Мерседесов, Мицубиши и прочих железяк с бездушным блеском лака. Марка машины — определяет сознание, и это стопудово…
Но вокруг лес и нет асфальта, вот Вааршак и тормознул, тем более, что незнакомый, а тут… ну и так далее всё прочее такое…
Поехали. То да сё, водитель прощупывает меня заочной очной ставкой с населением Сейдишена…
Хоть я и не любитель огорошивать людей без причины, но порой трудно сдержать каверзу. И когда я назвал его по отчеству, Вааршак чуть руль из рук не выронил, а дорога-то крученная…
А я как будто виноват, что он копия брата Сурфик? 30 лет назад. Как будто едем траву косить на дальнем склоне…)
Перед деревней Вааршак свернул на деревенскую ферму к Сапёру Несо, он же Одинокий Волк. За эти годы так и не женился, боятся его бабы — мать знахаркой была, не то вещуньей…
Сидит Несо в тени под стеной, переживает как 30+ лет назад Командос продал и сдал Туркам Шаумяновский район и город Мардакерт. Приехал на «козле» в ущелье, где был Сапёр и ребята хндзристанского отряда Кобра, кричит: «Я вам приказываю отступить! Город уже оставлен!»
Ну — отступишь, а как потом на ровном месте танки удержать? Сапёр уходил последним, уже без Кобры, когда дорогу заминировал. А Командос потом в Армении ещё и генерал-майора получил.
Нет, журналисты в Сейдишен не приезжают, а когда Несо и ребята Кобры потихоньку вымрут, останется ещё одно красивое имя, чтобы прикладывать к ранам Армении — легендарный Командос…
Вааршак привёз меня ко двору Гриши, где Арташ Гришаевич колол дрова, а сам уехал — ему к зубному в город.
Ну это ж надо — и Арташу уже за сорок! Но молодой вполне мужик и колоть умеет, ещё лет 30 пока начнёт кряхтеть и жаловаться на боли в пояснице по утрам.
— Так ты так в церковь Улы-баб и не зашёл?
— А зачем мне церковь? Неверующий я.
— А я вот не могу читать, даже очки не помогают.
— Гриша, ну что они там могут написать, чего мы не знаем?
— Ну это ясно, Западную Армению Ленин Ата-Тюрку подарил, Карабах Сталин Азербайджану отписал, а этот пидор ереванский продал нас в Баку.
— Гриша, он ещё и за власть не начинал бороться, а Турция уж приступила сооружать автобан в направлении месторождения в Кельбаджаре.
— Значит Сорос.
— Забудь. Сорос просто наклейка, фантик. Сделку заключали местные деляги — Турция с Россией. У Турков Русский ВПК в кармане, они умеют покупать.
— У меня в войну тёлка пропала, белая. Вышла из лесу на асфальт и — увезли.
— Кто?
Гриша молчит, умолк и я, но мы оба знаем, что тогда Турки до Сейдишена точно не дошли…
На войне и поросёнок Божий дар, а уж тем боле тёлка в 40 кг…
Горькие думы подсластил Гришин самогон из персиков…
Сурфик использовала затишье для перехвата собеседовательной инициативы.
— Значит, ты всё так же атеист?
— Сурфик-джан, это разные вещи. Атеист всем долдонит, что Бога нет, а у неверующего нет времени на такую мелочёвку: то дров наруби, то воды принеси, и так дальше по списку.
— Да, каким ты был таким остался.
— Я не меняю жён и убеждений.
(Сурфик всю жизнь преподавала Русский и литературу в школе Сейдишена и свои стихи тоже на Русском пописывает. Её цитатами не запугать).
— А с женой-то чего не ладите?
— А ху… Ахх!. Это просто трагедия жизни, чтобы женщине таких приличных правил достался такой раздолбай, как я… Ну не в смысле бабник, а во всём прочем. Вести себя не умею ни с кем, ни беседу вести приятным образом.
— Как я её понимаю!
— Понимающих много, да вот на утешающих дефицит.
— А говоришь не бабник!.
— Да не, это заготовка из холостяцкого периода жизни, на автомате сработала.
— Значит хорошо натренировал заготовочку.
— Ну так неженатый же был, время девать некуда.
— Вот и все вы такие.
(А и они тоже, между прочим, одинаковые. Оставить последнее слово за собой даже и не мечтай, тем более, что потом тебе же хуже будет. И неважно какая у них раса или вероисповедание.
Но я хотя бы побрыкался как самоуважающий себя мачо, не то что те игилы*-талибаны* с их кляпами на женский рот под видом бурок… слабачьё…
но Чеченцам-то (хочется верить) я ни на что не наступил? …эти поближе, а ну как, с обиды, дотянутся?
*организации Игил и Талибан запрещены на территории России)
Потом дом Гриши стал собираться к общему выезду в другую деревню на лакированном Круизнике Арташа. Типа там день рожденья у кого-то, а у меня маршрут короче — на холм отдохновения…
Прилетел махаон, а может адмирал, кто их разберёт, сел, леопардо-рыжий, на головку захирелого в тени дубов чертополоха. Проветривает свои пятнышки неторопливо…
Завелась цикада, скрипит не умолкая… Прижужжала муха. Кыш, дура! Не топчи грудь дистрофику!.
Из поля в стороне соседней деревни донёсся собачий лай. Дальний. Одинокий. Без остервенения…
По асфальту невидимой отсюда шоссейки пронеслась невидимая иномарка…
В деревне у подножия холма отдохновенья упорно зудит одинокая бензопила… Лето на исходе, пора готовиться к зиме…
Нет, ну спрашивается — нахрен вообще по тем Араратам лазить?.
* * *
Пазлик #11: Осознание Местопребывания
Инна постепенно всплывала к поверхности. Чернота, обволочившая перед этим всё-всё-всё, со всех сторон и беспросветно, медленно редела, растворяясь в уже не столь давящем неясностью и исподволь ощутимом приближении поверхности, голоса на которой звучали всё громче и где холодная вода плескала ей на щёки. Это мама… мама?.
— Инночка!. Господи!. Доченька!. Да Боже ж ты… Инночка, что с тобой, детонька?!
Инна открыла глаза к близко нависшему лицу мамы, что отгородило почти весь потолок гостиной, где Инна лежала чувствуя спиной тугость сиденья раздвижной диван-кровати. Значит мама пришла из института, успела защитить её от того Круглоглазища…
Папа тоже здесь, он тоже успел приехать с работы… Он громко говорит и грозит что-то устроить какому-то «свинячему рылу».
Там в нише был Свинячий Рыло?!.
— Я его всё равно поймаю и расквашу его свинячье рыло!
Мама держит полупустой стакан донышком на спинке диван-кровати, крутит пальцем у виска…
Зачем они так громко ругаются?!..
Инна росла крепким здоровым ребёнком. За всё детство у неё случился всего один обморок, когда она случайно не узнала папу в нише-кладовке и приняла его за… за что-то Самое Страшное…
Он прятался там, чтобы
