Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{03061}

- Конечно... Нынче ведь на одно жалованье не проживешь, - проговорил Градусов и подмигнул значительно. - Поневоле, ежели кушать хочется, невинного в кутузку засадишь... Это так... И винить нельзя... - Что-с?! - Ничего-с... Это я так... насчет хапен зи гевезен... Вы думаете, как вы в золотой цепе, так на вас и суда нет? Не беспокойтесь... Выведу на чистую воду! Закипело дело "об оскорблении судьи"; но вступился соборный протоиерей, и дело кое-как замяли. Перенося свое дело в съезд, Градусов был убежден, что не только его оправдают, но даже Осипа посадят в острог. Так он думал и во время самого разбирательства. Стоя перед судьями, он вел себя миролюбиво, сдержанно, не говоря лишних слов. Раз только, когда председатель предложил ему сесть, он обиделся и сказал: - Нешто в законах написано, чтоб регент рядом со своим певчим сидел? А когда съезд утвердил приговор мирового судьи, он прищурил глаза... - Как-с? Что-с? - спросил он. - Это как же прикажете понимать-с? Это вы о чем же-с? - Съезд утвердил приговор мирового судьи. Если вы недовольны, то можете подавать в сенат. - Так-с. Чувствительно вас благодарим, ваше превосходительство, за скорый и праведный суд. Конечно, на одно жалованье не проживешь, это я отлично понимаю, но извините-с, мы и неподкупный суд найдем. Не стану приводить всего того, что Градусов наговорил съезду... В настоящее время он судится за "оскорбление съезда" и слушать не хочет, когда знакомые стараются объяснить ему, что он виноват... Он убежден в своей невинности и верует, что рано или поздно ему скажут спасибо за открытые им злоупотребления. - Ничего с этим дураком не поделаешь! - говорит соборный настоятель, безнадежно помахивая рукой. - Не понимает!

{03062}

Маленький, заштатный городок, которого, по выражению местного тюремного смотрителя, на географической карте даже под телескопом не увидишь, освещен полуденным солнцем. Тишина и спокойствие. По направлению от думы к торговым рядам медленно подвигается санитарная комиссия, состоящая из городового врача, полицейского надзирателя, двух уполномоченных от думы и одного торгового депутата. Сзади почтительно шагают городовые... Путь комиссии, как путь в ад, усыпан благими намерениями. Санитары идут и, размахивая руками, толкуют о нечистоте, вони, надлежащих мерах и прочих холерных материях. Разговоры до того умные, что идущий впереди всех полицейский надзиратель вдруг приходит в восторг и, обернувшись, заявляет: - Вот так бы нам, господа, почаще собираться да рассуждать! И приятно, и в обществе себя чувствуешь, а то только и знаем, что ссоримся. Да ей-богу! - С кого бы нам начать? - обращается торговый депутат к врачу тоном палача, выбирающего жертву. - Не начать ли нам, Аникита Николаич, с лавки Ошейникова? Мошенник, во-первых, и... во-вторых, пора уж до него добраться. Намедни приносят мне от него гречневую крупу, а в ней, извините, крысиный помет... Жена так и не ела! - Ну что ж? С Ошейникова начинать, так с Ошейникова, - говорит безучастно врач. Санитары входят в "Магазин чаю, сахару и кофию и прочих колоннеальных товаров А. М. Ошейникова" и тотчас же, без длинных предисловий, приступают к ревизии. - М-да-с... - говорит врач, рассматривая красиво сложенные пирамиды из казанского мыла. - Каких ты у себя здесь из мыла вавилонов настроил! Изобретательность,

{03063}

подумаешь! Э... э... э! Это что же такое? Поглядите, господа! Демьян Гаврилыч изволит мыло и хлеб одним и тем же ножом резать! - От этого холеры не выйдет-с, Аникита Николаич! - резонно замечает хозяин. - Оно-то так, но ведь противно! Ведь и я у тебя хлеб покупаю. - Для кого поблагородней, мы особый нож держим. Будьте покойны-с... Что вы-с... Полицейский надзиратель щурит свои близорукие глаза на окорок, долго царапает его ногтем, громко нюхает, затем, пощелкав по окороку пальцем, спрашивает: - А он у тебя, бывает, не с стрихнинами? - Что вы-с... Помилуйте-с... Нешто можно-с! Надзиратель конфузится, отходит от окорока и щурит глаза на прейскурант Асмолова и К . Торговый депутат запускает руку в бочонок с гречневой крупой и ощущает там что-то мягкое, бархатистое... Он глядит туда, и по лицу его разливается нежность. - Кисаньки... кисаньки! Манюнечки мои! - лепечет он. - Лежат в крупе и мордочки подняли... нежатся... Ты бы, Демьян Гаврилыч, прислал мне одного котеночка! - Это можно-с... А вот, господа, закуски, ежели желаете осмотреть... Селедки вот, сыр... балык, изволите видеть... Балык в четверг получил, самый лучшшш... Мишка, дай-ка сюда ножик! Санитары отрезывают по куску балыка и, понюхав, пробуют. - Закушу уж и я кстати... - говорит как бы про себя хозяин лавки Демьян Гаврилыч. - Там где-то у меня бутылочка валялась. Пойти перед балыком выпить... Другой вкус тогда... Мишка, дай-ка сюда бутылочку. Мишка, надув щеки и выпучив глаза, раскупоривает бутылку и со звоном ставит ее на прилавок. - Пить натощак... - говорит полицейский надзиратель, в нерешимости почесывая затылок. - Впрочем, ежели по одной... Только ты поскорей, Демьян Гаврилыч, нам некогда с твоей водкой! Через четверть часа санитары, вытирая губы и ковыряя спичками в зубах, идут к лавке Голорыбенко.

{03064}

Тут, как назло, пройти негде... Человек пять молодцов, с красными, вспотевшими физиономиями, катят из лавки бочонок с маслом. - Держи вправо!.. Тяни за край... тяни, тяни! Брусок подложи... а, чёрт! Отойдите, ваше благородие, ноги отдавим! Бочонок застревает в дверях и - ни с места... Молодцы налегают на него и прут изо всех сил, испуская громкое сопенье и бранясь на всю площадь. После таких усилий, когда от долгих сопений воздух значительно изменяет свою чистоту, бочонок, наконец, выкатывается и почему-то, вопреки законам природы, катится назад и опять застревает в дверях. Сопенье начинается снова. - Тьфу! - плюет надзиратель. - Пойдемте к Шибукину. Эти черти до вечера будут пыхтеть. Шибукинскую лавку санитары находят запертой. - Да ведь она же была отперта! - удивляются санитары, переглядываясь. - Когда мы к Ошейникову входили, Шибукин стоял на пороге и медный чайник полоскал. Где он? - обращаются они к нищему, стоящему около запертой лавки. -Подайте милостыньку, Христа ради, - сипит нищий, - убогому калеке, что милость ваша, господа благодетели... родителям вашим... Санитары машут руками и идут дальше, за исключением одного только уполномоченного от думы, Плюнина. Этот подает нищему копейку и, словно чего-то испугавшись, быстро крестится и бежит вдогонку за компанией. Часа через два комиссия идет обратно. Вид у санитаров утомленный, замученный. Ходили они не даром: один из городовых, торжественно шагая, несет лоток, наполненный гнилыми яблоками. - Теперь, после трудов праведных, недурно бы дрызнуть, - говорит надзиратель, косясь на вывеску "Ренсковый погреб вин и водок". - Подкрепиться бы. - М-да, не мешает. Зайдемте, если хотите! Санитары спускаются в погреб и садятся вокруг круглого стола с погнувшимися ножками. Надзиратель кивает сидельцу, и на столе появляется бутылка. - Жаль, что закусить нечем, - говорит торговый

{03065}

депутат, выпивая и морщась. - Огурчика дал бы, что ли... Впрочем... Депутат поворачивается к городовому с лотком, выбирает наиболее сохранившееся яблоко и закусывает. - Ах... тут есть и не очень гнилые!- как бы удивляется надзиратель. - Дай-ка и я себе выберу! Да ты поставь здесь лоток... Какие лучше - мы выберем, почистим, а остальные можешь уничтожить. Аникита Николаич, наливайте! Вот так почаще бы нам собираться да рассуждать. А то живешь-живешь в этой глуши, никакого образования, ни клуба, ни общества - Австралия, да и только! Наливайте, господа! Доктор, яблочек! Самолично для вас очистил! - Ваше благородие, куда лоток девать прикажете?- спрашивает городовой надзирателя, выходящего с компанией из погреба. - Ло... лоток? Который лоток? П-понимаю! Уничтожь вместе с яблоками... потому - зараза! - Яблоки вы изволили скушать! - А-а... очень приятно! Послушш... поди ко мне домой и скажи Марье Власьевне, чтоб не сердилась... Я только на часок... к Плюнину спать... Понимаешь? Спать... объятия Морфея. Шпрехен зи деич, Иван Андреич. И, подняв к небу глаза, надзиратель горько качает головой, растопыривает руки и говорит: - Так и вся жизнь наша!

{03066}

"КАВАРДАК В РИМЕ" КОМИЧЕСКАЯ СТРАННОСТЬ В 3-х ДЕЙСТВИЯХ, 5-ти КАРТИНАХ, С ПРОЛОГОМ И ДВУМЯ

Действующие лица: Граф Фалькони, очень толстый человек. Графиня, его неверная жена. Луна, приятная во всех отношениях планета. Артур, художник-чревовещатель, поющий чревом. Гессе, художник. Просят не смешивать со спичечным фабрикантом и коробочным сатириком Гессе. Сиротка, в красных чулочках. Невинна и добродетельна, но не настолько, чтобы стесняться в выборе мужского костюма. Лентовский, с ножницами. Разочарован. Касса, старая дева. ее дети: Большой Сбор Маленький Сбор Барабанщики, факиры, монахини, лягушки, бык из папье-маше, один лишний художник, тысяча надежд, злые гении и проч. ПРОЛОГ Начинается апофеозом по рисунку Шехтеля: Касса, бледная, тощая, держит на руках голодного сына своего, Маленького Сбора, и с мольбою глядит на публику. Лентовский заносит кинжал, стараясь убить Маленького Сбора, но это ему не удается, так как кинжал туп. Картина. Бенгальские огни, стоны... Через сцену пролетает вампир. Лентовский. Убью тебя, о, ненавистный ребенок! Иван, подай мне сюда другой нож! (Иван, похожий на Андраши, подает ему нож, но в это время спускается Злой гений.) Злой гений (шепчет Лентовскому ). Поставь "Кавардак в Риме" - и дело в шляпе: Маленький Сбор погибнет. Лентовский (хлопает себя по лбу). И как это я раньше не догадался! Григорий Александрович, ставьте "Кавардак в Риме"! (Слышен голос Арбенина: "Шикарно!") С Прроцессией, чёрт возьми! (Засыпает в сладких надеждах.)