как будто помиловала какая-то высшая инстанция и тронула благодать любви. Он чуть не заплакал от счастья, когда потом она согласилась пойти к нему домой: он решил, что пришло спасение.
Через час после ухода Эми он, съежившись, лежит на кровати, его все еще бьет дрожь. Когда она произнесла имя Алексиса, он чуть вздрогнул, но она не заметила. В какую-то долю секунды мелькнула мысль: это невозможно, он Винклер, она Шимизу, у мальчика зеленые глаза — это не может быть он!
Невысказанные слова, паузы, вздохи витали в комнате.
Эми была краткой. Сдержанными, скупыми словами она рассказала про чудовищное избиение, про сломленную судьбу сына. Про ступор, невозможность осознать бездонную боль.
Она сказала: «Я говорю тебе это, Пакс, потому что Алексис — это главное в моей жизни, а теперь в нее вошел ты. Я говорю тебе это, потому что ты друг Макконахи, а мой сын им так восхищался. Я говорю тебе это, потому что мне нечего терять и я со страхом смотрю в будущее».
Она прижалась к нему, прильнула к груди лицом с закрытыми глазами, ее голос был тих и нежен, как зыбь, как легкий ветер на озере слез.
Она говорила: «Я сама выбрала ему эту студию, чтобы ему было спокойно, чтобы никто не мешал,
