Взгляд Чибиса остановился на Инне: ее лицо застыло, словно его тоже вырезали из камня.
— Нет… — он заторопился, — не этот, не фараон. Я имею в виду ученого. Он… как выглядит?
— Ну, — женщина на секунду задумалась. — Сказать по совести, странно. Ботинки на босу ногу. Правда, правда, — она закивала, словно боялась, что ей не поверят. — Даже не скажешь: неухоженный. Какой-то обшарпанный. А еще… — она коснулась пальцем верхней губы, — бородавка. Огромная, как картофелина. А он ее дергает. Или платком обтирает. Сидишь и думаешь: господи, сейчас оторвется. Конечно, это глупость… — она смешалась.
— Так-так… А еще он о чем рассказывает? — Павел Александрович улыбнулся ободряюще.
— Вообще… О древних мифологиях. Вчера, например, как же его… Мардука. В Вавилоне это верховный бог…
Орест Георгиевич слушал невнимательно.
— …У этого старика своя особая теория. Говорит: верховных богов много, в каждой цивилизации — свой. Но главное, этот бог всегда рождается как-то по-особому, не как обычный человек…
— Почему — особая? Это известная теория, — казалось, Павел Александрович говорит серьезно. — В христианстве, например, непорочное зачатие. Один из главных мотивов Рождества.
— А еще… Еще он говорил про культ матери… — женщина вспоминала старательно. — А потом про… Иштар. Она тоже верховная богиня. Но так ее звали вначале, а в другой цивилизации дали новое имя: Инанна. Они вообще никуда не исчезают, просто переходят из цивилизации в цивилизацию…
— Кто? — Орест Георгиевич перебил.
— Боги. Он сказал — боги, — женщина улыбнулась.
— Нет, — Чибис вдруг вмешался. — Не боги, а Дух.
— Ну как же… — она улыбнулась растерянно. — Он сказал: все повторяется — каждая следующая цивилизация использует старые мифы. Вот, например, потоп. Этот миф есть в любой мифологии. И в древних, и в нашей, нынешней…
— В нашей? Что вы имеете в виду? — Павел перебил.
— В нашей, в христианской, — снова она моргнула стрельчатыми глазами.
Орест Георгиевич засмеялся, словно услышал хорошую шутку.
Инна слушала, покусывая губы.
— Ну, положим, у нас своя мифология. Как говорится, нам чужого не надо, но и свое не отдадим. Впрочем, бог с ним, — Павел Александрович протянул миролюбиво. — Как вы сказали — Инанна? И чем же она прославилась?
— А вот представьте себе, — женщина поправила барашковую шапку. — Потребовала, чтобы ее впустили в царство мертвых, да еще и пригрозила: не пустят, ворвется сама и выпустит их всех на волю.
— И как, подписали пропуск? — Павел Александрович скрыл усмешку.
— Еще бы! Они испугались: у них в мифологии мертвые поедают живых.
— Вот это уж точно как у нас, — Орест Георгиевич произнес тихо.
Павел Александрович кашлянул:
— Ну что ж… Честь ей и хвала. Смелая женщина. И как часто случаются эти лекции?
Светлана задумалась на мгновение:
— Вообще-то раз в две недели. По вторникам. А что? Вы тоже хотите послушать?
— Если б не работа, — Павел улыбнулся тонко и развел руками, — с превеликим удовольствием. Судя по тому, как вы про него рассказываете, этот старик и вправду какой-то уникум. Во всяком случае, энтузиаст.
— А какие у него книги! И современные. Но больше, конечно, старых. Представьте, — Светлана всплеснула руками, — даже прошлого века.
Павел Александрович бросил взгляд на Ореста.
— Охотно представляю. А авторы? Вы, случаем, не запомнили?
— Нет… — женщина засмущалась. — Я ведь обложки не видела. Он только картинки показывает.
— Картинки — это замечательно. Так на чем мы… — Павел обвел глазами аудиторию.
— На Эхнатоне, — подсказал Чибис.
— Вот именно, — Павел кивнул благодарно. — Впрочем, тут тоже не все гладко: сперва его звали Аменхотеп. Если мне не изменяет память, Аменхотеп Четвертый.
— А разве он — не один? — Светлана переспросила удивленно.
— И даже не два, — Павел Александрович покачал головой. — Но в мировой истории осталось только двое: отец и сын. Отец враждовал со своими жрецами, сын пошел дальше — совершил духовный переворот… Не верите, спросите у своего ученого…
Чибис слушал, скрестив на коленях руки.
— А дело было так, — Павел Александрович сел в кресло и закинул ногу на ногу. — Однажды молодой фараон пережил глубокое духовное потрясение: ему открылось, что нет никакого множества богов, а есть один — Единый и Единственный, Великий и Всемогущий: бог солнца — Атон. И узрев эту эпохальную истину, решил Аменхотеп переменить свое имя и назваться Эхнатоном. И бороться со старой правдой жрецов за свою новую, еретическую правду. Я не слишком высокопарен? Так вот, он их победил, причем не какими-нибудь колесницами или казнями египетскими, а одним росчерком пера. — Павел поднял руку и что-то выписал в воздухе. — Издал указ, запрещающий писать слово правда старым знаком. В смысле, иероглифом. Каково?
— Вот-вот, — Орест Георгиевич кивнул. — Даже эту идею мы благополучно заимствовали…
— Я бы тоже так сделал, — неожиданно выступил Чибис. — Понимаете, мы привыкаем к слову. Попробуйте, напишите много раз, а потом всмотритесь. Я пробовал: правда, правда, правда… Ничего не видно, как будто засорилось, — он покраснел и покосился на отца. — Вот я и подумал: что если взять и написать по-другому? Не все, но хотя бы главные слова…
— По-другому? — Орест Георгиевич наконец улыбнулся. — А где гарантия, что снова не засорится?
— Гарантии нет, но можно же попробовать… Как будто… — Чибис чувствовал, как у него разгораются уши, — промыть окно…
— Так, — подытожил Павел Александрович. —
